Вспомнив отцовский рассказ и вчерашний вечер, Гриша сказал Яну:
В таком доме жил один старик, которого народ схоронил от «черного барона», как Даугава хоронит невод.
Ян ничего не понял и поглядел на Гришу с уважением. Потом сказал:
Я знаю Даугаву. Мы жили у самой Даугавы, в деревне. Там мой батька убил бешеную собаку.
А где этоДаугава?
Там, махнул Ян в сторону, далеко. Ну, Даугава, по-вашемуДвина.
Гриша отвел глаза в сторону. Ян-то, оказывается, так же ловок выдумывать, как и он.
Говори по-латышски, предложил он:я пойму все. Винца песню пел по-латышски, по-русски у него выходило хуже.
И Ян стал рассказывать по-латышски. Бешеная собака бежала с поля в деревню. У нее морда была вся в слюне, глазав крови. И все в деревне попрятались в избы. Осталась только девочка посреди улицы; она была совсем маленькая, еще не умела ходить как следует. Собака бежала прямо на нее. Отец Яна увидел это, вышел с большим острым колом на улицу и стал ждать бешеного пса.
Когда тот подбежал ближе, отец с размаху всадил ему кол в самую глотку. И пес издох. А потом мать девочки вышила отцу красными и синими крестами праздничную рубаху. Вчера он целый день ходил в этой рубахе, все видели.
Грише рассказ понравился. Он даже посоветовал дружески:
Пусть только это будет другой, а не твой батька. Пусть это будет богатырь. Или старик, которого укрыла Даугава.
Нет, это был мой батька, упрямо сказал Ян.
Тогда и Гриша рассказал емупро Железный ручей. Много лет ищут этот ручей, не могут найти. Говорят, он ушел под землю. А настанет времявыйдет ручей наружу, и каждый сможет пить волшебную воду и будет сильным и смелым, кроме черных злодеев: для них та вода станет отравой.
Разговаривая, незаметно подошли они к высокому дому с розовой крышей. У раскрытых дверей, рядом с кучей мусора, ползали двое ребятишек в рваных рубашонках, кудрявые, черноглазые, очень похожие друг на друга. А нрава они были, видно, разного. Один доверчиво сиял навстречу мальчишкам большими блестящими глазами, а другой испугался, готовился зареветь. Одинокая курица бродила около, с унылым вниманием поглядывая на кучу мусора. Какое-то запустение было вокруг: сухая земляв трещинах, только кое-где желтела еще не совсем вытоптанная трава Мальчики подошли ближе.
Один из ползунков наконец собрался с духомзаорал. Из раскрытых дверей вышла девочка лет восьми, сердито посмотрела на путешественников и схватила плачущего брата; это, конечно, был ее брат, а все они вместе, должно быть, приходились внуками бесстрашному Исааку.
Кумагер, кумагер! Иди сюда! на всякий случай позвал Гриша.
Но девочка в ответ взяла за руку и другого братца, радостно удивленного, и увела обоих, с трудом притворив за собой тяжелую дверь.
Если мы обойдем кругом этот дом, сказал Гриша, это не значит что мы свернули со своей дороги. Мы его обогнем, а потом опять пойдем прямо.
Ладно.
За домом было картофельное поле с прямыми бороздами, по ним и пошли путники. А впереди виден был огромный дуб, за ним синел лес. Ясно, что к этому дубу и надо было держать путь.
Но тут им предстояло первое испытание. К ним бежала по полю большая черная собака; правда, бежала она деловитой рысцой, озабоченно, загнув колечком пушистый хвост и вывалив изо рта розовый язык, но все же кто ее знает, что у нее на уме.
Проще было б уйти от грехасвернуть в сторону.
Ян прошептал:
Вот такая ж была та, которую убил мой батька.
Мальчики остановились. Собака увидела их и тоже остановилась; спрятала язык, подозрительно повела носом, потом с враждебным выдохом «ввух, ввух» бросилась в сторону, не успев второпях залаять.
Собаке, главное, надо показать, что ты ничего на свете не боишься, сказал Гриша, у которого еще билось тревожно сердце.
Это не бешеная. А раз не бешеная, чего ее бояться?
4
Дуб рос у большой дороги. Когда мальчики подошли к нему, на дороге показалось облако пыли, и из этого облака лился лихой звон бубенцов. Пришлось остановиться: надо же поглядеть, кто едет.
Если тройкаисправник, сказал Гриша.
Нет, это была не тройка. Это бойко катилась одноконная тележка. Маленькая лошадка поматывала головой от слепней, и на дуге у нее, повизгивая, метался один-единственный бубенец. Ну, тогда это Лещов. Только он и ездил на одной лошади с таким звоном. Звон он завел не для форса, а затем, чтобы в деревнях бабы издали его слышали и несли ему кто продажный лен, кто полотно, а кто и лукошко яиц.
Лещов был прасолом. Гриша долго не знал, что значит это слово. А звучало оно вкусно: как услышишь его, почему-то сразу вспомнятся свежепросоленные огурцы. А потом оказалось, что прасолэто то же, что скупщик. Слово скучное, серое. Скупщик ездит повсюду, собирает для города деревенские товары, с этого и живет.
А вот уже видны стали белый картуз, черная борода. Гриша узнал толстого, как бочка, Лещова: тот не один раз ездил в усадьбу к Перфильевнеприторговывал у нее яблоки, у Пшечинских закупал овес.
Рядом с Лещовым сидел смуглый мальчик в голубой нарядной рубашке.
Прасол придержал лошадь:
Да вы, ребята никак, из «Затишья»? Ты парнишка Шумова, садовника? Ну да, я тебя сразу признал. Вылитый папашка.
Он поглядел на мальчиков:
Возьмите моего сынишку в компанию? А то он мне только мешать будет в «Затишье». Вернетесь в усадьбу вместе. Я до вечера там пробудудела.
Мальчики застенчиво промолчали.
Ну, как же?
Мы, может, и не вернемся вовсе, несмело сказал Гриша.
Вас брюхо вернет! захохотал Лещов. Оно вас доведет до дому к обеду.
Мальчики молчали переглядываясь.
Слезай, Евлаша. Поиграйся с ребятами.
Евлаша глянул на мальчиков хитрыми узкими глазами.
А ну их! сказал он скороговоркой. Это латыши.
Ты латышами кормишься, дурень! И какой же Шумов латыш?
Ну, вон тот, другой, латыш. Ишь, голова как сметаной обмазана!
Слазь, дурак! рассердился Лещов. Вот уж у дурака что на уме, то и на языке! Слазь! А то будешь у меня весь день под ногами путаться
Евлаша слез неохотно. И мальчики увидели на сыне прасола великолепные сапоги. Это были настоящие большие сапогис чуть порыжевшими носками, со слежавшимися гармошкой складками внизу голенищ, а голенища были до самых колен. Именно о таких сапогах и мечтал вот уже два года Гриша Шумов. И лаковый пояс, сияя черным глянцем, ловко стягивал голубую Евлашину рубашку. Пока мальчики разглядывали все это великолепие, Лещов-отец кивнул головой, хлестнул вожжой по лошади. Гремя бубенцом, тележка покатила дальше.
Вы чего тут делаете? спросил Евлампий свысока.
В лес идем начал было Гриша.
Но Ян толкнул его локтем и пробормотал:
Держи при себе.
Чего «держи при себе», чего «держи при себе»? оживился Евлаша и забегал по лицам своих новых знакомых быстрым взглядом узеньких глаз. Ну, чего, чего?
Гриша тоже толкнул Яна и проговорил:
Идем туда, где Железный ручей.
Евлаша сразу же ответил, не задумываясь:
Такого нет.
Как это такнет? Почем ты знаешь?
Знаю. Такого ручья нету.
Ян с Гришей переглянулись: нет, этот парень им не подходил.
Ну, тогда мы пойдем вдвоем. А ты оставайся.
Не, и я с вами!
А мы тебя не возьмем. Тебе с нами нельзя: мы идем прямой дорогой.
Ну-к что ж, и я с вами!
По дороге встретится болотокуда ты в своих сапогах? А мы сворачивать не можем, мы все прямо, все прямо
Эко делоболото! Да я сапоги скину, босым пойду. А бросить меня вы не смеетея один дороги не найду.
Так, перекоряясь, выбрались они через глубокую канаву в поле и пошли дальшегорбатой межой, заросшей клевером и богородицыной травкой, и молодая рожь кланялась им с обеих сторон.
Вот и лес началсяивняком, ельником, молодыми березками.
У березок листва была еще клейкая.
После березок пошли сосенкивсё выше и выше ростом, и начался настоящий бор. Особенная тишина царила здесь, под высокими сводами, даже птиц не было слышно, и покоились эти своды на могучих колоннах, темно-сизых, будто чугунных внизу, бронзовых посередине и нежно-восковых наверху. Кое-где у восковых веток, у зеленой крыши, проглядывали голубые лоскутки неба. Сухая хвоя, сыпучий песок скрипели под ногами, да протяжно шумели верхушки сосен. Мальчики замолчали.