А какой сути ты, Иван, ищешь?
Знал бы, так и тебя научил бы.
Оба замолчалии гость и хозяин.
Иван-дворник призадумался: а давно ли и сам он сути вещей не знал? Занесло его буйным ветром из родной деревни в усадьбу помещика, барона Тизенгаузена, оттудав тюрьму, из тюрьмыв лес. В лесу, у костра, и узнал он от своих людейот русских и латышейпро самую суть Взять бы огонек из того незабываемого костра, передать Ивану Козловунеси дальше, свети людям!
Я с тобой как с человеком пришел толковать, посоветоваться! сердито сказал Козлов.
Человека узнатьпуд соли съесть надо.
Не успеешь.
Чего не успею?
Пуд соли со мной съесть. Время не позволит
Иван Козлов поостерегся, не договорил. Прост мужик, да не очень!
Нет у меня, тезка, такой книжки, вздохнул Иван-дворник. Попытаться достать
Вот! Где бы достать?
К Дормидонту в кухмистерскую студенты ходят да нет, не доверятся они мне: слыхал, какая слава у старших дворников? В полиции состоят секретно, устные доносы в участок носят
Говорят, жарко зашептал Козлов, главное делов студентах.
Студент без рабочегоноль без палочки.
Как это? Ноль Во-он, протянул Козлов, какие ты мне загадки загадываешь. Не хочешь, значит, открыться, попросту сказать.
А скажи тебе попросту, вот как про Сибирь я давеча сказал, ты опять в толк не возьмешь.
Ох, ты премудрый! Про Сибирь-то ты совралсам, видать, про этот край ничего не знаешь. Ну, а тут дело другого рода. Тутрядом. Народ! Боюсь от народа отбиться.
А зачем тебе, чудак, отбиваться?
Вот я и думаю: уйду с цепной должности. Беда только, что староват я стал, тяжелое уж не подыму. В грузчики не гожусь. К станку нашего брата, гужееда, не пустят. Да и понимаю я в станках, как кошка в соленых огурцах.
Сверху, по ступеням, грузно загрохотали подкованные сапоги, дверь в подвал растворилась, показалась голова Дормидонта Васильева, владельца подворья.
Беседуете? ядовито спросил он, увидев, что старший дворник не один. А я тебя искал, искал
Иван молча поднялся, надел полушубок, поверх негохолщовый фартук, нацепил на грудь бляху.
Ты, тезка, побудешь тут? спросил он Козлова.
Побуду. Коли хозяин не забоится, что я скамью просижу.
Ждал Иван Козлов долго. Надоело ждатьлег в тулупе на скамью и заснул.
Проснулся он оттого, что кто-то настойчиво шептал ему в самое ухо: «Чего, чего ничего!»
Это дворник, вернувшись, чиркал спичкой, зажигал лампу.
Неужто вечер уже? вскинулся спросонья Козлов. Эх ты, мать честная, курица лесная!
Щи хлебать будешь?
Коли горячие, буду.
Дворник достал с полки две оловянные тарелки, налил щей из принесенного котелка, положил ложки.
По-господски обедаешь: с тарелками. Щи-то хозяйские?
Хозяйские. У Дормидонта щи варят на совесть. А вот хлеба теперь не отпускает. Хлебсвой!
Поев щей, Козлов спросил требовательно:
Какой будет у нас с тобой окончательный разговор?
Пропустив вопрос мимо ушей, дворник заговорил не спеша:
Слыхал я про один завод Там мастер один, ну, пряможандарм. Надумал он в случае чего запереть мастеровых в цеху, пока полиция не явится. И замок даже заказал для этого, вроде лабазного. Зашумят, скажем, заводские ребятаможет, начнут сговариваться того же мастера для науки на тачке вон вывезти, а он загодя замок на воротаи в участок. Знает, собака, что окна в цехупод самой крышей, из них не выскочишь.
Вот такой же пес и у нас в сборочном цеху есть. Бывший унтер.
А что бы ты сделал, Иван, когда б увидел: вешает этот пес замок на цеховые ворота? И налаживает мимо тебяв полицию бежать?
А что ж я могу сделать?
Ну, мало ли что
То-то и дело, что мало!
Можешь, к примеру, выкрикнуть: «Мать честная, курица лесная»? Любимая твоя поговорка!
Могу. Да не стану.
Отчего?
Оттого, не к чему это. Да и дурнем себя выставлять не привык.
Да ты ж любишь это присловьепро курицу. Вот и давеча
А поди ты, Иван, к черту! Ноги моей больше у тебя не будет!
Козлов запахнул тулуп, плюнул в сердцах, пошел к выходу.
Ты ж хотел окончательный разговор со мной весть? спросил дворник.
Да разве ж это разговор?
Самый настоящий, окончательный! Садись, слушай. Когда навесит на цех замок собака-мастерты первый это увидишь. Немедля иди к реке на пристань, там артель грузчиков работает. Как раз напротив вашего завода. Подойди к набережной, зевни этак в небо и протяни погромче: «Эх, мать честная, курица лесная!» Понял? Остальное уж дело не твое.
Во-он что! Это ты, значит, про наш завод
Ну? Согласен? Не согласен, тогда помни: я тебе ничего не говорил, ты от меня ничего не слыхал.
Козлов откинул полу тулупа, сел на лавку плотней, покряхтел:
Значит, отказался ты от затеипуд соли со мной раньше съесть?
Отказался. Правду ты сказал: не успею. Вот гадай теперь, Иван, отбиваться тебе от народа или нет.
Против народа мне никак нельзя, прошептал Козлов.
Тогда сделаешь то, что я тебе велел.
«Велел» Скажи на милость! «Велел» И до завтрего подумать нельзя?
Нельзя. Давай ответ сейчас!
Козлов расстегнул тулуп, опять застегнул. Покашлял, помолчал.
Ну, а потом? заговорил он наконец. Ну, закричу я эту дурость, а потом куда ж мне?
А потом вернешься в свою будку, вот и все.
Это я могу. Это дело простое.
Давай руку. Верить тебе можно?
А уж это ты не к месту спрашиваешь. Ты меня угадал правильно, Иван.
Уже у самого выхода Козлов прошептал:
А книжку мне найди для просветления ума. Без этого теперь нашему брату не обойтисьтакое, видно, время наступило.
25
Кирилл Комлев в работе был горяч. Чуть потеплело (в Питере в ту зиму погода менялась часто), он скинул верхнюю одежду, стал на погрузку в одной рубахе. Потом присел на бревнышкопокурить. А через день слег в жару, у него начался бред
Заболел наш удалец? спросил Тимофей Леонтьевич, заглянув к Шумову.
Шелягин заходил теперь к Грише хоть и ненадолго, но частенько. И каждый раз, будто мимоходом, ронял несколько слови прощался: некогда.
Через неделю он сказал Грише о Комлеве:
Ин-флу-энциявот какое ученое название! У Кирилла инфлуэнция. Пролежит еще несколько дней.
Он поманил пальцем Гришу в свою комнату, присел там у самого окна и сказал вполголоса:
Садись, товарищ, поближе ко мне. Кстатиэто будет подальше от двери: Марья Ивановна старушка безобидная, но все же Ну, а Викторията все равно не услышит. Из этого окна, продолжал Шелягин, хорошо виден завод, который тебе как будто немного знаком: на его воротах в ночь ненастную не так давно была вывешена листовка Петроградского комитета. Ничего, не удивляйся: мне о таких делах знать положено. Я, может, знаю даже, кто листовку налепил Я как французская фирма синематографическая «Братья Патэ»она пишет: «Все вижу, что есть, и даже то, чего нет», вот и я так же.
И то, чего нет, видите?
Обязательно. Вижу ясно то, чего в тебе еще нет, но будет. Помнишь нашу беседу: «продолжение следует»? Ну, теперь шутки в сторону, слушай внимательно. Дело, о котором я хочу говорить, было поручено Кириллу Комлеву. Но видишь, он лежит больной А ждать нельзя. И взяться за это дело сейчас некому. Разве тебе только
Я согласен! сказал Гриша несколько громче, чем позволяли размеры комнаты.
Ну совсем как Кирилл Комлев: еще не знает, о чем речь идет, а уж «ладно, согласен»!
Гриша смутился:
Конечно, это с моей стороны
необдуманно. Ты сперва меня выслушай хорошенько, потом обдумай как следует со всех сторон и тогда уж скажи, сможешь ли, не побоишься ли
Не побоюсь!
Опять двадцать пять! уже с легкой досадой сказал Тимофей Леонтьевич. А я вот боюсь. Не сорвешь ли ты всего своей горячностью?
Гриша, побагровев, решил лучше помолчать.
Тимофей Леонтьевич переждал немного, потом легонько шлепнул Гришу по макушке ладонью.
Нехитрая как будто штукаа ведь это было самое подходящее, что мог в ту минуту сделать Шелягин: здесь была и любовная снисходительность к младшему, и ободрение, а вместеи осуждение, грубоватое, но не обидное.