О нетелке после, а ты вот слушай.
Старик со вздохом сел на лавку. Испуганная Улита, открывши рот, стояла у печки.
Когда Алеха прочитал бумагу, Игнат почесал голову, посмотрел на приятелей и сказал:
Ей-богу, ребята, ничего не понимаю, вот хоть убей.
Мы, признаться, и сами-то не совсем поняли, ответил Алеха, а только видно, что пахнет тут не шуткой.
Что говорить, такими делами не шутят, проговорил старик и, склонив голову, тихо спросил: Меня, однако, никуда не увезут?
Особенно-то бояться нечего, ответил Алеха, тут в бумаге вот в конце примечание есть: ежели гражданин Медведев добровольно согласится отдать местной власти эти контрреволюционные книги или сам их сожжет в печке, то такая политика будет верна и ничего ему за это не будет.
На-ко! воскликнул обрадованно Игнат. Да разве я против? Да гори они, леший с ними-то!
Открыв шкаф, он начал выбрасывать книги в печку.
Пускай горят, весело приговаривал он. Только как же, ребята, без книг-то, чего читать-то будем?
Никола поедет в исполком, напишу Андрею Ивановичу пришлет.
А пришлет, так и ладно, сказал Игнат и, бросив в огонь последнюю книжку, сел на лавку курить.
Собравшиеся вечером мужики, узнав, что ни одной книжки не осталось, долго ворчали: чтение для них было уже чем-то вроде запоя. Успокоились только после того, как Федька объяснил, что из волости пришлют новых книг. Никола Конь, когда ему предложили съездить в вик, важно сказал:
Не могли лучше делегата выбрать?
Однако в волость он отправился на следующий же день, чуть свет. Весть о том, что он привез с собой целый сверток книг, облетела всю деревню, и мужики собрались к Игнату раньше обыкновенного.
Никола, как назло, долго не шел. Решили послать за ним Кольку Игнатова.
Ну что? спрашивали мужики, когда Колька вернулся обратно.
Жрет.
Эка прорва.
Через некоторое время Колька сбегал еще раз и сообщил:
Сел к столу, курит. Говорит, подождут душа не выйдет.
Вот дьявол гнилоногий! Унести бы, ребята, посылку пускай сидит.
Ну его к лешему! Зря время теряем, сердито сказал Шарганчик.
И еще раз послали Кольку. Вернувшись, он сказал:
Одевается.
Тогда пошел сам Федька.
Никола стоял под полатями и разговаривал с сыном Толькой. Рукой он придерживал большой узел.
Прохвост! крикнул Федька, вбегая в избу.
Не торопись, владыко! спокойно ответил Никола.
Он подошел к кадке и припал к ковшу с водой. Неторопливо относил ковш в сторону, вычищал языком крошки в зубах и опять пил.
Тьфу! Я вот возьму скамью да скамьей-то тебя по макушке.
Руки коротки, спокойно ответил Никола, дотянулся к полке с пирогами и, отломив большой кусок яшника, положил его в карман.
Федька схватил его в охапку и вытолкнул за дверь.
Идут! возбужденно крикнул Шарганчик, заслышав шаги в сенях.
Вошел Федька.
Веду, дьявола
Где ведешь?
Федька оглянулся, за ним никого не было. Тогда встали Шарганчик и Мишка Зайцев. Никола исчез.
Ей-богу, ребята, за мной шел! оправдывался Федька.
Не поблазнило ли тебе, плешивый?
Никола! позвал Зайцев.
Чего надо-то? спокойно отозвался из-за угла Конь.
Сволочь! сердито крикнул Шарганчик.
Никола неторопливо пошел вперед. Приказал открыть перед собой дверь в избу. Сердитый рев десятка голосов встретил его. Однако довольные тем, что Никола положил на стол большой узел, все стихли.
По местам! властно крикнул Никола.
Он достал из кармана бумажку и поднял свой бурый указательный палец кверху. Мужики почтительно расселись по местам.
Председателю дер. Красный Стан. Центральная изба-читальня присылает вам книг по сельскому хозяйству и других. Выберите человека, который бы следил за исправностью книг.
Славно! сказал Игнат. Хорош подарок, ереха-воха. Вот красностанцам честь какая.
Никола развязал серый женин платок, схватил верхнюю в яркой обложке книгу. Долго держал ее перед мужиками, ничего не говоря.
Книжки-то книжками, начал Игнат, только что вот в этих книжках написано?
Никола, отстраняя любопытных, медленно начал перечитывать заглавия, и беспокойство Игната улеглось. Федька, посмеиваясь, сидел в стороне.
Теперь надо старшину выбрать, сказал Никола.
Ты привез, ты и старшиной будешь. Дозирай их, бери на свою ответственность.
Ой, что вы, ребята, не в силах сдержать довольную улыбку, говорил Никола. Разве я гожусь для этого дела?
Не разговаривай. Хоть и промурыжил ты нас сегодня, да уж леший с тобой. Мишка вон у нас читать будет, коптинарнусом ты, а Федька за порядками следить.
Ну, кляп с вами, притворно сердито отрезал Никола и бережно придвинул книги поближе к себе.
11
Поступок Федьки тогда, на сходе пристыдил и в то же время еще пуще озлобил Гирю. Мучительно было сознавать, что вот был он в руках у Жиженка и тот, как милостыньку, бросил ему помилование.
Семен чувствовал себя осмеянным, униженным, и от этого с каждым днем все росла его ненависть. Хотелось отомстить и за унижение, и за покос, и за поверстанную наново землю. Но, вспоминая Анюту, ее слезы, Семен успокаивался. Ему казалось теперь глупым бить рамы, бить самого Федьку. «Леший с тобой, ты меня землей, а я тебя бабой дойму», думал он и искал новой встречи с Анютой.
Поздним осенним вечером, когда Федька, как обычно, пропадал в читальне, Анюта, уложив Ваську спать, поджидала за прялкой Улиту.
Улита что-то долго не шла. В избе было тихо только потрескивала лампа, мигала, и тень от глиняного умывальника в углу прыгала, шевелила длинными ушами, как большая человеческая голова без туловища Вот упала с кожуха лучина, сдвинутая кошкой, и Анюта вздрогнула, откинула руки Что это стала она за последнее время так пуглива? Все чего-то ждет, к чему-то прислушивается. Как преступница, за которой должны вот-вот прийти И тут же вспоминается почему-то вчерашнее: вечером столкнулась она на улице с Семеном. Поравнявшись с ней, Семен приподнял шапку, тронул ее рукой за плечо.
Как живем, Михайловна?
Уйди ты, чего пристал, чуть слышно ответила баба.
А он наклонился к ней, в упор посмотрел бесстыжими глазами, усмехнулся:
Завтра проведать тебя приду.
Плюнула Анюта, изругалась И вспыхнула по-девичьи, украдкой посмотрела вслед ему высокий, широкий, обеими руками не обхватишь
Без конца тянется нитка, и тянутся вместе с ней Анютины мысли. Вспоминается молодость, отцовские помочи, гулянки, запахи луговых трав Был тогда парень Федька Жижин хорош собой, проворен. Много светлых летних ночей провела она с ним, до зари просиживая где-нибудь под крыльцом, на меже в поле Пахло от Федькиной рубахи новым нестираным ситцем, пахло от него дешевыми пятикопеечными папиросами, и молодая крутая сила чувствовалась в каждом движении его. Как давно это было! И как все изменилось Оплешивел, высох, как ощепок, Федька, и нет уже у него той улыбки, какая была пятнадцать лет назад. Бывает он и ласков, и улыбается хорошо но уж не светит эта улыбка, как прежде.
Остановила себя Анюта на этой мысли и удивилась. С чего это у нее? Почему не думалось об этом раньше? Прожила замужем пятнадцать лет, а вспомнила о ребячьих ласках Федька хороший муж, заботится о ней, любит ее по-своему, как должен любить мужик бабу. Чего же ей еще надо?
И слышит Анюта шорох черемухи, густой, душистой, нарядной пьянит ее этот давнишний шорох, кружит голову. Шумит, смеется черемуха, хлещет Анюту разукрашенной пышными цветами веткой, шепчет ей:
Пролетит молодость, баба, не увидишь, не успеешь оглянуться, а уж и жить некогда.
Черна, безрадостна бабья жизнь, знает Анюта опадет румянец с полных щек, поблекнут глаза, посекутся волосы И вот жмется к ней черноглазый, кудрявый парень, пахнет от него дорогим мылом, новым бархатом от фуражки, и крепки, крепче Федькиных, его руки
Скрыли годы эту ночь. Облетела черемуха, постарела подсыхающие сучья громоздятся над грядами, мешают весной пахать, мешают расти овощам, скрывая солнце, и Федька безжалостно обрубает их.