Тем более не надо было облегчать им эту задачу. Вы вот спросили меня когда-то, сказал Оруджиани Шумову, являюсь ли я членом партии
Я спросил, большевик ли вы.
Да, да. Но имелась в виду, конечно, партийность. Нет, видно, непригоден я для партийной работы. Если человек может ради дешевой остроты
Самоуничижение паче гордости, проговорил позади подошедший неслышно Семен Шахно.
А, Шах! воскликнул Веремьев. Ты что же промолчал весь вечер?
В многоглаголании несть спасения. И притом, не я один молчал.
Но все же? Есть у тебя свое мнение?
На сходку я приду и голосовать за резолюцию протеста буду, но Притула, по-моему, прав в одном, причем в основном: в России лозунг социалистической революции утопичен.
Он, положим, сказалдемагогичен.
Не будем спорить о терминах, меланхолически ответил Шахно. Социалистическая революция в России невозможна, пока ее не проведут у себя высокоразвитые западные страны.
«Пока не проведут» засмеялся Веремьев. Эх ты, Шах! Выраженьице-то какое! А еще говоришь: не надо спорить о терминах.
Старая меньшевистско-эсеровская болтовня, желчно сказал грузин. Такие люди, как Шахно и Притула, считают, что социализм должен упасть к ним, как спелое яблочко в раскрытые ладошки. Сиди, мол, и жди.
А такие, как вы, хотят сорвать это яблочко незрелым, да еще вместе с веткой, на которой оно висит, зеленое и кислое, как уксус.
Шах-то, оказывается, зубаст! захохотал Веремьев и даже обнял Шахно на ходу одной рукой.
Он и в самом деле не хотел принимать его всерьез.
Оруджиани, обдумывая что-то, сказал:
Резолюцию объединенного комитета нам все-таки надо провести во что бы то ни стало. Конечно, главная суть не в университетской сходке. Главное будет происходить на заводах. Правда, и там до решающих сражений дело не сразу дойдет. Но, говоря военным языком, рабочие кое-где уже ведут разведку боем. И этознаменательно.
Не слышал я что-то ни про какую разведку боем, вмешался Шахно.
Неудивительно, что вы не слыхали. Это, можно сказать, в порядке вещей. Но вот, к примеру, не так давно на одном заводе рабочие вывезли на тачке неугодного им администратора. Или, кажется, мастера. И сделали это организованно, быстро, бесповоротно.
То есть как этобесповоротно? Мастер при поддержке полиции благополучно вернется на свое местои делу конец. И все пойдет по-старому.
Мастер не вернется. Есть на русских заводах неписаный закон: кого вывезли за ворота на тачке, тому уже назад не вернуться.
Ну-у, протянул Шахно, ну, знаете, коллега; я думаю, что мастер все-таки прибегнет к писаным законам, забыв про неписаные, и завтра же начнет беспрепятственно чинить расправу с теми, кто вчера вез его на столь мало импозантной колеснице.
Правда, бывали такие случаи. Но такому мастеру невзначай падала через некоторое время либо раскаленная болванка на ногу, либо какой-нибудь увесистый болт попадал в голову. И ни разу при этом не находили виновных. Так что неписаный закон русского мастерового люда всем известен и редко кем нарушается.
Я не согласен с такими методами, поспешно сказал Шахно. Ну, мне направо, до свиданья!
Когда он исчез в темноте, Оруджиани проговорил с усмешкой:
Ему направо. Ему всегда направо.
А разумно ли вообще было пробовать договориться с Шахно, с эсерами? спросил Шумов.
Большевики не раз в прошлом заключали с эсерами союз для определенных действий. Правда, тогда обстановка была иная. И то ли обстановку мы не смогли правильно оценить, то ли сами еще желторотые птенцы в политике Хотя какие же желторотые, мне уже двадцать четвертый год стукнул! А вот не устоял, погнался за дешевым каламбуром.
Да не казнись ты, ради бога! засмеялся Веремьев, настроенный куда более оптимистично. Не ты, так я не утерпел быотколол бы что-нибудь похлеще.
Утешил!
Обойдемся без Трефилова и его компании, «Серых» боятьсяв лес не ходить. За сходку я ничуть не боюсь! с уверенностью сказал Веремьев. Начнем ее старым, испытанным способом: в момент перегородим коридор, зеленая молодежь хлынет просто из любопытства И посмотрю я, кто не подымет руки за нашу резолюцию, ведь мы ее предложим первыми, надеюсь? Сходка будет по необходимости скоротечнойпри появлении полиции под аркадами университетского двора времени для другой резолюции не останется!
Вашими устами, благодушный мой Илья Муромец, только бы мед пить! засмеялся Оруджиани.
На повороте к Тучкову мосту студенты остановилисьперед тем как попрощаться.
Все-таки иногда у меня создается впечатление, сказал вдруг Оруджиани, что мы еще дети, играющие во взрослых.
Конечно! засмеялся Веремьев. Младенцы! Особенно Трефилов. Этакое бородатое дитя.
Трефиловпросто старый дурень.
Не согласен. Он оч-чень себе на уме. Очень неглуп. Правда, он застрял на нескольких нехитрых эсеровских формулах. И ровно ничего не читает. Марксистской литературы он совсем не знает и чувствует к ней какое-то простодушное отвращение. Но это не глупость. Это, скорее, самооборонатак ему удобней и спокойней. Кстати, и ореол старого, испытанного борца
Веремьев увлекся «психологическим анализом»была у него такая слабая струнка. Но Оруджиани беспощадно его пресек:
Ну, будем мы еще тратить ночи на разговоры о личности Трефилова и о ее роли в истории! Время позднее. Р-разойдись!
29
10 февраля, незадолго до первого перерыва между лекциями, три студентаВеремьев, Шумов и Гринштейн, взявшись за руки, перегородили университетский коридор от стены к стене.
Испытанный прием оправдал себя и на этот раз. Два потока слушателей, хлынувшие с разных концов здания, столкнулись посреди коридора; на низкий подоконник вскочил юноша с мягкой русой бородкой и звонко воскликнул:
Товарищи!
В это время в нескольких шагах от Гриши произошло короткое и бурное замешательство, причину которого не все поняли: на другом подоконнике возникла новая фигурав мундире; но сразу же раздался крик: «Долой академистов!», и фигура, отчаянно взмахнув руками, исчезла.
Гриша увидел грузина, пробиравшегося через толпу, уже густую к тому моменту; Веремьев стал проталкиваться ему навстречу, они наскоро обменялись несколькими словами, и Веремьев поспешно вернулся к Шумову:
Оказывается, прежде всего надо обезвредить успевшего пробраться шпика. Идем!
Чем дальше к выходу, тем больше редела толпа.
Недалеко от двери на лестницу стоял человек в штатском, лет тридцати.
Веремьев подошел близко к нему и спросил:
Ваш студенческий билет?
Шумов стал рядом:
Незнакомец возмутился:
А у вас-то у самих билеты при себе?
Случайно имеются! Веремьев вынул из кармана студенческую книжку и, раскрыв, показал. Нет, нет, не утруждайте себя, фамилию я надежно прикрыл перстом. Теперь предъявите свой!
Но никому же из старых студентов не придет в голову таскать с собой документы. Нас швейцар и так знаетв лицо!
Вот как?
Веремьев крепко взял шпика за локотьтеперь уже не было сомнений, что это агент охранного отделения, несколько, правда, иного вида, чем старый наш знакомый, с галстуком цвета павлиньего пера; во всяком случае, внешним видом своим он не привлекал к себе вниманияГриша его в толпе не заметил бы.
Шпик возмущенно повел свободной рукой (за другую его держал Веремьев), потом рука привычно потянулась к карману, но тут ее перехватил Шумов, сжав несколько, может быть, крепче, чем того требовала необходимость.
Веремьев любознательно ощупал карман филера и спросил вполголоса:
Парабеллум? Наган?
Скорей! Без нас начнут, черт возьми! заторопился Гриша.
Лекцию? Еще успеем! улыбнулся Веремьев. Впрочем, время терять не станем. Поехали!
Студенты, взяв шпика с обеих сторон за локти, быстро повели его к лестнице. Он попробовал барахтаться.
Будьте благовоспитанны, ведите себя вежливо, сказал ему Веремьев. Правила есть правила. По университетским правилам вход сюда вам воспрещен.
Филер пошел спокойнее. По ступенькам вниз он шел уже совсем послушно. Только все время поворачивался то к Шумову, то к Веремьеву, словно собираясь сказать что-то.