Мы тебе не холопы! Плетина расправил плечи и положил руки на пояс. Вы, кияне, нас еще не билиа мы на Горине-реке перед Купалиями били вас! Погоди распоряжаться
Взять этих! приказал Унерад.
Плетина даже не расслышал негромкий голос киянина за собственной речью, которую Унерад и не собирался слушать. И совсем того не ожидал, когда к нему и к каждому из троих других старейшин подскочили по два отрока, заломили руки назад и мигом утянули за свои ряды. И там, пока ему сноровисто вязали руки, Плетина успел лишь пожалетьда какого лешего они все в Драговиже были так беспечны! Ждали русов, посмеиваясь, будто русалочий обход полей по весне. Что же Воюнко не упредил! Могли бы людей из весей собрать, вооружиться, домочадцев, скот и припасы спрятать в городец Вышли волкам навстречу с голыми руками а те путы мочальные наготове держали.
Соберем до ночи все положенноеотпустим ваших отцов! кричал Унерад, перекрывая вопли возмущенных и испуганных драговижичей. А не соберемголовы им срубим. Расходись! Расходись по домам! Готовьте даньмы сами по дворам пройдем. Не толпись! Живее! По домам!
Топоры и копья в руках его людей делали эту речь весьма убедительной.
А ну пусти отца моего! Домарь, красный от возмущения, выбился из толпы и бросился на русский строй, как на стеночном бою, пытаясь пробить плечом с разбегу.
Но красные щиты с белым соколом сомкнулись перед ним и сильным толчком отбросили назад. Все это отроки Вуефастича проделывали уже много, много раз.
А ну, парни! С трудом удержавшись на ногах, Домарь оглянулся к родичам и махнул рукой. Давай! Что стоите, пока отцов наших бесчестят!
Толпа дрогнула. Драговижские отроки и молодцы уважали Домаря и слушались: в ответ на призыв человек десять устремилось вперед, даже не думая, что из этого выйдет.
И тут же, едва сделав шагов пять, резко подались назадперед глазами сверкнули жала выставленных копий, вознеслись топоры. Драговижские молодцы качнулись назад, разведя пустые руки.
Топоры! крикнул Домарь и первым пустился бегом к себе, в свою новую избу на краю предградья.
Толпа рассыпалась: одни побежали в городец, другиепо улице предградья. Среди суеты и криков Обещана со всех ног пустилась вслед за мужем. В смятении она не понимала, что происходит и что будет дальше, но Домарь знал, что делать, и она бездумно следовала за ним.
Однако догнать его не сумела. Когда она, запыхавшись и на ходу поправляя сложно намотанную намитку с бахромой на лбу и длинными концами за спинойвсе же пышный убор молодухи не очень удобен для бега, вбежала в избу, Домарь уже рылся в углу, где стояла его охотничья рогатина и висел на стене лук. Лук был не готов к бою, и Домарь, поставив рогатину около двери, выбрасывал все из короба, отыскивая кошель со свернутыми тетивами. Когда-то он объяснял ей: тетивы, что жильные, что из льняной нити, нужно хранить в избе, где сухо и тепло, иначе отсыреют, будут тянуться, гнить и пропадут. Ее отец тоже делал так, но Обещана слушала мужа с чувством, будто он открывает ей истины, которыми владеет лишь он один. Для нее в эту осень вся жизнь началась сначала.
На шум шагов жены Домарь лишь слегка обернулся и вернулся к своему делу.
Где мои тетивы? Глаза у него были такие, будто он ее не узнал. Ты никуда их не девала?
Да на что мне? Обещана всплеснула руками. Что ты хочешь делать?
Найди! Домарь вытряхнул весь короб прямо на пол, а сам снял со стены лук.
Обещана торопливо присела и стала искать кожаный кошель. Но едва протянула руки, как у двери послышался шум шагов и еще какие-то непривычные звукипостукивание, позвякивание
Она вскочилачто же засов не накинула-то? Дверь открылась, и в нее просунулся сперва щит, потом голова в шлеме. И вот они уже стояли в избечетверо в шлемах, все на одно лицо. Боярина в красном плаще с ними не было.
Показывай, что есть, велел один Домарю из-под кольчужной сетки, закрывавшей всю нижнюю часть лица, так что на виду оставались одни глаза. А ковыряло свое поставь.
Напорешься еще с испугу, а мы отвечай за тебя, добавил другой, в шлеме с наносником, юный, лет семнадцати, но самый рослый из всех.
По-славянски они говорили совершенно свободно, как на родном языке, лишь выговор немного отличался от волынского. Это удивляло Обещану, считавшую, что все русываряги из заморья.
Прижавшись к стене, Домарь быстро переводил взгляд с одного лица на другое, но видел только железо полумасок и бороды: русую, рыжеватую. Стоявший ближе двинул топором, показывая на рогатину в его руке. Домарь медленно прислонил копье к стене.
Укладку открывай, хозяйка, велел первый Обещане.
Она вопросительно глянула на мужа, но Домарь не отрывал глаз от русов. Тогда она придвинулась к скрыне и дрожащими руками подняла крышку.
Русин с кольчугой на лице шагнул ближе, сорвал и отбросил холстину, которой было прикрыто содержимое скрыни. Обещана задрожала: казалось, в самое ее нутро лезут эти чужие руки. Там ее приданоевсе то, что родители отправили к Плетине на другой день после того, как отпустили из дому саму дочь. Для чего? Чтобы русин рылся в ее нажитках, будто в сору, выбирая, что поценнее?
Хорошо живешь! Рус выдернул из-под свертков тканины связку куньих шкурокдесяток на ивовом пруте. Тут на десять лет хватит. Чего ж сразу за копье хвататьсятебе ж есть чем заплатить!
Мы вам не должны! сквозь зубы ответил Домарь. Сперва надо ряд положить
Вот мой ряд! вразумительно, как дитяте, ответил русин и показал рукоять меча в ножнах. И куда мы приходим, там уже все нам должны. Чем крепче уразумеешьтем целее будешь. Пошли, дренги! бросил он своим и подался к двери, держа в руке десяток куниц.
Куда все-то понес! вскрикнула изумленная такой наглостью Обещана. Одну же вам
Соберем что нужнолишнее вернем, бросил русин на ходу.
Но Обещана поверила ему не больше, чем он сам верил в эти свои слова.
А ну отдай!
Обещане будто огнем полыхнуло в лицотак она возмутилась. Ее куницы, отцом ей данные на будущее приращение хозяйства, какой-то выползок подхватил, будто пук сена, и уносит! Без ряда, без закона! Она метнулась следом и вцепилась в своих куниц, даже почти вырваларусин не ждал нападения от молодухи.
Ого! Одной рукой хватая шкурки, другой он отпихнул ее; его спутники засмеялись. Бойкая куница какая!
Отдай, не твое! Это приданое мое, это не на дань!
Приданое? Русин прищурился, и Обещана впервые увидела его глаза между верхней кромкой шлема и кольчужной завеской. Немного опухшие, покрасневшие от недосыпа, эти усталые глаза цвета железа впервые взглянули на нее, как на живое существо. Ты ж только год как замуж вышла, да? Он оценил ее убор с красной бахромой. А «княжое» платили со свадьбы?
Кому платить было? Обещана попятилась.
«Княжое право» она приготовила самым первымедва в двенадцать лет плахту надела. Думала, что приведется самому Етону дар подносить, старалась, как для бога. «Княжое право» выплачивают с каждой свадьбы и с рождения каждого дитятиотрезом беленого льна на рубаху, и чем лучше тканина, тем больше чести.
«Княжое право» своему князю платят. Домарь подошел к ним, стараясь заслонить собой жену. А наш князьЕтон. Как придет гостить, так и получит. А вы берите вашу дань, а на иное пасть не разевайте.
Богов побойтесь! вставила негодующая Обещана. Куниц отдай. Это мне отец в приданое дал. Да ты знаешь, кто мой отец? Обидите насон на вас гнев богов призовет, вас Перун треснет, мокрое место останется!
Это кто ж такой? спросил русин с бармицей; похоже, он из этих четверых был старшим.
Мой отецВоинег из Укрома, старший жрец всех укромичей и всех гориничей, потому как наш род на Горине из бужан старший!
Русины переглянулись.
Это здешнего боярина сын, негромко напомнил молодой и слегка кивнул на Домаря.
Пришельцы обменялись взглядами, потом тот, что стоял к Обещане ближе всех, переложил в другую руку топор, схватил ее за плечо и толкнул к двери, так что она оказалась за спинами русинов.
Обещана вскрикнула; Домарь метнулся к ней, но перед лицом его оказалось лезвие топора.