Оруджиани говорил по виду спокойно, хотя все лицо его налилось тугим кирпичным румянцем, а глаза сверкали.
Подтверждаю! торжествующе крикнул Веремьев.
И чему вы так возмутились? спросил Трефилова Гринштейн. Неужто поразительному сходству цитаты со словами Притулы-Холковского? Что ж поделаешь: из песни слова не выкинешь.
И вот всегда так! вздохнул Семен Шахно.
Не возмущаться здесь надо, товарищ Трефилов, сказал овладевший собой Притула, а смеяться. Презрительный смехвот достойный ответ тем, кто способен обвинить меня чуть ли не в сочувствии царскому режиму. Надо пренебрежительно рассмеяться и перейти к делу.
Дело, для которого мы собрались, резолюция протеста в связи с годовщиной ареста думских депутатов-большевиков, вставил Веремьев.
А разве с нашей стороны была когда-нибудь хотя бы тень колебания, если речь шла о борьбе с царским произволом? высокомерно вскинув голову, спросил Притула.
Тогда за чем же дело стало? Неужели нельзя без долгих разговоров сделать ни одного шага?
«Долгие разговоры», как вы изволили, коллега, выразиться, сказал Притула, это всего лишь попыткас нашей точки зрения, необходимаяпроанализировать весьма сложное положение: с одной стороны, мы не можем не выразить самого решительного протеста против царской расправы с депутатами думы, с другой стороны, симпатии большинства студенчества, как наиболее передовой и культурной части нашего общества, отнюдь не на стороне тех, кто сознательно сеет раздор в тылу во время решающих боев на фронте. Об этом надо заявить прямо и безоговорочно.
«С одной стороны, с другой стороны» Слыхали мы все это, надоело! пробурчал Веремьев.
Вам надоело? Зачем же вы пришли сюда? Если не ошибаюсь, именно ваша группа настаивала на сегодняшней встрече.
Мы пришли только для того, чтобы договориться о совместной поддержке резолюции, которая будет предложена на университетской сходке
и которая в готовеньком виде несомненно уже лежит в вашем кармане или в кармане Оруджиани? Трефилов собрал свою бороду в кулак и закончил зло:Но мы привыкли сами, без чужих указок, вырабатывать резолюции, за которые потом голосуем.
Оруджиани наконец не выдержал:
Не собираетесь ли вы предложить эсеровскую резолюцию о большевистской фракции? Ну уж, я не знаю, как это и назвать!
Надо назвать это наглостью, пробормотал Веремьев.
И вот всегда так, послышался меланхолический-голос Шахно, ну буквально всегда!
Может быть, мы поручим составить резолюцию Семену Шахно? спросил Гринштейн, и все почему-то засмеялись.
Это немного разрядило атмосферу.
Вы знаете Шахно? тихонько спросил Гриша Веремьева. Отчего все смеются?
Кто ж его не знает! Все его знают, и никто не берет всерьез. А впрочем, он славный малый. Жаль толькопогряз по уши в трясине меньшевистских настроений. Но и это не всерьез. Брук уехал, вот его и прислали от их группы.
Гриша хотел спросить, кто такой Брук, но Трефилов в это время сказал внушительно:
Внимание! Чтобы все было ясно, должен заявить: мы за резолюцию протеста! Но составлена она должна быть так, чтобы не вводить общество в заблуждение. Чтобы ни у кого не создалось ошибочного мнения: студенчество, мол, разделяет большевистскую позицию в вопросе о войне. Студенчество этой позиции не разделяет. И тут мы непримиримы!
Скажите, пожалуйста! рассердился Гринштейн. Он вещает здесь тоном оракула от имени всего студенчества! Действительно, наглость!
Предлагаю присутствующим вопрос, сказал в ответ ему Трефилов:сможем ли мы вести обсуждение дальше, отказавшись, конечно, при этом от оскорблений и личных выпадов, или же лучше обсуждение прекратить.
И разойтись ни с чем? хмуро усмехнулся Оруджиани. Конечно, такой выход кое-кого очень устроил бы.
А это будет зависеть от вас. От вас лично и от всех членов вашей группы. Не позволяйте себе личных выпадов!
Выпады были, согласился грузин, как и всегда при наших спорах. Но личности тут ни при чем. Притула говорил об опасном авантюризме и демагогических лозунгах большевиковполагаю, это тоже выпад?
Он не говорил таких слов, как «наглость».
Что резче звучит: «наглость» или «демагогия»? Оставим-ка лучше это. Не будем уклоняться в сторону. Попробуем как можно спокойнее, хотя это и трудно, обсудить форму протеста. Будут ли возражения против того, чтобы созвать десятого февраля общестуденческую сходку?
Мы за сходку! сказал Трефилов.
Конечно, бесспорно и то, что резолюция должна заклеймить систему полицейского террора.
Несомненно!
И резолюция эта должна быть принята в знак поддержки студентами законных требований рабочего класса.
На этот раз Трефилов переглянулся с Притулой.
Шахно спросил:
Законных?
И опять все засмеялись.
Я говорю о законности, конечно, не с позиции кодекса законов Российской империи. Я имею в виду правосознание передовых рабочих.
Правосознание, поучительным тоном произнес Притула, остается понятием очень относительным. Даже если речь идет о передовых рабочих. Разные люди воспринимают это понятие по-разному.
Опять увод в сторону! воскликнул Оруджиани. Вы хотите сказать, что все зависит от соответствующей политической позиции Но это ж и так ясно! Не будем лучше этого касаться, поскольку политические позиции представленных здесь групп непримиримы. Не на сегодняшней нашей встрече пытаться нам примирить эти позиции, да и вообще вряд ли это можно сделать. Не будем удаляться от цели нашего собрания.
Незаметно «дирижерская палочка» перешла от Трефилова к Оруджиани. Он ставил вопросы, ему принуждены былипрямо или уклончивоотвечать. Он утверждал бесспорное, и с ним поневоле соглашались. Он останавливал Веремьева и Гринштейна, когда те начинали горячиться. Казалось, что все вошло в какую-то колею и соглашение возможно.
Но кончилось все взрывом.
Вы сказали, повернулся Оруджиани к Трефилову, что у нас имеется «готовенькая» резолюция. Должен осведомить вас: резолюция составлена не нами. Она составлена объединенным студенческим комитетом, в который, как вам известно, входят Горный, Политехнический, Сельскохозяйственный, Технологический институты и
и который состоит из представителей групп большевистского направления? перебил его Притула.
Да уж, конечно, не эсеровского. Речь-то все-таки идет о большевиках, о думской фракции!
Понятно. Притула холодно ухмыльнулся. А нас, значит, в сторонку? Мы должны быть статистами
Да если бы речь шла, ну, скажем, хотя бы о вашем Керенском, мы без всяких разговоров предоставили бы вам право выработать свою, целиком свою резолюцию.
И голосовали бы за нее? ядовито спросил Притула.
Трефилов захохотал и гулко захлопал в ладоши:
Молодец, Петро! Вот молодецсрезал! Конечно, они не голосовали бы. И не подумали бы голосовать!
Ну, как же, довольно улыбаясь (он действительно как будто срезал противника), проговорил Притула, они отрицают даже наше право называться социалистами
Полноте! сказал Оруджиани, и видно было по его тону, что выдержка ему изменила. При чем тут социализм? Вы притулились одним плечом к социализмудля чего? Для того только, чтобы помешать, в меру своих сил, его наступлению! Это, с позволения сказать, притулизм, а не социализм.
Ни одной минуты я не останусь в помещении, пронзительно закричал Притула, где издеваются даже над моей фамилией!
Он выбежал из комнаты. Гринштейн сказал ему вслед:
Пан мае шляхетский гонор?
Трефилов встал с пикейного покрывала и постоял с минуту в некоторой растерянности.
Потом, нервно кинув в сторону Оруджиани: «Вы сами этого хотели!»пошел вслед за Притулой.
Собрание было сорвано.
Выйдя на улицу, Оруджиани сказал подавленным тоном:
Черт меня дернул сострить так глупо«притулизм»! О черт!
Это не могло быть причиной начал Веремьев.
Не причиной, а поводом. Я дал повод к срыву собрания.
Они искали любого повода. И все равно нашли бы его.