В Одессу я приехала в командировку, дел оказалось пропасть, но вечера принадлежали мне. И в первый же свободный вечер я отправилась на розыски человека, которого помнила с юных лет.
Фамилии его я толком не знала, все называли его дядей Сеней. В нашем доме он появлялся часто и всегда неожиданно.
Вначале за окном мелькала его борода знаменитая на весь город длинная узкая борода, делающая его похожим на средневекового алхимика. Потом в передней слышался его голос, тонкий, звонко дрожащий смех и затем грохот: это он вешал мимо крючка свое тяжелое пальто со вздувшимися карманами. Они всегда были набиты самыми невероятными предметами, которые он немедленно начинал нам показывать с гордостью коллекционера, приобретшего неоценимые сокровища.
Здесь были круглые, как луковица, часы без заводного ключа; медный подсвечник на подставке в виде египетского фараона; табличка с выгравированной по-латыни надгробной надписью на могиле кошки; прошлогодний турецкий календарь и множество других вещей такого же характера. Дядя Сеня счастливо сообщал моей матери, что купил их за бесценок, а любой антиквар немедля даст ему в три раза больше. Мама, задумчиво посмотрев на этот хлам, ставила перед дядей Сеней большую тарелку украинского борща и дальше занималась своими делами, в то время как мы торчали у стола как зачарованные, взирая на сокровища гостя.
Дядя Сеня был холостяком; вместе с ним жила его сестра, полная женщина с добрым, всегда встревоженным лицом. Она продавала газеты в киоске на углу нашей улицы. Места же работы самого дяди Сени были такими же необычными, как его приобретения. То он позировал в мастерской для студентов художественного училища; то объявлял, что подписал договор с эпидемиологической станцией и на нем будут испытывать действие укусов различных насекомых.
Как-то он примчался к нам, раскрасневшийся от волнения, и сообщил, что его пригласили сниматься в художественном фильме. Когда картину выпустили на экран, дядя Сеня повел все наше семейство в кино. По случаю торжества сестра его накинула на голову черный кружевной шарф, но доброе ее лицо было по-прежнему встревоженным и таким напряженным, словно она смотрела не на экран, а на пушку, приготовленную к залпу.
Сиял один дядя Сеня; он не сводил с экрана зачарованных глаз и время от времени смеялся тонким детским смехом.
Фильм был из турецкой жизни.
Прошло четыре части, а дяди Сени все не было на экране. Наконец он закричал: «Вот!» и протянул вперед обе руки, словно хотел схватить собственное изображение На заднем плане мелькнула знакомая борода, но тут же исчезла: весь экран заняло крупно показанное лицо главного героя молодого контрабандиста.
Может быть, останемся на второй сеанс? сказал дядя Сеня сконфуженно. Как-то все быстро промелькнуло, даже странно
Во время следующего сеанса он опять закричал: «Вот!» На этот раз мы успели заметить, как в турецкой уличной толпе, среди которой было немало знакомых одесситов, пробежал разносчик кофе, неся круглый поднос с медным кофейником. Это и был дядя Сеня.
Домой он шел довольный и гордый.
Главное в кино это правильно выбранный типаж, говорил он по дороге. Режиссер так и сказал: «Мне просто повезло, что я нашел такую удивительную бороду». Очень, очень интеллигентный человек этот режиссер.
Никто не знал так Одессы, как дядя Сеня, он мог рассказывать без конца о каждой улице, каждом старом доме. Отличное знание предмета соседствовало у него с безудержной фантазией. Больше всего любил он рассказывать о жизни в Одессе Пушкина.
У него была длинная железная палка, говорил дядя Сеня, и глаза его начинали блестеть. Когда он гулял по улицам, он клал палку на левое плечо и шел своей легкой, быстрой походкой, и полы его черного сюртука раздувались от ветра. Вот в этом доме Дядя Сеня вытягивал узкий, желтый, как свеча, палец и показывал на песочного цвета здание. В этом доме был лицей. И когда он проходил мимо, все лицеисты, прервав уроки, вскакивали со своих мест и бросались к окнам с криком: «Пушкин идет, Пушкин!»
Дядя Сеня вынимал из кармана огромный, как наволочка, носовой платок и вытирал лоб.
Пушкин был так одинок в Одессе, говорил он грустно, и на глаза его навертывались слезы. У него не было здесь по-настоящему близких людей. Вигель Что Вигель? Приятный светский собеседник с холодным любопытством мемуариста. Разве такие друзья были раньше у Пушкина? Сердце его немного согрелось, когда в Одессу приехала Вера Федоровна, жена поэта Вяземского, его давнего истинного друга. Вера Федоровна была болтушка, но с доброй душой, и Пушкин мог просиживать у нее часами, слушая, как она щебечет
Дядя Сеня опять вынимал из кармана платок и на этот раз вытирал глаза.
Вы так говорите о Пушкине, будто не раз лично его видели, сказала однажды моя мать, слушая рассказы дяди Сени.
Пушкина? Дядя Сеня задумался. Если бы я шел по улице и вдруг увидел Шекспира, я бы умер от страха. Если бы я увидел своими глазами Пушкина, я бы, наверное, тоже умер. Он помолчал и добавил: Только от счастья.
И вот этого-то дядю Сеню я и хотела разыскать, оказавшись снова в Одессе. Долго искать не пришлось: он по-прежнему жил в доме, где жил всю жизнь.
Дверь открыл сам дядя Сеня.
Изменился он мало: та же высокая, сутулая фигура, те же угольно-блестящие глаза, быстрые движения Только удивительная борода стала совершенно белой.
Привет, привет! сказал он, словно мы расстались вчера. Заходите, прошу
Комната его тоже не изменилась: в углу граммофон с красной трубой, над столом карта Одессы 1836 года, на стенах старинные гравюры Одессы, Турина, Марселя
Курите? спросил он.
Спасибо, нет сказала я рассеянно, разглядывая висящую на стене фотографию, где была изображена барышня в блузке с высоким воротничком и стянутой широким поясом длинной юбке. Под фотографией я прочла подпись: «Р. И. Хаджи. Первая одесситка, окончившая юридический факультет Новороссийского университета».
Если курите, не стесняйтесь сказал дядя Сеня и залился знакомым тонким смехом.
Обернувшись, я увидела, что он протягивает мне вышитую бисером, длинную, как кочерга, трубку с чубуком из слоновой кости.
Великолепная вещица! сказал он, насладившись произведенным эффектом. И вообще масса новых приобретений редкостной ценности. Хотите посмотреть?
Как ваше здоровье, дядя Сеня? спросила я. Только сейчас я разглядела, что лицо его бледней обычного.
Разве этот человек думает о своем здоровье? В комнату вошла сестра дяди Сени. Она постарела больше, чем он; доброе ее лицо было, как всегда, встревоженным. Хоть бы вы его уговорили поехать в санаторий. У него был сердечный спазм, можете представить
Вздор! Дядя Сеня пожал плечами. Но я сказал тебе: поеду, поеду в санаторий! Скоро у нас будет много денег
Много денег Сестра вздохнула. Ему предложили работу в музее, такую замечательную работу Он ходил туда ровно два месяца. А потом О, боже мой!
Дядя Сеня снисходительно улыбнулся.
Понимаете, в комнате, где я работал, напротив меня сидел один сотрудник, пояснил он. Однажды этот сотрудник сказал: «Мне пришла в голову мысль» Я воскликнул: «Не может быть! Нет, вы ошиблись, что-нибудь да не так» Он обиделся. Тогда я объяснил, что это слова не мои, а Пушкина: том сочинений, страница 717, «Мысли и замечания». Но он все равно обиделся. Не мог же я продолжать работать в одной комнате с человеком, у которого настолько отсутствует чувство юмора? Пришлось уйти Он повернулся к сестре.
Тося, сказал он. Тебе не видно, Тося, на полке лежит серая парусиновая папка?
Сейчас принесу лестницу, сказала сестра мрачно и ушла.
Пока ее не было, дядя Сеня показывал мне свои сокровища.
То были все те же странные вещи: отчет о состоянии Евпаторийской прогимназии за 1888 год; новогодняя визитная карточка разносчика газеты «Одесские новости»; сообщение о первых автомобильных гонках в Одессе; меню званого обеда в рамке из розового атласа, где было напечатано золотыми буквами: «Бульон Лукулловский, пирожки разные, холодное из рябчиков по-суворовски»
Втащив в комнату стремянку, сестра молча сняла с полки серую папку, завязанную шнурками от ботинок. Дядя Сеня раскрыл ее, и у меня перехватило дыхание.