Скоро он совсем освоился в классе. Особых обид ни от кого больше не было. Пробовали дразнить «шумовкой»не прижилось: шумовка маленькая, круглая, а онвон какой. Только один раз вышла неприятность, когда Гриша невзначай сказал «засень» вместо «солнце заходит».
Ух, как тогда все обрадовались, закричали хором:
Засень! Засень!
Он привык к этому слову с детства, а в городе оно почему-то не годилось.
Покраснев, он выбежал в коридор, за ним летели мальчишкис добрый десятокс криками:
Засень!
И вдруг весь этот табун наткнулся на Арямова. Федор Иванович расставил навстречу толпе большие свои рукина всех хватилои спросил весело:
Что происходит?
Шумов говорит «засень». Он говорит «постен»!
Арямов поглядел на расстроенное лицо Гриши, на ликующих вокруг него мальчишек и, улыбнувшись, сказал:
Только-то и всего? Милый, глупый народ! Разойдись в разные стороны.
А Гришу удержал за руку, пошел не спеша с ним вместе по коридору.
Ты из каких краев, Шумов?
Из «Затишья» Это под Режицей.
А отец, дед твой где раньше жили?
Отецсо мной. А дед про деда говорили, что он у Белого моря жил, в скиту где-то.
Понятно: староверы, из поморов. Вот оттуда и «засень»: старина-матушка! Ну что ж: «сень». «Лесов таинственная сень» А на товарищей не сердисьони ж это не со зла.
Он привел Гришу к самым дверям приготовительного класса, поглядел еще немножко на него, поглядел на других мальчишек, молча сгрудившихся у порога, и ушел.
Тогда все накинулись на Гришу:
Что он говорил? Откуда он тебя знает?
Да уж знает! многозначительно ответил Гриша. Мы с ним знакомы малость.
Недавние преследователи глядели теперь на Гришу Шумова с уважением: знаком с Арямовым!
К Федору Ивановичу у учеников младших классов было отношение особоекак к человеку, занятому делами загадочными. Он преподавал только в старших классах, и предмет его назывался «космография». Даже название было непонятным.
Гришу постепенно перестали дразнить, он стал своим в классе, заняв там далеко не последнее место. За ним прочно укрепилась слава смельчака и силача. Вот как это произошло. Однажды к нему подошел Дерябин и спросил хмуро:
Хочешь попробовать на кулачки?
Отчего ж не попробовать! ответил Гриша.
На большой перемене они отправились в первый класс. Опытный Дерябин поставил у порога Никаноркинасторожить; если вдали покажется надзиратель, Никаноркин должен был крикнуть: «Зекс!»
Это был условный сторожевой крик, предупреждающий об опасности.
Бойцы стали в углу у окна, их со всех сторон окружили ученики первого и приготовительного классов, на этот раз сосредоточенно молчаливые. Правило было только одно: не бить по лицу и под сердце.
Гриша ударил первый. Дерябин крякнул и для устрашения поплевал на кулак; пока он плевал, Гриша, не ожидая, нанес новый удар, а дерябинский кулак ловко отшвырнул левым локтем.
А, ты так! Дерябин разъярился, ударил наотмашь, Гриша быстро нагнулсяудар скользнул мимо.
После этого противники замолотили друг друга так часто, что зрители потеряли счет ударам.
Бились долго.
Наконец Дерябин сказал:
Хватит.
И отошел в сторону с несчастным лицом.
С порога послышалось звонкое:
Зекс!
В коридоре показался надзиратель, и все разошлись, оборачиваясь, кидая на Гришу лестные для него взгляды.
На следующий день Дерябин снова подошел к Шумову, расстегнул свою куртку и, подняв рубашку, объявил, словно хвастаясь:
Весь рябой!
И в самом деле: грудь его была усеяна сизо-багровыми синяками.
У тебя не руки, а железные крюки, с тобой дратьсяпоскучаешь после.
Гриша молчал с достойной скромностью.
Дерябин застегнулся, оглядел Шумова, словно оценивая его со всех сторон, и спросил:
Тайну умеешь хранить?
Умею.
Хочешь, я тебе скажу одну вещь?
Скажи!
Только ты меня не выдавай.
Не выдам.
Идем!
Дерябин повлек Гришу в гимнастический зал. Это была длинная комната, похожая на широкий коридор; белый холодный свет лился сюда из огромных, закругленных вверху окон. Голландские изразцовые печи не могли, видно, нагреть зал, и здесь, пожалуй, было не теплей, чем на улице. Трое параллельных брусьев, обшитая кожей «кобыла» для прыжков, турник и лестницы помещались в дальнем углу зала. Видно, предстоял урок гимнастикирослые шестиклассники толпились вокруг брусьев, сняв, несмотря на холод, куртки.
Укрывшись вместе с Гришей за их спинами, Дерябин, должно быть, почувствовал себя в безопасности и начал рассказывать, все время, впрочем, беспокойно оглядываясь (опасность грозила не со стороны гимнастовте настолько презирали первоклассников и приготовишек, что сочли бы за большой урон своей чести вслушиваться в их разговоры, опасаться приходилось своего братаодноклассников). И, все время вертя головой, Дерябин говорил на всякий случай вполголоса.
Оказывается, в третьем классе ребята в страшной тайне затеяли новую игру. На большой перемене они ставят по пятаку на того педагога, который, по соображению игрока, может первым выйти после звонка из учительской.
Ну, как на бегах. Понятно?
Понятно, ответил Гриша, хотя о бегах имел представление самое смутное.
Охотней всего ставят на ксендза Делюляв свои дни он чуть ли не всегда первым отправляется на урок, заметая пол длинной, как юбка, сутаной и сладко улыбаясь во все стороны, даже если вблизи негоодни голые стены. Хорош еще Пал Палычредко запаздывает.
Это лысенький, с кудерьками вокруг лысины? Со стеклышками? Мухин.
Ну да. А уж на попа, я тебе скажу, ставитьпросто гроб! Поздней всех выползает.
А пятаки зачем?
Можно и по три копейки. Наконец, по копейке можно.
Да зачем все-таки?
Дерябин оглянулся по сторонам и прошептал:
То-та-ли-за-тор. Понял?
Гриша ничего не понял, но кивнул головой, чтобы не уронить себя в глазах человека, которыйпусть побежденный в боюбыл все-таки куда старше его.
Можно и по копейке. Третьеклассниките ставят по пятаку. Деньги собирают в кучу, кладут на подоконник. Скажем, ты поставил пятак на Голотского. Иура! Голотский раньше всех вышел после звонка в коридор. Значит, ты и забираешь всю кучу. Если на Голотского ставили двое, стало быть, делите выигрыш пополам Нет, на инспектора двое не поставят, сказал, подумав с минутку, Дерябин, а на ксендза желающих много. Я вот все и думаю: если в третьем классе так играют, почему нельзя в первом?
А в приготовительном?
В приготовительном нет, там не выйдет.
Почему?
Надо, чтоб в классе все ребята хорошо знали друг друга. Надо прожить вместе, ну, хоть зиму. А разве ты всех знаешь у себя в приготовительном? Можешь за любого поручиться? Руку отдать на отсечение?
Как эторуку на отсечение?
А так: если выдаст тот, за кого ты поручился, тебе полагается отсечь руку прочь, начисто! Понял?
Понял.
Теперь слушай. Иные ребята третьеклассники выигрывают по рублю. По ру-ублю! протянул Дерябин, и глаза у него заблестели. Чуешь, до чего это стоящее дело? Чуешь? Щеки у Дерябина пылали.
Гришу рассказ об игре с пятаками не очень увлек, и он отозвался больше из вежливости:
Чую.
Иникому ни слова! Как только я налажу все это у себя в классеа я уж добьюсь, налажу, приходи тогда к нам. Наши мальцы-первоклассники про тебя уж знают, пустят Были б деньгидело пойдет!
8
Нет, не было денег у Гриши. И изобретенная третьеклассниками игра мало его интересовала. Дома (если можно было сказать «дома» про квартиру Белковой) он забывал и о Дерябине, и о Никаноркине, и о Довгелло и даже о Стрелецком, о своем долге ему.
Вечером он часто оставался один: франтоватый Лехович уходил куда-то, захватив с собой стеккороткую палочку с кожаной петлей на концеи надев чуть набок особого фасона «кавалерийскую» фуражку. Зыбин чаще всего возвращался только к ночи, а Жмиль вообще в счет не шел, до того был тих.
Гриша садился тогда к окну, за которым ярко тлел над черными крышами поздний закат, и начинал думать о том, что сейчас делается дома. А где это«дома»? Он знал только адрес, написанный на бумажке очень крупно отцовской рукой: «Местечко Прейли, усадьба г-на Шадурского». И знал, что это очень далеко, надо ехать по железной дороге, а потом еще на лошадях. Илипешком.