Я т-тебя ждал, Шумов, сказал наконец мальчик, слегка заикаясь.
Гриша недоверчиво усмехнулся, и мальчик заторопился:
Я з-знал, что тебя н-накажут, оставят без обеда на час, и я покамест ходил по улице, ждал. А потом увидел, что ты здесь сидишь.
Ну, и что тебе от меня надо?
Я хотел сказать: ты поступил правильно.
Когда?
Ты не сказал надзирателю, что Дерябин тебя первый ударил.
А зачем говорить? Ему от меня больше досталось.
Если б ты сказал, что он первый, тогда б тебя не наказали.
Меня и так не наказали.
Ах, вот что?
Мальчик как будто был разочарован, глядел с недоумением.
Чудак! разглядев его повнимательней, усмехнулся Гриша. Я тебя видал где-то.
Д-да мы ж в одном классе! Меня зовут Довгелло Вячеслав, я сижу у самого окна, на второй скамейке.
Он помолчал, страшно вдруг покраснел и сказал несмело:
Знаешь что? Давай дружить!
Гриша посмотрел на него: Довгелло Вячеслав походил на девчонку, от такого большой удали не жди
Ну что ж, сказал он нехотя, больше из вежливости, давай.
Ты где живешь?
Гриша махнул рукой:
Там за переездом.
Значит, нам по дороге. Пошли?
Пошли.
Они зашагали вдвоем по уже знакомым Грише улицам, мимо магазина «Братья Ямпольские», сияющих аптечных бутылей, добрались к переезду, где дощатый настил был прорезан грозным блеском куда-то бегущих рельсов
От самого училища до переезда город был почти сплошь каменный, а за железной дорогой тесно толпились деревянные домишки; среди них попадались такие, что им бы и мужицкой избе позавидовать, хибарки, подпертые бревнышком, похожие на старух с костылем.
И вдруг среди этой нищеты вымахивал ввысь на целых три этажа какой-нибудь домина под железной крышей, с резными наличниками окон, с расписной вывеской, с распахнутой наотмашь дверью торгового заведения.
Это был совсем не тот город, который знал Гриша по книжкам. Там, на картинках, все казалось празднично-нарядным. Среди садов заманчиво выглядывали крышикрасные, зеленые, серые. Дома книжного города особенно хороши были вечером, когда в окнах так приветливо горел янтарный свет; тогда город походил на рождественскую елку, щедро украшенную восковыми свечами, она тоже была нарисована, наяву Гриша такой не видал ни разу А по улицам счастливого города, словно под звуки музыки, беспечно ходили красиво одетые люди.
Ничего похожего на это кругом не было. Вот разве только вдалиГриша вгляделся, там, среди рыжей осенней листвы, высилось невиданное еще им здание; чем-то напоминая забытую картинку, оно походило на два ржавых копья, поднятых из города к небу.
Костел, равнодушно ответил Довгелло на Гришин вопрос. Я туда каждое воскресенье хожу.
Зачем?
Мама велит.
А отец твой где?
Отца нет Умер.
Гриша посмотрел искоса на своего нового знакомого. Теперь он вспомнил: Довгелло был сегодня в толпе мальчишек, кричавших «столбовер», но он не шумел вместе с другими, стоял молча и пристально глядел на Гришу, взмахивая по временамвот как сейчассвоими мохнатыми ресницами.
«Ну совсем девчонка!»с огорчением подумал Гриша и спросил:
Хотел бы ты убежать отсюда? Из города? Только говори правду.
Хотел бы, не задумываясь, ответил Довгелло.
Куда ж бы ты подался?
На Дон.
Почему на Дон?
Там хорошо! Ресницы Довгелло мечтательно слиплись. Там казаки живут, смелые люди, особенные. Я хотел на Запорожскую Сечь убежать, да узнал, что Сечи больше нет. Уже давно нет. И он вздохнул.
Гриша подозрительно глянул на своего спутника и решил:
Ты врешь все!
Нет, не вру.
А не врешьбежим вместе, хоть сейчас.
Сейчас нельзя. Надо подождать до весны. Тогда и ночевать можно всюду, хоть в поле. Или в лесу.
А зачем ты врал про эту про Сечь?
Вячеслав Довгелло оглянулся по сторонам, схватил Гришу за руку и заговорил вполголоса:
Я тебе одну книгу дам. Прочтешьузнаешь, вру я или нет. Только не показывай никому: мама сказала, что мне эту книгу еще рано читать. Я прочитал ее без позволения.
Когда дашь?
Хоть сегодня. Видишь дом? Мы с мамой живем там. Пойдем, я тебе вынесу книгу.
У тебя мать богатая? Гриша внимательно оглядел сшитое по росту, из хорошего сукна пальто Вячеслава.
Не знаю. Она говорит, что бьется из последнего.
Где бьется?
В земской управе. Она там письмоводителем служит.
Дом, в котором жил Вячеслав Довгелло, был ветхий с косым, завалившимся набок крыльцом. Вячеслав и не пошел на это крыльцо, а завернул куда-то в сторону, во двор, и, крикнув Грише: «Подожди тут!»исчез.
Скоро он вернулся запыхавшийся:
Вот, держи! Как удачно вышло: мама еще в управе. А то она, может, и не дала бы.
Он сунул Грише толстую книгу в картонном переплете; на обложке был нарисован густобровый длинноусый человек в косматой шапке, с кривой саблей на боку.
Прощай! Заходи ко мне в воскресенье! Зайдешь?
Зайду.
Оставшись один, Гриша пошел вперед, не разбирая дороги.
Скоро за крышами низеньких домишек блеснула река. Это уже был пригород. Тут недалеко и кузница, где жил черный коваль с сыном Савкой.
Савка! Вот кто мог бы стать настоящим другом. Вячеслав все-таки глядит барином. С таким бежатьхлопот не оберешься. Небось, ни костра толком развести не умеет, ни картошки испечь. А через день к маме запросится
Яичница с луком! Яичница с луком!
Гриша оглянулся. Ну, конечно, это кричали ему. Кричали вольные приреченские ребята, рассевшиеся стайкой на огородном тыну.
Пока Гриша не носил формы реалиста, они мало обращали на него внимания. А теперь сколько обидных прозвищ, улюлюканья и свиста обрушилось на Гришу! Он понимал почему: на нем были ясные пуговицы и желтые канты на зеленоватой фуражкеотсюда и прозвище «яичница с луком». Гимназистов звали хуже«синей говядиной».
Он шел стойко, не оборачиваясь на враждебные выкрики, хотя, конечно, и не мог оставаться к ним равнодушным, и скоро добрался до ворот кузницы.
У ворот стоял в длинном кожаном фартуке молодой парень с клещами в руках. Щеки у него были измазаны сажей.
А где коваль? спросил его Гриша.
Перед вами, молодой человек, с насмешливой вежливостью отвечал парень.
Нет старый коваль. Сын еще у него Савкой зовут.
Отбыли на родину. Мы за них!
На родину куда?
Нам неизвестно.
Гриша вдруг почувствовал, что он словно осиротел. Как-то бесприютно стало вокруг. На краю неба уже горел по-осеннему желтый закат. И, сбившиеся в стаи, с гомоном летели на ночлег галки. Подул ветер с реки, порывистый, влажный. Руки озябли. Гриша сунул их в карманы и нащупал ленточку с печаткой. Эти вещицы будто мешали ему чем-то, и он без сожаления кинул их в росший неподалеку куст бурьяна.
Когда онуже затемновернулся к мадам Белковой, та заявила скрипучим голосом:
Я для всех в отдельности обед разогревать не намерена.
Потом пошла на кухню и громко сказала кухарке:
Только что из деревни, а уже начал прогулки по закоулкам! Дай ему каши, хватит с него!
Вот так и началась новая жизнь Григория Шумова: со своими невзгодами, печалями, и немногими радостями.
7
Среди радостей видное место на первых порах заняло то обстоятельство, что Грише не надо было оставаться на уроки закона божия.
В училище имелись: священникдля православных, ксендздля католиков, пастордля лютеран. А для староверов никого не было: религия эта считалась как бы незаконной, а потому Гриша мог гулять по городу среди бела дня.
Гулять, когда другие сидят согнувшись за партами! Хочешьиди на реку, хочешьгуляй в городском саду, хочешьброди себе по городу, любуйся на все, что выставлено в окнах магазинов Удовольствие заметно усиливалось от того, что все Грише страшно завидовали: выпадет же человеку такое счастье в жизни без всяких с его стороны заслуг!
И еще одно утешало Гришу: за ним укрепилась слава силача, а для мальчишек это вещь немаловажная! Она заслонила даже пятерки, которые с удивившим весь класс постоянством посыпались в Гришин дневник. Учение давалось ему легко, кроме чистописания, тут у него дело не ладилось. Буквы писал он четко, ясно, а красоты настоящей в них не было. По чистописанию он неизменно получал тройки.