Что ты о себе возомнила, Ви? думал он в бешенстве. Истеричка долбанная!
И еще о том, что Филипп разошелся с Иден. Не будь этого, Себастьян бы еще пережил, но с возрастом, он все чаще видел в сыне соперника. Филипп поступал, порой, вне логики и пространства, но Себастьян наблюдал за ним много лет. Иден была с ним лишь по одной причине: Иден раздражала Верену.
Две пары, которые распались одновременно
Какое-то время он играл с мыслью позвонить Фредерику, но потом оставил. В молодости они и правда были друзья навек, но потом между ними встала его жена, а теперьпо какой-то космической шутке, его любовница. У него не осталось уже приятелей, кроме двоих его сыновей.
Подумав, он набрал Филиппа.
Да, пап? жизнерадостно прокричал тот в трубку. Я бегаю. Что-то важное или подождет?
Ты в курсе, что Ви от меня ушла? выдавил Себастьян и мрачно посмотрел на белые крупинки на дне стакана.
Рене:
С трудом успокоившись, он сидел в столовой. Ковырял кашу, стараясь не смотреть на злую, напряженную мать. Отец вышел к самому концу завтрака.
Что произошло? тут же вскинулась мама.
Ты сама знаешь, что, обрубил отец своим прежним тоном. Радуйся! Ты теперь единственная.
Я? Я должна радоваться? Еще скажи, это я ее выгнала! Я была добра к ней, как мать!
Да что ты опять визжишь, как бензопила?! он встал и швырнул салфетку. Поем на кухне.
Рене не осмелился попроситься с ним.
Теперь он был уже взрослый. Ему, как взрослому позвонил Филипп и расспросил, что произошло. Попросил хранить звонок в тайне и даже пообещал, что возьмет его как-нибудь к себе ночевать в мешках и они опять нажарят зефира, но Рене чувствовал по голосу, что этовранье. Когда взрослые в самом деле куда-нибудь его брали, они говорили точнее.
Куда и когда.
А Филипп этого не сказал.
Поел? раздраженно спросила мать. Иди, собирайся в школу.
Сегодня не школьный день, процедил мальчик, понимая, как на нее зол. Сегодня суббота.
Как ты со мной говоришь?! вскинулась она.
Рене встал из-за стола и тоже швырнул салфетку.
Если ты обращалась с Виви, как мать, неудивительно, что она сбежала!
Мать никогда не разрешала ему брать телефон за стол и Рене с нетерпением схватил его, едва вошел в комнату. На экране светился пропущенный вызов. Но не от Виви, а от Лизель. Мальчик почувствовал, как вспотели руки.
Он был так счастлив эти последние недели, но мать не все наврала ему. Она сказала, что сам по себе он не нужен Виви.
Верена дружит с тобой, пока она любит твоего папу. Не привязывайся к ней сильно, сказала мать. Это, к папе, очень скоро пройдет и Ви уйдет, как пришла. Тыостанешься.
Верена ушла. Неожиданно. Не сказав ни слова.
С утра Рене отослал ей пять сообщений, но она не ответила пока что ни на одно. Даже не прочитала. Даже телефон выключила Теперь, наверное, попросила Лизель сказать ему, что все кончено: они больше не друзья.
Пока он об этом думал, глотая подступающие обиженные слезы, телефон зазвонил опять.
Привет, Лизель, сказал Рене, стараясь звучать, как взрослый. Я уже слышал, что тут произошло
Он замер, сорвавшись на тонкий, жалкий фальцет и глубоко вдохнул, стараясь не расканючиться.
Тогда ты знаешь, что Виви нужно немного побыть одной, проворковала Лизель. Рано утром, я отправила ее с девочками в Париж. Ты знаешь, где это?
Да, во Франции, гордо сказал Рене.
Сердце радостно екнуло! Когда они с мамой куда-то летали на самолете, пилот просил их выключить телефон. И Рене очень часто забывал включить аппаратик. Верена тоже не особенно любила свой телефон и тоже часто про него забывала.
Она сказала мне, что обещала весь день провести с тобой и попросила меня перед тобой извиниться. Она ужасно расстроена сейчас, но ты ведь не станешь расстраиваться, правда?
Нет, я расстроился. Но я уже не малыш, сказал он чуть раздраженно. Я понимаю. Я знал, когда у них с отцом все пройдет, Верена тоже уедет. И все закончится.
Ты очень плохого мнения о своих друзьях, сказала Лизель, подумав. И все еще малыш, раз не понимаешь. Наша с тобой дружба тоже закончилась, если твоего дяди Мартина больше нет?
Нет, ноРене как-то растерялся. Но ты же
Что? по голосу было слышно, что она улыбается. Уже старушка и не могу любить?
Ты не старушка! горячо возразил Рене. Старушки не могут ходить на «шпильках» и делать гимнастический мостик! У них все болит, и они все время ругаются! Старушки, правда, не умеют любить, но ты была не старушка и ты умела! И мне очень жаль, что он умер прежде, чем ты сумела нас подружить. Мне показалось, он был веселый.
Лизель рассмеялась в ответ.
Он был замечательный, дорогой! И ты ему ужасно понравился. Не беспокойся насчет Верены. Что бы у них не случилось с папой, с тобой она и дальше будет дружить. Ведь ты и ее малыш-Риччибратья. Разве не так? Сейчас ей просто нужно время побыть одной.
Но ты сказала, она уехала с девочками.
Потому что с девочками она может плакать. Они ее подружки, ты понимаешь? У мальчиков так не принято, но мы очень часто плачем вместе с подружками. Это такая терапия. Знаешь, что такое терапия?
Рене где-то слышал слово, но точно вспомнить, что оно означает, не мог.
Вот что, скажи-ка Маргарет, чтобы собрала твои вещи и привела тебя к нам. Я объясню тебе кое-что о девочках и почему мы не плачем при вас, когда в самом деле плачем.
У Маргарет выходной.
Лизель на минутку задумалась, потом сказала:
Ну, хорошо, сейчас я позвоню твоей маме, и сама за тобой пришлю. Мы с Марией сделаем тебе таких сэндвичей, что Ви опять расплачется и не раз.
Фредерик:
Епископ вошел без стука.
Да, дорогой? мать вскинула голову, но хотя слова были те же, из них начисто выветрилась вся теплота. В чем дело?
Ты можешь объяснить мне, что происходит?
Мать отложила телефон в сторону и придвинула к себе ежедневник.
Верена и Себастьян расстались.
Это я знаю.
Тогда что именно ты хочешь узнать? Как много шансов у епископа попасть в тюрьму за домашнее насилие?
Фредерик задохнулся.
Я всего лишь
взял ее за руку. Разумеется. Она показывала синяк. Еще раз возьмешь ее за руку, я тебя за яйца возьму!
Взгляд был прямой и холодный. Совсем, как взгляд Верены вчера.
Всему есть предел, Фредди, сказала мать. Свой ты переступил.
После этого ему захотелось то ли повеситься, то ли побродить одному. Конечно, у него были деньги, но не столько, сколько у матери. Возвращение к былой роскоши далось ему куда легче, чем мысль отказаться от всего этого снова. Тогда, Фредерик был уверен, Джессика не выдержит и вновь его позовет.
Она позвала, но было, конечно, поздно. Ее красота ушла, а с этим и его извечное оцепенение в одной лишь мысли о ней. Фред вспоминал, как она била кулаком в его грудь и кричала:
Почему ты не пришел раньше?!
А он только плакал и повторял:
Что ты с собой наделала, Джесси? Что ты с собой наделала?
В ее смерти был лишь один виновный. Онсо своей реакцией на то, что с ней стало. И в глубине души, Фредерик сожалел, что его спасли. Теперь он видел Джесс на каждом шагу; ее волосы стали белыми, а черты капельку другими, но это все равно была почти Джесс. Она говорила, как Джессика, пахла, как Джессика, ходила, как Джессика
Вот только взять ее в постель он не мог. Что не мешало ему хотеть ее, понимать, что он больной извращенец, беситься, бросаясь в бессильной ярости на кровать и утыкаться лицом в подушку, чтоб заглушить крик. Джессика рассказывала, что была влюблена в отца. Он был ей почти чужой, он слишком долго отсутствовал как и сам Фред.
Альфред застрелился, и Джессика осталась одна. Со своей виной и своей любовью.
Когда они были в Гремице, Фредерик был сам готов застрелиться. Ему мерещилось, что Верена, которая тоже его не знала, смотрит на него не как дочь. И он скрывался от нее, от той мерзости, что накатывала помимо воли, и мысли, что он не должен был уезжать от Джессики.
Он всегда любил лишь ее. Просто теперьв дочери, которая стала чужой. И это было настолько невыносимо осознавать. Он презирал себя, но убить так и не осмелился.
Мысленно разговаривая с Джессикой, Фред не заметил, как дошел до Развалин и Герцог, напрягшись, потянул поводок.