Этот аргумент застал Генриха врасплох, и он впервые громко рассмеялся.
Неужто у вас нет ничего другого? Наверняка
Платье, которое сшили для нашей с вами первой встречи, я оставила в Парижекогда мы, боясь вашего нападения, спешно уезжали оттуда.
Его брови сурово нахмурились, как будто я напомнила ему о незавершенной битве, но затем его лицо просветлело.
Очевидно, я должен обеспечить вас достойным нарядом. Я отдам соответствующие распоряжения.
Благодарю вас. Что ж, уже неплохо. Я провела языком по пересохшим губам. Я бы хотела выпить немного вина.
Мне нужно было кое-что ему сказать, и вино помогло бы мне избавиться от тяжести в груди и развязало бы мне язык.
Генрих недовольно опустил подбородокто ли он редко наливал вино, то ли счел мою просьбу неразумной, но потом все же с легким поклоном протянул мне прелестный резной кубок тонкой работы.
Только не бросайте его на пол.
Я ожидала, что мой муж улыбнется, превратив это в шутку, но он, оставаясь совершенно серьезным, лишь отвернулся, чтобы налить второй кубокдля себя. Вероятно, на самом деле это все же было наставлением на будущее.
Я не понравилась английским дамам, заявила я, пригубив вино.
Они вас совсем не знают.
Я снова приложилась к бокалу.
Они говорят, что моя мать распутница.
Екатерина. Это прозвучало, как тяжкий вздох. Генрих был шокирован? Весьма неразумно повторять чужие сплетни.
Его ответ меня не удовлетворил, и я опять сделала глоток вина.
Я хотела бы сама выбирать придворных дам.
И кого бы вы выбрали? Его удивленно поднятые брови скрылись за упавшими на лоб волосами.
Пока не знаю, честно призналась я.
Я уже назначил ихкое-кого из них вы видели на пиру, как бы между делом сухо заметил Генрих. Поскольку вам предстоит жить в Англии, будет лучше, если это будут англичанки. Леди Беатрис поможет вам сделать первые шаги на новом поприще.
А разве вас не будет рядом со мной?
Буду, но не все время.
Таким образом меня приговорили к обществу какой-то леди Беатрис. Я лишь надеялась, что это не та самоуверенная брюнетка. Я снова пригубила вино, чувствуя, как благодаря разливающемуся внутри теплу притупляется нервное напряжение; Генрих же ловкими движениями принялся распускать завязки на своей рубашке.
А можно я оставлю себе Гилье?
Кто это?
Моя служанка.
Как пожелаете.
Ему было все равно.
Генрих продолжал снимать с себя одежду, пока не остался в одних безупречно облегающих его тело шоссах. Снова занервничав, я сосредоточилась на остатках вина в своем кубке и в результате выдала еще один совершенно не относящийся к делу вопрос:
Как зовут вашу мачеху?
Джоанна. Она из королевской династии Наварры.
Я с ней познакомлюсь? Она находится при дворе?
Нет. Она живет в уединении. У нее проблемы со здоровьем. Сделав глубокий вдох, Генрих встал у кровати и теперь возвышался надо мной. Екатерина. Складывалось впечатление, будто ему совсем не хотелось говорить о мадам Джоанне, и мне показалось, что он начинает терять терпение.
Рассказывала ли вам мать, исходя из собственной мудрости и, безусловно, имеющегося у нее опыта, о том, чего вам следует ожидать?
Я посмотрела ему в лицо, и успокаивающее тепло разом исчезло; я увидела, что губы Генриха неприязненно сжались в тонкую линию, и в очередной раз пожалела о том, что моя мать не отличалась особой разборчивостью и осмотрительностью в своих амурных похождениях. Сердце у меня оборвалось, но я не собиралась делать вид, будто знаю то, о чем на самом деле понятия не имела. Медленно, но неуклонно, как зимний туман, разплывающийся над покрытыми инеем заливными лугами, меня охватил леденящий душу страх.
Нет, призналась я. По-моему, Генрих опять вздохнул. Я воспитывалась в женском монастыре а моя мать сказала, что вы настолько опытны в этих вопросах, что моя неискушенность не имеет никакого значения. Внезапно мне очень захотелось поколебать его самообладание и вывести из состояния холодной сдержанности. Я сделала большой глоток вина. А еще она сказала, что вы вели распутную жизнь.
Нервное напряжениеи виносделали меня неосмотрительной. Я старалась во что бы то ни стало оттянуть момент, когда Генрих присоединится ко мне в постели. Сейчас меня уже всю трясло, и я ничего не могла с этим поделать.
Она сказала, что ваша жизнь была полна сладострастия и пьянствадо тех пор, пока вы не стали королем и не оставили своих компаньонов.
Не следует верить всему, что вам говорят, ответил Генрих, и, хотя это было сказано спокойным тоном, мне показалось, что он раздосадован.
Так это правда? не унималась я.
Что правда?
Что вы бросили своих компаньонов. У меня самой никогда не было компаньонов, которых можно было бы бросить.
Да. Это было необходимо. Их общество не шло мне на пользу.
Я снова глотнула вина и собрала в кулак всю свою фальшивую отвагу, чувствуя, что моя голова уже немного кружится от мягкого дурманящего аромата великолепного бордо.
А я? Я вам на пользу?
Разумеется.
Девственница королевского происхождения с бесценным приданым
Его взгляд устремился на мое лицо и остановился на нем.
Не думал, что мы будем говорить о политике
Я не знаю ничего иного, о чем можно было бы поговорить. Мои темы для беседы исчерпались.
А еще, думаю, вы выпили слишком много вина. Голос Генриха звучал мягко, но кубок он у меня забрал.
Я не чувствую себя пьяной, подумав, заявила я. Мне следовало говорить о чем-нибудь другом?
Вам вообще не следовало говорить. С этими словами Генрих погасил свечи, сжав фитиль пальцами.
Я была рада, что все происходило в темноте. Я совсем не была уверена, что момент, когда я стала женой Генриха в плотском понимании этого слова, был опытом, который мне хотелось бы повторить. Одно могу сказать: хорошо, что все случилось очень быстро.
Что мне запомнилось?
Боль, конечно; физическое проникновение; тяжесть его тела на мне, отчего я чувствовала себя раздавленной. Но таков ведь удел всех девственниц, не так ли? Была во всем этом стыдливая неловкость, очень меня смущавшая. В конце концов, моя мать получит столь необходимые ей испачканные простыни, а я со временем смогу к этому привыкнуть А еще я помню гнетущее ощущение неотвратимости происходящего: исходящий от Генриха жар, прикосновение его грубых мозолистых рук, когда он овладевал мной. В его мускулистом теле солдата, не дававшем мне ни на секунду перевести дыхание, чувствовалась подавляющая мощь.
Когда же Генрих достиг кульминации, в спальне, как ни странно, стояла полная тишина, если не считать звука его шумного учащенного дыхания. Не помню, чтобы я получила удовольствиекак, впрочем, и он. Все это, решила я, довольно прозаично и лишено привлекательности.
«Ну хорошо, а чего ты, собственно, ожидала?» раздраженно вопрошал мой внутренний голос, когда Генрих отодвинулся, избавив меня от тяжести своего тела, и уткнулся лицом в подушку рядом со мной. А ожидала я романтики в стиле баллад трубадуров, каких-нибудь ласковых словпускай даже и неискренних, которые возбудили бы во мне страстные чувства. Нежностей, горячих поцелуев, участливого ободрения, а не просто молчаливой атаки приступом, холодной, умелой, направленной исключительно на достижение результата. Мне хотелось, чтобы Генрих, по крайней мере, обратился ко мне по имени. При этом я не считала, что жду слишком многого.
Возможно, все англичане занимаются любовью именно так. Может быть, для них это даже более приемлемо и я когда-нибудь смогу получать от этого удовольствие. Тогда мне сложно было это себе представить: мой опыт в этой области был ничтожным, но я научусь этому умению у Генриха. Он заслуживал способной жены, как и того, чтобы получать от нее желаемое.
Если после интимной близости я ожидала обмена задушевными словамиа я действительно этого ожидала, то меня ждало разочарование. Генрих встал с кровати, зажег свечу и полез в один из своих личных сундуков, заранее принесенных в нашу спальню. Затем мой муж извлек оттуда и надел роскошный домашний халат из малиново-красного дамаска, отороченный соболиным мехом и спадавший тяжелыми живописными складками до самого пола. Застегнув пояс, сверкавший рубинами и агатами, Генрих провел пятерней по волосам, пытаясь привести их в некое подобие порядка, после чего посмотрел на кровать, где лежала я, вцепившись в край покрывала, подтянутого к самому подбородку.