И тут же, увидев на березе сороку, подпрыгнул, скинул шапку и замахал ею. Сорока полетела. Паренек, довольный, засмеялся.
Вскоре пришли на свою пожню. Жидкий рыжий березник опушил ее. Высокий покривившийся стог, похожий на сахарную голову, возвышался у кустов. Метали его перед дождем торопились и как весело работали тогда
Федька принялся рубить вершинки. У Васьки был маленький топорик, с которым отец ездил на пашню. Тонкие прутья он рубил обеими руками со всего плеча, старался, вспотел, но отец все браковал его работу.
Ну вот, тятька, как же так, неужели я зря и старался?
Видно, зря.
А я все-таки стану
Когда Васька, приподняв свою шапку, смотрел на отца, в глазах у него было что-то не детское, осмысленное, и искрились в них знакомые огоньки. Это было непереносно, и минутами Федькой овладевало дикое желание, стиснув зубы, схватить Ваську, хлестать его крепким жидким прутом только бы не смотрели на него эти глаза, не горели бы в них эти знакомые искры.
Будет с топором шалить! крикнул он злобно Топор тебе не игрушка!
Васька остановился, испуганно посмотрел на отца, и на глазах его, ставших сразу по-детски простыми, проступили слезы.
А вот вот тятька! Чего ты сегодня такой? Вот буду артистом, не приеду тебя проведать.
Васька опустил руки, выронил топор. Крупные слезы потекли по лицу, посыпались на худой, рваный пиджачишко, без счету раз кропанный, без счету раз перешивавшийся заново.
Вася, Васенька, пристыженно бормотал Федька, я пошутил, ты не сердись, дружок. Видишь, сегодня твой тятька совсем нездоров совсем.
Гибкие вершинки берез были красны, от них пахло сладковатым запахом бересты. У одного маленького деревца была в кольцо завязана верхушка видно, кто-нибудь растил себе дубинку, и березка уже начинала так обрастать, маленькая и смешная, с кренделем на макушке. Федька срезал деревцо, очистил от сучья и молча подал сыну.
Это чего? спросил Васька, сразу переставши плакать.
Это дубинка тебе Видишь, кто-то завязал так, она и обросла.
А она не разогнется?
Нет, так и будет.
Обсохли слезы на глазах у Васьки. Проворно поднял он шапку, опять стал весел
На обратном пути он быстро притомился. Придерживая одной рукой шапку, вприпрыжку еле поспевал он за тяжело нагруженным отцом.
Ну, тятька, ты и ходишь скоро
У меня ноги длинные.
Я тоже быстро бегаю, как лошадь. Я бы тебе показал, кабы не снег да вот еще шапка мешает. Кто эдакую шапку купил, тятя?
Это еще твой дедушка.
Дедушка? А он был не плешивый?
Нет.
А вот ты плешивый. Говорят, плешивый Жиженок Это, тятька, тебе не брань?
Нет.
Вечером Федька сидел у маленькой печки. В печке шумело и клокотало сердитое пламя, проворные угольки прыгали на пол, звеня как металлические. Анюта молча подбирала их, бросала в огонь.
Васька учил урок, вслух, звонким голосом читал о больших городах, о фабриках, заводах. Отрываясь от книги, задумчиво смотрел в одну точку, спрашивал:
Тятя, а как каменные дома делают? У нас много каменья, вот бы у нас такой дом построить Давай на весну устроим.
Устроим, не глядя на сына, ответил Федька, ложился бы спать.
Спать? А уроки как же?
Тебе завтра рано вставать надо. Мы опять за вершинками пойдем.
Ладно, обрадованно сказал Васька. Да я уже все и выучил.
Он забрался на полати и затих.
Печка прогорела. Пухлые угли оделись тонким кружевом пепла. Анюта молча села к столу за прялку. Федька достал папку с бумагами и газетами, попробовал читать, взялся за справочник крестьянина, но вместо букв вырастала перед глазами нахальная Гирина рожа, слышался его смех.
Искоса он посматривал на Анюту, и жена казалась ему трусливой, тупой и ненасытной. Было обидно, что раньше не замечал он этого блудливого взгляда, этих круглых покорных плеч и рыхлых, безвольно открытых губ. Казалось, приди вот сейчас сильный мужчина, грубо крикни на нее, грубо охвати за плечи и угодливо повалится к нему Анюта тут же, при муже
Тишина давила обоих. Необходимо было что-то говорить, но было страшно начать, потому что за этим началом был конец всему.
Так, вполголоса сказал наконец Федька.
Анюта вздрогнула, но не подняла головы.
Так Когда думаешь к матери?
Анюта вскинула голову. В глазах ее застыл ужас.
Сам знаешь у меня нет матери, пролепетала она чуть слышно.
Ну, к отцу на родину. Не все ли равно.
Федька говорил и чувствовал, что стали они совсем чужими будто никогда и не жили вместе.
Советские законы знаешь? Слыхала?
Анюта всхлипнула.
Возьму я себе какую-нибудь старушку. Ты тоже найдешь тужить обоим не о чем. За сына своего алименты с отца получишь
Ой! вскрикнула Анюта. Ты и это знаешь?..
И завыла горько, безутешно, склонив на стол голову: «Будь проклят, будь проклят»
Может быть, еще замуж выйдешь, безжалостно продолжал Федька, еще кому подвалишь А мне больше спасибо. Удружила, хватит.
И громко крикнул:
Ну, к делу ближе! Собирай манатки, завтра на лошади отвезу! И выродка своего забирай, добавил он тише, и около носа у него пролегли и дрогнули глубокие морщинки.
Феденька!
Десять раз повторять не буду. Не люб один муж ищи другого, свет не клином сошелся Вот только тестя мне жаль. Дружно мы с ним жили.
Анюта, захлебываясь в рыданиях, сжалась, как побитая собака. Грязная, огрубевшая от тяжелой работы рука ее беспомощно держалась за прялку, и казалось, даже в этих пальцах, неуклюжих и жестких, было дикое последнее отчаяние. На одном пальце тускло поблескивало дешевенькое медное кольцо. Года три назад Федька выколотил его из толстой проволоки, подарил Анюте она говорила, что с таким колечком хорошо поить телят Очень редко она его снимала, и колечко стало уже тонко и узко.
Помогает? спросил как-то Федька.
Как еще и помогает-то, весело ответила баба. Телята стали что кули.
Оба смеялись тогда: Федька оттого, что жена верит в чудесное, сделанное им колечко, а Анюта от гордости, что Федька у ней такой искусник.
«А вот теперь она и колечко бросит, подумал Федька, не станет и телят поить. Будет лежать колечко где-нибудь в коробке, начнет бусеть, распаяется»
Феденька, когда ты был на войне, я за тебя бога молила
Он не отвечал, отвернувшись к стене.
Ведь каждую ночь молила чтобы чтобы
Чтобы убили скорей? Ты бы на свободе осталась!
Не-е-ет Господи Нет, Феденька!
Знаю, бога молила, а с чужим мужиком спала ночи, чтобы легче думалось мужу на чужой стороне.
Анюта, откинув прялку, бросилась на колени. Но он брезгливо оттолкнул ее ногой, молча подвинулся в передний угол.
Выслушай Только выслушай, потом и гони
Вся в слезах, растрепанная, она упала грудью на стол, говорила, ничего не утаивая И вырастал за толщей лет перед Федькой кудрявый чернобровый парень, нахальный, хвастливый.
Жиженок, бобыль! говорил он часто о Федьке.
Слушали это ребята и девушки, добродушно подтрунивали над Жиженком и невзлюбил он Семена еще с той поры. «Вот, думалось ему, этого девки будут любить, бобылем его звать не станут»
И не уловил Федька в рассказе Анюты запаха черемухи Когда кончила Анюта, еще больше потемнело его лицо, глубже врезались складки над переносьем.
Все? сурово спросил он.
Анюта, широко открыв глаза, смотрела на него. Всю душу свою она выложила перед ним, а он по-прежнему неумолимый, беспощадный И она мысленно проклинала себя, не находя оправдания и не зная, как найти его.
Феденька, я тебя больше всех любила Сколько лет жила без тебя, ни о ком не думала С кем грех не бывает, прости, Феденька Делай со мной что хочешь, только прости!
Не могу я
Поднявшись, он злобно посмотрел на нее и скрипнул зубами.
Сволочь! Всю жизнь испортила. Теперь не вернешь, не направишь На самой лучшей ступеньке обрезала ты меня! Видно, уж больше не подняться
И, горько поникнув головой, пошел к лежанке, лег
14
У Васьки в сердце нарастало беспокойство, копилась обида. Отец все меньше и меньше говорил с ним; обманул, что пойдут за вершинками, и совсем уже не спрашивал его об уроках. Васька тщетно старался припомнить, в чем он провинился, но ничего не находил.