Ты очень хороший, Стас, - говорит с грустной улыбкой. - Дай тебе Бог здоровья. Береги себя.
Стас? Уже не Стасик?
Даже улыбаюсь - повзрослел, однако.
Когда поезд трогается, я еще какое-то время стою на платформе и провожаю его взглядом. Странное дело, но весь негатив выпускного смыт из головы напрочь, будто там обработали с хлоркой, а потом основательно проветрили. Чувствую себя легко и свободно, точно сбросил с плеч невыносимо тяжелую ношу.
И сам не понимаю, в чем дело. Разве так бывает, чтобы от разговора с чужим человеком прояснилась собственная голова? Причем разговора странного, совсем не веселого, местами даже тяжелого.
Разворачиваюсь и направляюсь к вокзалу. Теперь точно домой.
Сую руки в карманы штанов и замираю, почувствовав то, чего там раньше не было. Вытаскиваю руку и медленно разжимаю кулак, уже зная, что там увижу: маленький крестик без цепочки.
Ну, вот как так? - оборачиваюсь, будто еще в силах догнать ушедший поезд. - И что мне с этим делать?
Не выбрасывать - это и так понятно. Но будет странно, если ни с того ни с сего начну носить. Ладно, оставлю дома, пусть лежит.
На обратном пути заезжаю в только-только открывшийся Макдональдс. Народу почти нет, а там, на кухне, работники уже суетятся, что-то жарят, занимаются заготовками.
Я голодный, как волк. В животе настоящая война с завываниями истребителей. Заказываю двойной чизбургер, картошку, большой молочный коктейль и сладкий пирог. Усаживаюсь за стол и с наслаждением откусываю от чизбургера хороший кусок, запиваю его коктейлем - еще таким густым, что тяжело втянуть в себя через трубочку.
А в голове все крутятся фрагменты из рассказов Валентины Владимировны. Крутится тот проклятый сахар, который вместо цветов молодой парнишка дарил своей будущей жене.
Я никогда особенно не интересовался историей. Никакой - ни древней, ни недавней. Прокоп Васильевич, наш преподаватель по истории, любил спрашивать даты и имена всяких царей, вождей и прочих знаковых личностей. Но он никогда не увлекал сколько-нибудь интересным рассказом о тех или иных событиях, ограничиваясь лишь пересказом того, что написано в учебнике.
И вот сегодня оказалось, что прошлое может захватить, если о нем рассказывать с душой. И пусть Валентина Владимировна часто перепрыгивала с одного эпизода на другой, пусть не сыпала цветастыми синонимами, не рассказывала веселых историй, но мне действительно было интересно ее слушать. И послушал бы еще.
Нет, у меня не укладывается в голове, как дети, гораздо младше меня, рыли траншеи, работали на заводах, бежали в бомбоубежища, когда надо головами гудела и свистела смерть. А я действительно считаю, что мне не повезло быть посмешищем всего класса? Да, несомненно, все мои школьные годы прошли под знаком саможаления. Я считал себя самым несчастным, обиженным и обездоленным. И не только в собственной школе. Для меня моя проблема имела гораздо больший масштаб - глобальный, мировой.
Сахар вместо цветов
Свидания под рев штурмовиков и бомбардировщиков.
Скудный ужин под уже не такой уж и далекий грохот вражеской артиллерии.
Ночь под каменным гнетом бомбоубежища.
Глупо и бессмысленно фантазировать на тему, а как бы я себя повел в той ситуации. Потому что знаю, как - забился бы в самый дальний угол и сидел бы там, дрожал, пока не окочурился от голода. Я даже близко не герой.
Смотрю на недоеденный чизбургер, который держу обеими руками, смотрю на лежащую в пакетике картошку, на пирожок.
«Кому и что ты хочешь доказать?»
«Тебе было странно услышать в отношении себя: Стас».
«Странно, неожиданно и неуютно?»
Взрослый? - говорю сам себе, не разжимая губ.
Откладываю чизбургер на поднос. Поднимаюсь из-за стола. Беру поднос и несу его обратно на кассу.
Жаль выбрасывать еду, - говорю девчонке в круглых очках. - Она хорошая, но я больше не голоден. Сделайте с ней что-нибудь.
Что-то не так? - беспокоится девчонка.
С едой все отлично, - говорю, направляясь к выходу. И уже тише, самому себе: - А вот со мной - не уверен.
Что ж, деньги за еду заплачены впустую. Или нет? Или будем считать их первым взносом в себя нового? Звучит довольно громко и пафосно. Тем более, что силой воли я никогда не отличался. Да что там, ее у меня нет, как таковой.
Выхожу на улицу и несколько минут стою, провожая взглядом проезжающие мимо машины. Отсюда до моего дома сорок минут пешком или пятнадцать минут на маршрутке. Что выбрать?
Не хочу давать никаких клятв и обещаний. Я просто попробую. Просто постараюсь хоть раз в жизни действительно быть взрослым. Не в мечтах, не в обиженном угаре. Просто в деле, в сущности, не таком уж и сложном. В конце концов, когда-то надо начинать. Так почему бы не сейчас?
Смотрю, как возле автобусной остановки останавливается маршрутка - как раз мой номер. Наблюдаю за тем, как открываются и закрываются двери, выпуская и впуская спешащих на работу людей. Когда маршрутка уезжает, спускаюсь по ступеням Мака и выхожу на дорожку.
Вперед, толстяк, немного погуляем. Когда ты делал это в последний раз?
Глава пятнадцатая
Примерно полгода спустя
Стою перед распахнутыми настежь воротами старенького спортивного комплекса и тупо смотрю на выцветшую от времени и непогоды вывеску: Салют.
Какого черта я сюда приперся?
Весь день зеваю и едва не клюю носом, да и вообще чувствую себя вареным овощем. Эта зима вообще действует на меня странно - постоянная промозглая погода вытягивает все силы и настроение. Оно, конечно, радоваться особенно и нечему, но не так же, чтобы ходить, как распоследний зомби. А еще эти постоянные простуды. Хорошо еще, что несильные, а то бы на учебу вообще пришлось забить.
Со стадиона, вынырнув из-за кирпичного здания, несется стайка ребятишек, лет по семь. Толкаются, галдят, на ходу натягивая шапки и застегивая куртки.
Пацаны, а секция бокса где? - окликаю, когда ребята пробегают мимо.
Там, на другой стороне поля, - отмахивается один и тут же заряжает соседу снежком за шиворот.
Крики становятся только громче - и за пару секунд снежки оказываются в руках у каждого. Усмехаюсь и иду через ворота, оставив за спиной нарастающее снежное побоище.
Раз уж пришел - надо хотя бы зайти, разведать. Не понравитсявсегда можно уйти. Не покусают же меня и не набросятся сразу с кулаками, используя, как грушу. Ну, наверное.
Хорошо протоптанная тропинка ведет вдоль футбольного поля, сейчас пустующего, но не заваленного снегом. Похоже, тренировки на нем все еще проводятся.
Когда я был совсем мелкий, комплекс, как говорили, выкупил какой-то толстосум. Все кругом шептались, что скоро на месте развалин времен царя Гороха появится крутой стадион с какими-то жутко модными беговыми дорожками, просторным бассейном и кучей спортивных секций. Мне-то было все равно, а вот ребята со двора просто кипятком ссались, когда речь заходила о том, чем в самом скором будущем они смогут заниматься. Собственно, ничем особенным им заниматься не довелось - те же покатушки на великах, заброшенки, дворовый футбол да прочая ерунда, никаким образом не связанная с новым стадионом. Почему? Да потом, что он так и не был построен. Потому что толстосум, как оказалось, планировал возвести на его месте несколько жилых высоток.
Много было шума, но наш дохлый, побитый молью спортивный комплекс люди все же отстояли, хотя часть его территории уже была превращена в строительную площадку, где успел появиться большой котлован - эдакое озеро, на дне которого до сих пор можно найти кучу всевозможного строительного лома, а также, по слухам, несколько больших трансформаторов, случайно затопленных во время сильного ливня. А трансформаторыэто медная проволока. Если найти и сдать, то неплохие деньги можно поднять. Вот до сих пор и ищут, в основном местные пьянчуги, которых потом, в свою очередь, вылавливают синими и раздутыми.
Тропинка, по которой иду, как раз в сторону озера и загибает. Когда я тут был последний раз? Лет десять назад? А то и больше. Единственное, что тут может быть, старый тир. Правда, на моей памяти он никогда не работал.
Приземистое кирпичное здание даже замечаю не сразу - настолько сильно оно занесено снегом. Его сюда будто со всего района свозят. И тропинка, как на зло, раздваивается и идет по обе стороны вокруг здания.