Как-то, не выдержав, он подошел к отцу, положил на колени к нему руки, заглянул в глаза:
Тятя, мы больше не пойдем за березками?
Нет, не пойдем.
Хоть и ждал Васька этого ответа, но грубый голос больно задел его.
Тятя, ты послушай, я читать буду, с отчаянием сказал он.
Ладно, я послушаю.
Но, вместо того чтобы читать, парень разревелся
Крепкой стеной стоял теперь Васька между Федькой и Анютой. Всякий взгляд, брошенный в сторону мальчика, напоминал о большом, страшном, непоправимом.
Федька стыдил себя, напоминал самому себе в мыслях, что совсем забыл он общественное дело, стал неаккуратен и давно уже не бывал к мужикам. Он понимал, что так больше жить нельзя, что нужно найти какой-нибудь выход. Но какой?.. Что сделать? Примириться ли и теперь с Анютой, махнуть рукой на грехи ее и жить, чтобы хоть бы немножко было похоже на прежнее? Или прогнать и Анюту, и Ваську?..
Вместе с непереносной обидой на жену стал замечать Федька, как рыхла, неповоротлива она. Казалось, и делала она все не так, как добрые люди ходила какой-то развалистой вялой походкой, говорила заискивающим голосом; лицо ее, пухлое, расплывшееся, было некрасиво и глупо Даже сны виделись ей какие-то глупые, непохожие на сны других людей: то она видела себя подвешенной на вершине высокого дерева, то ей казалось, что на нее бредет вошь величиной с человека Она вскрикивала, просыпалась и как бы кому-то постороннему рассказывала сны испуганным ноющим голосом И не верилось Федьке, что это та самая Анюта, с которой прожита половина жизни.
Анюта же с каждым днем становилась тише, покорней, угодливей; виновато смотрела в глаза мужу, готова была выполнить все, что он прикажет, и в каждом слове, в каждом движении ее проглядывало горькое раскаяние Но чем больше росли ее заботы о муже, тем суше и холодней был голос Федьки.
Как-то ночью, услышав, как тяжело ворочается и вздыхает он, Анюта робко придвинулась к нему, прошептала:
Феденька, неужели не будет по-старому?
Он вздрогнул, не ответил, отвернулся к стене.
Федя ведь жить-то еще долго, мы не старые Ведь мне это хуже, Федя, хуже Бабу бей, да приласкай иногда.
Ни звука в ответ Только вздыхать перестал Федька, лежит как каменный.
Ты видишь, измучилась я Упала бы в прорубь, руки бы на себя наложила, не видать бы мне свету белого Тебя, Феденька, жалко людей стыдно
И не договорила она быстро и зло прошептал Федька:
А на полатях-то на полатях-то куда денешь?
На другой день Федька не вытерпел пошел к мужикам. Его встретили радостно.
Не может, плешивый дьявол, с женой наобниматься, кричал Конь, вот, ребята, жадюга-то!
Верно, братец мой, нехорошо, добавил Игнат. Говорят, взялся за гуж, так не говори, что не дюж. Как же это, отставать от компании
И уж другим голосом, лукаво жмурясь, заговорил:
А мы, парень, без тебя всю науку прошли!.. Это кому же, Федька, досуг писать такие книжки-то?
Что такое за слово посфор? прерывая его, вмешался в разговор Никола. Вот загадка-то!
Мужики засмеялись.
Фосфор, а не посфор, пояснил Мишка Зайцев.
Все равно, ни того, ни другого плешивому не угадать.
Федька растерянно глядел на мужиков, и в груди его нарастало какое-то неожиданное тепло.
Ну, ну, не лямзай! торопил Никола.
Ей-богу, ребята, не ответить! простодушно сознался Федька. И много раз слышал, а не ответить, черт его знает.
Мужики смеялись и, перебивая один другого, принялись объяснять Федьке мудреное слово.
Мы, брат, теперь страсть какие знающие, говорил Игнат, самодовольно поглаживая бороду.
Распланируй, как устроить шесть полей, продолжал пытать Федьку Никола.
Затем читали книжку о травосеянии. Федька слушал и удивлялся, как он все-таки мало знает. Думалось ему, что и в газетах разбирается, и написать кое-что может, а вот тут, поди, и запнулся Опять стало стыдно, и перед самим собой, и перед мужиками. Радовало лишь то, что читальня, затеянная им, живет, да и живет, как видно, не худо.
15
Бойкая краснощекая девка Зина, сестра Анюты, неосторожно погуляла с парнем, и у ней родился ребенок. Парень был речистый, щеголь, плясун, и все вышло как-то просто, само собой.
Парень обманывал Зину целый год, все обещал жениться, а как вышел грех наружу, поймал парня однажды в поле Зинкин отец Епиша схватил за шиворот:
Выбирай одно из двух, или вот прикончу на месте, или срам прикрой!.. Алиментов не надо, ну их к лешему!
Старик в руках подкову сгибает, в молодости по восемнадцать пудов на спине носил
Чего молчишь? Другого ты от меня не дождешься.
И начал он сжимать у парня руку. Сначала было больно, а потом вовсе одеревенела рука, ничего не чувствует, будто отнялась.
Отпусти, взмолился парень, эка лешова сила
Усмехнулся Епиша, оглянул с ног до головы парня, как будто век его не видел: детина что надо, и ростом вышел, и дороден.
Все равно от меня никуда не уйдешь. В дом приду.
Ругается парень:
Какой ты старик, ты не старик, а родня черту
Ладно, ругайся
На радостях старик приехал навестить старшую дочь с зятем.
Никому ничего не сказав, он выпряг лошадь, поставил ее на двор и, нагруженный упряжью, ввалился в избу напустил морозу, наполнил дом шумом, суетливостью, той благодушной веселостью, какой веет от хозяйственного, довольного собой мужика.
Здорово, детки!
Громко заговаривал, размахивал руками, хлопал Федьку по плечу. Все при нем ожили, захлопотали. Анюта быстро вскипятила самовар
За чаем старик говорил без умолку.
Мне теперь что лежи на полатях, приказывай да по гостям ходи. Вот, дожил Епиша!
Ты на полатях не улежишь, сказал зять.
Что говорить, работать люблю. И теперь вот, скажем, Советская власть, всякие другие порядки, то, се. Другой стонет то неладно, того нет, другого нет А я старик и тянусь, не обижаюсь
Ну, ты Вон ты какой, крепче меня во много, проговорил Федька, невольно залюбовавшись раскрасневшимся бородатым лицом, крепкими руками и молодым взглядом тестя.
Верно, Федька, жидок ты, как худой моток. Лишнего жиру в тебе нет Да и что это, я гляжу, ты, кажется, еще хуже стал?.. Что тебе, хлеб-то впрок нейдет? Али скупишься? Ты смотри, Анюту у меня не замори.
Старик погрозил Федьке пальцем. Отпил из блюдечка, улыбнулся и опять заговорил:
Расскажу я тебе, парень, чудо Говорят, понимаешь, у нас в деревне в Нифанове «Заря» да «Заря». Что, думаю, такое?.. И вот иду я со станции прямой дорогой, слышу, на нифановском хуторе трещит чего-то, вроде как на железной дороге. Подошел поближе. Смотрю гумно открыто, стоит вот эдакий парнишка на машине, держится за круглое колесо, а она что выделывает, господи!.. Мужики, бабы, девки, человек, поди, пятнадцать, что шальные бегают по гумну, таскают снопы, суют в машину, и будто в чертов омут не могут натаскать! Понимаешь, ничего и не делают, только бегают да суют Стою я, смотрю на них, оробел, даже спросить не смею. Только уж после рассмотрел: две бабы с одной стороны голую солому выкидывают, а с другой два мужика мешки завязывают. На моих глазах, не успел бы ты цигарки выкурить, три мешка к стенке приставили!.. Долго я стоял. Уж борода от пыли посерела, и в носу защекотало, а они все суют, все суют Так и ушел, ничего спросить не посмел. С крыльца на цыпочках спустился, как мимо стеклянной посуды шел. У крыльца какая-то зеленая машина стоит, пальцем до ней дотронулся, думаю, как бы не запачкать С полверсты шел как помешанный.
Он допил чашку, смущенным голосом продолжал:
Как ты думаешь, чего я сделал? Не угадаешь!.. Ошалел, старый Версты три отошел, ноги не несут, сам не знаю, чего со мной случилось. Сел на канаву, покурил, повздыхал да и обратно. А на хуторе меня, видно, заметили смотрят, улыбаются. Да смотреть-то им некогда глотает и глотает машина. Подошел тут один с воли, веселый такой. «Что, отец, хорошо?» спрашивает. «Уж вот как хорошо Ваша али из города на время дали?» «Наша, говорит, собственная. Три года на машину копили, а все-таки завели». Шумит машина, пол дрожит Пока работу не кончили, я и уйти не мог. И вот ей-богу, Федька, ни днем, ни ночью нет теперь покою, только и слышу, как шумит машина. Одно время даже с лица спал.