Даже здесь он слышал, о чем говорит Жозефина, и ему казалосьзвучит голос вот этих грязных стенпристанища клопов, давно износившихся завывающих труб, даже крыс, перебегающих с одного этажа на другой и выполняющих какие-то свои, только им известные задания.
В газетах полно статей вот о таких молодых людях, как он, бубнила Жозефина. В конце концов они включают газовую плиту и суют голову в духовку. Боже, что за ночь! Что за утомительная, подлая ночь! Сколько утопленников придется им выловить в реке завтра утром!
Жозефина! поплыл по холлу умиротворяющий голос Высоцки. Тебе нужно научиться быть всегда веселой, излучать жизнерадостность. Ты сама губишь свой бизнес, Жозефина. Оптовики мясники с Десятой авеню, рабочие скотобоен, твоя постоянная клиентура, теперь они все тебя избегают. Сказать тебе почему?
Скажи.
Потому что ты постоянно в мрачном настроении, продолжал Высоцки, потому что ты своими меланхоличными разговорами вызываешь у всех глубокую депрессию. Женщины, подобные тебе, брызжут весельемвот идеал. Разве ты можешь рассчитывать на успех в своей профессии, если целый день ходишь как в воду опущенная, словно конец света наступит через два с половиной часа по времени астрономической обсерватории Булова.
Тоже мне скажешьмясники с Десятой авеню! фыркнула Жозефина. Да кому они нужны? Могу всех их подарить тебе!
Эндерс лежал на кровати, сожалея о том, что такой гордой, красивой женщине, как Берта Зелинка, приходится в эту дождливую ночь сидеть на одном из трех стульев в холле отеля «Серкус» и слушать всякие отвратительные разговоры. Он встал, включил свет, достал книгу, которую взял с собой почитать.
Меня не было у жарких врат,
Не дрался под теплым дождем,
Не лежал, изнывая, в соленом болоте
С абордажной саблей, пожираемый мухами
Утомительная, подлая ночь! Сколько утопленников придется выловить в реке завтра утром! донесся до него голос Жозефины.
Эндерс отложил в сторону томик Т.-С. Элиота1. Разве можно читать этого великого поэта здесь, в этом отеле, не испытывая при этом в душе некоторой иронии? Эндерс, открыв дверь, выглянул из-за косяка в конец коридора. В холле видны те же горделивые, дающие поэтический настрой ножкипрямые, мускулистые, поразительно стройные, аристократические, плавно текущие от бедер до аккуратных лодыжек и узких ступней. Эндерс мечтательно прижался к дверному косяку, не спуская глаз с ног мисс Зелинка
Ночной клуб, освещенный оранжевыми фонарями; играет знаменитый оркестр; в меню нет блюд стоимостью меньше семидесяти пяти долларов, даже томатного сока нет; они с Бертой танцуютвеликолепно одетые, сияющие, счастливые, и от его острот в ее глубоких, продолговатых глазах, подернутых нордической меланхолией, вспыхивают озорные, веселые искорки, потом гаснут, и глаза ее становятся вновь серьезными, задумчивыми, когда идет разговор о культуре, искусстве, поэзии
«Не дрался под теплым дождем»это моя любимая строчка у Элиота: «Не лежал, изнывая, в соленом болоте»
Он быстро зашагал по коридору к холлу, не глядя по сторонам, покуда не остановился у конторки портье.
Забыл спросить: мне сегодня никто не звонил? осведомился он у Высоцки, старательно избегая смотреть на мисс Зелинка.
Нет, никто.
Тогда Эндерс, повернувшись, бесцеремонно уставился на мисс Зелинка, напряжением взгляда пытаясь заставить и ее посмотреть на него, улыбнуться ему
Вот такие головы, как у вас, мой друг, мрачно предрекла Жозефина, и находят в духовках газовых плит.
Мисс Зелинка сидела с абсолютно бесстрастным, безразличным видом, глядя в одну точку, на расстоянии двадцати пяти футов от плеча Высоцки, глядя терпеливо, не ерзая на стуле, но холодно, словно это ее совсем не интересует. Казалось, эта женщина ждет, что вот-вот к отелю подкатит роскошный «линкольн», дверца откроется, выйдет шофер в красивой ливрее, пригласит ее в автомобиль и подвезет к тяжелой, дубовой, обитой дорогой материей двери со стальными узорами из блестящего металла.
Эндерс нехотя поплелся назад, к своему номеру; попытался еще почитать: «Апрель, этот жесточайший месяц года»; полистал книжку: «Вот, сказала она, твоя карта, утонувший финикийский моряк» Снова отложил томик в сторону: нет, ночью он не может читать. Снова подошел к двери, открыл ее, выглянул в холл: ножки, в шелковых чулках, с поразительно белой кожей и упругими мускулами, все еще там, на своем месте Сделав глубокий вдох, он вновь направился по коридору к конторке портье.
Вы только посмотрите, удивилась Жозефина, наш челнок вернулся!
Забыл спросить, он смотрел прямо в глаза Высоцки, нет ли для меня какой почты?
Никакой.
Хочешь, приятель, я тебе кое-что скажуоткровенно? вмешалась Жозефина. Ты сделал неправильный выбор. Тебе, конечно, нужно жить в Давенпорте, штат Айова. Честно говорю! Нью-Йорк раздавит тебя, как земляной орех.
Никого здесь не интересует твое мнение! резко оборвал ее Высоцки; он сразу заметил, как неловко Эндерсу, как осторожно поглядывает он на мисс Зелинка, пытаясь удостовериться, какое впечатление произвели на нее слова Жозефины. Эндерссимпатичный малый, хорошо образованный, он далеко пойдет. Оставь его в покое, Христа ради!
Я даю ему искренний совет, и только, ерничала Жозефина. Недаром прожила в Нью-Йорке двенадцать летсколько раз видела вот таких, как он, как начинали и как потом заканчивали: в водах Гудзона.
Да заткнись ты! грохнул кулаком по стойке Высоцки. Далась тебе эта река!
Эндерс заметил, что мисс Зелинка прислушивается к беседе, и был очень ей благодарен за это. Ее прелестная головка чуть склонилась набок, а в прекрасных глазах, с надменным блеском, мелькнула тень заинтересованности.
Я сама родом с Фолл-ривер, не обращала внимания Жозефина на окрик портье. Не нужно мне было уезжать оттуда, очень теперь жалею. Утонешь в Фолл-ривертам хоть выловят твой труп и похоронят по-человечески. Почему я уехала с Фолл-риверпонятия не имею. Скорее всего меня околдовал, очаровал Великий сияющий путь1. И с иронией помахала красно-белым зонтиком от солнца, словно отдавая салют Нью-Йорку.
Эндерс снова заметил реакцию мисс Зелинкадрогнули кончики губ, на них появилось что-то похожее на улыбку. Приятно, что она слышала слова Высоцки и знает теперь, что он хорошо образован и далеко пойдет.
Если вам угодно, вдруг пробубнил он, не узнавая собственного голоса, в сторону мисс Зелинка, то можете подождать у меня в номере того, кого ждете. Там не так шумно.
Нет, благодарю вас, ответила мисс Зелинка. Говорила она как-то странно, не разжимая губ и не показывая зубов, по-видимому, тоже красивых. Голос ее за плотно сомкнутыми прекрасными губами показался ему глубоким, чуть хрипловатым и таким волнующим, что к горлу подкатил комок и застрял там, словно чья-то холодная, твердая рука намеревалась его придушить. Он вновь повернулся к Высоцки, приняв окончательное решение больше в свой номер одному не возвращаться.
Интересно, начал он, откуда у Бишопа этот цыпленок, которого он безуспешно пытался всучить мне?
Высоцки осторожно огляделся вокруг.
Вот что я вам скажу, Эндерс, он понизил голос, советую как ваш надежный друг: никогда не покупайте цыплят у Бишопа. Он собирает их там, на Десятой авеню, на железнодорожных путях.
Но что они там делают? удивился Эндерс.
Сюда с ферм их доставляют товарными поездами, объяснил Высоцки. Тех, что в силу той или иной причины приняли смерть в пути, железнодорожники выбрасывают из вагонов, и такие «мертвецы» лежат кучами на полотне. Бишоп выбирает из них таких, чей внешний вид указывает, что насильственная смерть наступила совсем недавно. Вот он их и продает.
Высоцки неслышно, на цыпочках подошел к двери кабинета Бишопа, с виноватой физиономией приложил к ней на несколько секунд ухо, словно шпион из кинофильма.
Советую вам никогда их у него не покупать. Нельзя утверждать, что его цыплятасамый питательный продукт в мире.
Эндерс улыбнулся.
Бишопу впору работать на Уолл-стрит, с таким великим талантом бизнесмена.
Мисс Зелинка засмеялась. Чувствуя, что он вдруг за одно мгновение стал вдвое выше, Эндерс отметил, что мисс Зелинка смеется тихо, не раскрывая рта, но по-настоящему, как все. Он тоже засмеялся, и взгляды их вдруг встретилисьв них сквозило взаимопонимание и чувство юмора.
Можно пригласить вас на чашку кофе? справившись наконец с застрявшим в горле комком, проговорил Эндерс.
Ему казалось, что вылетевшие у него изо рта слова впились, как острые шипы, в прелестную головку мисс Зелинка.
Мгновенно в ее больших серых глазах появилась задумчивость. Она явно над чем-то размышляла, и Эндерс терпеливо ждал ответа. Мисс Зелинка улыбнулась.
Хорошо, я принимаю ваше предложение.
И вот она всталаБоже, какой рост (наверно, не меньше пяти футов шести дюймов) и грациозна, как истинная герцогиня.
Я вернусь через минуту, заторопился Эндерс. Только возьму пальто. И стремительно, легко, как по воздуху, зашагал через весь холл по коридору к своему номеру.
Вот почему он беден, вынесла свой вердикт Жозефина. До нищеты его довели вот такие девушки, как эта. Ну что за идиотская ночь, что за подлая ночь!
Я по профессии танцовщица, рассказывала два часа спустя Берта Зелинка в его номере.
Пили неразбавленный виски из двух стакановединственное, что было в номере из посуды.
Но исполняла особый танец. И, отставив в сторону стакан, неожиданно опустилась перед ним на пол и сделала полный шпагат. У меня тело подвижное и гибкое, как у кошки.
Понимаю
Словно зачарованный, он глядел на нее восторженными, полными восхищения глазами, вот она перед ним, полногрудая, с подтянутым, тугим животом, с бедрами твердыми, как сталь, гибкая, как кошка. Какой великолепный шпагат сделала она на этом грязном ковре! Теперь на нее куда приятнее смотреть, чем прежде, когда она ела, зубы у нее оказались плохие, разрушились, вероятно, из-за плохого питания и бедности. Торчащие, безобразные осколки в деснах произвели на него тягостное впечатление, он так сочувствовал ей в эту минуту.
На мой взгляд, вы выполнили очень трудное упражнениедалеко не каждый такое умеет.
Мое имя сияло огнями на афишах в рамке. Мисс Зелинка, сидя на полу, подняла на него глаза. Передайте, пожалуйста, виски. Я много гастролировала: путешествовала по всей стране, от края и до края. Но я сильно затягивала одно свое шоу за другим, не могла точно рассчитать время.
И сделала еще глоток с закрытыми глазами, словно пребывая в эту минуту в глубоком трансе от невероятного удовольствия; дерущее глотку виски «Четыре розы», желтоватое, крепкое, просочившись между обломками уродливых зубов, скатывалось вниз по белоснежной шее. Она поднялась, встала на ноги.
Я ведь еще и актриса, мистер Эндерс.
Как это ни странно, но я тоже актер, робко, застенчиво ответил Эндерс, чувствуя, как виски бешено гонит в жилах кровь, и не отрывая от нее сумашедшего, околдованного взгляда. Вот почему я оказался здесь, в Нью-Йорке. Потому что я актер.
Вероятно, вы хороший актер у вас такое лицонеобычное, изысканное. Она налила себе еще виски, наблюдая за переливающейся в стакан вязкой жидкостью с задумчивым, напряженным выражением. Мое имя светилось на афишах в рамке от одного побережья до другого. Верите?
Конечно, верю, поспешил заверить Эндерс, с некоторым разочарованием замечая, что бутылка уже наполовину пуста.
Вот почему я сейчас здесь, в Нью-Йорке. Прошла своей чарующей, легкой походкой по маленькой комнатке, с ее облупленными стенами, машинально провела руками по обшарпанному, покоробившемуся бюро, грубо раскрашенной спинке кровати. Теперь ее голос звучал где-то далеко-далеко, отзывался эхом, он охрип от виски и острых сожалений. На меня большой спрос, знаете ли. После каждого своего выступления я задерживала шоу минут на десять, не меньше. Во время мюзиклов, по сто тысяч долларов каждый, приходилось вновь и вновь поднимать занавеспублика меня не отпускала. Вот почему сейчас я здесь, таинственно повторила она, осушив свой стакан; бросилась на кровать рядом с Эндерсом и мрачно, долго разглядывала запятнанный, весь в трещинах потолок. Шуберты ставят мюзикл; хотят, чтобы я приняла в нем участие. Репетиции будут проходить на Пятьдесят второй улице, так что я решила на время поселиться поближе. Села, дотянулась до бутылки, опять стала наливать себе виски, не скрывая ненасытности к алкоголю.
Эндерс, лишившийся от избытка впечатлений дара речи, сидя на кровати рядом с этой молодой женщинойу нее умопомрачительная грация, и она так похожа на Грету Гарбо; может задержать шоу на десять минут из-за аплодисментов публики после своего особого танцевального номера; она активно гастролировала по всей стране, от края и до края, усердно напивался в компании с ней, внимательно следил за каждым ее движением, следил с надеждой, восхищением, нараставшей пламенной страстью.
Вы, конечно, можете задать мне вопрос, продолжала мисс Зелинка, что такая знаменитая персона, как я, делает в этой крысиной норе. И подождала от него этого вопроса.
Но Эндерс лишь молча, возбужденно потягивал виски.
Она похлопала его по руке.
Вы очень приятный парень. Из Айовы, вы сказали? Вы родом из Айовы?
Да, из Айовы.
А-а, кукуруза, продемонстрировала свои познания мисс Зелинка. Там ее все выращивают. Я как-то проезжала через ваш штат на пути в Голливуд. Половина виски в ее стакане уже исчезла.
Вам приходилось сниматься в кино? робко поинтересовался Эндерс, еще под впечатлением от всего услышанного: еще бысидеть на одной кровати с женщиной, побывавшей в Голливуде!
Мисс Зелинка невесело рассмеялась:
Голливуд! И выпила все до дна. Нет, вы не найдете моего образа в картинах Грамана, да в них никто и ни черта не смыслит. Опять резким жестом схватила бутылку.
Просто мне показалось, развивал затронутую тему Эндерс, задышав еще глубже, так как в эту секунду она прислонилась к нему, что вы можете блеснуть в любом фильме. Вы так красивы, и у вас чудесный актерский голос.
Мисс Зелинка снова засмеялась, потребовала:
Ну-ка, поглядите на меня!
Эндерс поглядел.
Я вам кого-нибудь напоминаю?
Он кивнул.
Мисс Зелинка с мрачным видом выпила еще.
Я похожа на Грету Гарбо, констатировала она. Никто этого не станет отрицать, верно? Я не тщеславлюсь, когда твердо заявляю: стоит мне захотеть, и на фотографии меня никто не отличит от этой шведки. Она с удовольствием потягивала виски, разгоняла языком во рту и медленно проглатывала. Женщина, похожая на Грету Гарбо как две капли воды, в Голливуде пятое колесо к телеге. Вы понимаете, что я имею в виду?