Понимаешь, Адель, как можно вкрадчивей начал Ламерти, при этом взяв ее за руку и глядя в глаза. Дело в том, что направляясь сюда, я понятия не имел, в каком ты положении, более того, я даже не знал, что ты вообще здесь. Честно говоря, я был уверен, что ты давным-давно вышла замуж, и умный муж увез тебя подальше от всех этих кошмаров. Конечно, теперь, увидев тебя одну, без мужской защиты, я ничего не желал бы так сильно, как увезти тебя отсюда, однако, признаюсь, сейчас мое обществоне лучшая компания
Ты думал, что я вышла замуж? очевидно из всего сказанного Аделину взволновало только это.
Это было бы логично, пожал плечами Ламерти. При твоей-то красоте и обаянииего так и подмывало добавить «и в твоем возрасте», но он удержался.
Арман! заломив руки, как героиня дешевого романа, воскликнула женщина. Как ты мог думать, что я забуду тебя? Променяю тебя на другого? О, я хотела бы этого! Хотела бы чтобы другой мужчина вытеснил тебя из моего бедного сердца, которое ты заставил так страдать. Но, увы, это невозможно.
Почему?
Потому что я люблю тебя! Все это время я любила и продолжала ждать, несмотря ни на что! И вот ты здесь! тут страстный пыл вдохновенной тирады слегка поутих, поскольку до Адели, наконец, стал доходить смысл фразы, сказанной ранее Арманом. Ты сказал, что приехал не за мной?
Да, Адель, как это ни печально, Ламерти прикладывал немалые усилия, чтобы казаться расстроенным. Я не рассказал тебе всего при встрече, не хотел пугать, но обстоятельства мои таковы, что, находясь со мной, ты в большей опасности, чем одна в заброшенной усадьбе.
Но почему? женщина смотрела на него испуганными и преданными глазами.
На меня объявлена охота. О, ты знаешь, как это бывает. Я должен был сказать тебе сразу, ведь даже находясь под твоей крышей, я могу навлечь на тебя беду, тут Арман счел уместным поцеловать хозяйке руку. Оказавшись в безвыходном положении, я решился искать помощи и прибежища у Винсента, но опасность, которой я бы мог подвергнуть мужчину и друга, никоим образом не должна нависнуть над твоей прелестной головкой, мой ангел.
Арман, что же теперь будет? «ангел» чуть не плакал от тревоги и умиления.
Я должен покинуть твой дом как можно скорее, хотя теперь это будет совсем нелегко, многозначительно добавил он, заставив глаза собеседницы блеснуть радостью. Если мне удастся спастись, то первое что я сделаюприложу все усилия, чтобы вытащить тебя отсюда. Но пока, поверь, чем дальше ты от меня будешь, тем для тебя безопаснее.
Но с тобой я ничего не боюсь, любовь моя! пылко воскликнула Аделина.
Зато я боюсь за тебя, Ламерти приложил палец к ее губам, словно пресекая любые возражения.
Однако, вместо того, чтобы спорить, Адель вскочила со стула, порывисто обняла Армана, и припала губами к его губам. Не ожидавший такого поворота, Ламерти, тем не менее ответил на страстный поцелуй, при этом размышляя, хочет ли он продолжения, и, придя к выводу, что нет, Арман мягко отстранил от себя Аделину, явно готовую на все.
Не сейчас, Адель, не сейчас. Я не спал почти сутки, всю ночь ожидая собственной казни, затем несколько часов гнал коня, как сумасшедший. Дай мне прийти в себя. Все слишком неожиданно!
Да, я понимаю, голос женщины не мог скрыть ее разочарования. Думаю, тебе стоит отдохнуть. О том, чтобы покинуть мой дом, не может быть и речи! Теперь, обретя тебя вновь, я не позволю тебе уехать раньше, чем это будет возможно для твоей безопасности.
Оставшись наконец один в спальне, Арман задумался о причинах, вынудивших его отказаться от удовольствия, которое сулил ему порыв Аделины де Вирнэ. Разумеется, все дело в Эмильенне, однако, вовсе не в том, что он боится ей «изменить». Какая чушь! Она ему не жена, не невеста, и даже не любовница. И даже занимай девушка одно из вышеперечисленных положений, это бы его не остановило.
Все дело в том, что теперь он невольно сравнивал любую женщину с Эмильенной. Конечно, Адель, несмотря на возраст, красива и притягательна, однако, где ей сравниться с юной чистой красотой Эмили, не говоря уже о прочих достоинствах девушки, которых до этого он не встречал ни в одной представительнице женского пола.
Воспоминания об Эмильенне вновь растравили в сердце молодого человека тревогу, которую ему до этого удалось заглушить доводами разума. Что если ему никогда больше не суждено ее увидеть? Даже сама мысль об этом была невыносима. Ламерти не мог представить, что потерял свою прекрасную пленницу навсегда. Воображение рисовало ему страшные картины.
Не в силах более выдерживать этой муки, с трудом дождавшись ночи, когда по его предположению, все немногочисленные обитатели усадьбы должны были заснуть, Арман незаметно покинул дом, воспользовавшись тем самым подвальным окном, которое помнил со времен юности. Оседлав коня, Ламерти пустил его в галоп, направляясь в сторону заброшенного Монтрерского аббатства.
Глава тридцать третья.
После разговора с матерью Люцией Эмильенна в сопровождении сестры Агаты удалилась в келью, которая должна была стать ее временным пристанищем. Разрешение жить в келье, а не в комнате для гостей, девушка испросила у настоятельницы, поскольку решившись принять обет, Эмили хотела как можно скорее начать привыкать к монашеской жизни. Нельзя сказать, что аббатиса одобряла подобную поспешность в столь важном вопросе, однако, она не отказала девушке в ее просьбе.
Оставшись одна, Эмили все еще пребывающая в возвышенном состоянии духа, стала обдумывать и представлять свою будущую жизнь в стенах монастыря. Итак, впереди два года послушничества. Как ни просила девушка, мать Люция не согласилась сократить этот срок ни на день. Только после этого Эмильенне будет позволено произнести обеты бедности, целомудрия и послушания. Кроме долгого срока послушничества девушку также беспокоил вопрос вклада в монастырь. Конечно, деликатность настоятельницы не позволила ей затронуть эту тему, да и понятновремена нынче такие, что знатные девицы, оставшись без средств к существованию, просто не могут внести за себя вклад в казну монастыря, принимая постриг. И все же, очевидно, что именно теперь обитель святой Фелиции нуждается в деньгах больше, чем когда-либо.
Все, чем располагала девушкаэто то, что оставил ей, уходя, Ламерти. Эмили заглянула в сумку, с которой не расставалась с того момента, как покинула гостиницу. Кроме не такой уж маленькой суммы денег, в сумке также лежал рубиновый гарнитурсерьги, браслет и колье. Что ж, в качестве вклада в монастырь это вполне сгодится. Вот только имеет ли она право, распоряжаться имуществом, ей не принадлежащим? Конечно, Ламерти оставил ей деньги и драгоценности, чтобы защитить и обеспечить ее в том случае, если она останется одна. Так и случилось. Арман хотел, чтобы она была в безопасности, он сам направил ее сюда. Следовательно, куда разумнее распорядиться этими деньгами, пожертвовав их монастырю, как вклад за свое вступление в орден, чем пытаться, к примеру, бежать в Англию, что ей все равно вряд ли удастся.
Убедив себя в том, что Ламерти одобрил бы то применение, которое она нашла его прощальному дару, Эмильенна перекинулась мыслями к нему самому. И тут уж она дала волю слезам. Упав на колени перед распятием, девушка истово молилась о спасении заблудшей, но не лишенной благородства души Армана де Ламерти. К совершенно уместным в данном случае скорби и благодарности, примешивалась боль утраты, слишком сильная, если учесть историю их отношений с молодым человеком. Впрочем, Эмили списала все на гложущее ее чувство вины за гибель Армана. Почему-то девушка не сомневалась в его смерти. Возможно именно эта убежденность побудила ее столь резко и скоропостижно изменить свою судьбу. И, хотя Эмильенна ни за что не призналась бы себе в этом, но имей она основания предполагать, что Ламерти выжил, она не так бы торопилась принять монашество.
Вознеся молитвы, девушка измученная событиями этого дня и предшествующей бессонной ночью, легла наконец в постель. Было около полуночи. Когда Эмили уже почти провалилась в сон, ее неожиданно потревожил стук в дверь. На пороге стояла привратницасестра Беата.
Слава Иисусу Христу! Простите, что потревожила, но у ворот о вас спрашивает молодой человек. Утверждает, что приходится вам братом, теперь сестра-привратница обращалась к девушке более почтительно, чем при первой встрече, хотя голос оставался таким же сердечным.