Он полистал резюме других женщин, отложил и говорит: 'Я склоняюсь к тому, чтобы взять Вас на работу. Вы как на это смотрите?'. Я, говорю, смотрю положительно, за этим и пришла. Он пообещал позвонить вскоре, сообщить о своем решении по поводу моей кандидатуры, но так об этом сказал, что у меня моментально создалось впечатление, что он уже принял решение, и очень для меня положительное. Мы долго любезно расшаркивались друг перед другом, и мило прощались, в результате чего я опоздала на автобус, и минут 45 у меня было, чтобы любоваться видом планетария снаружи. Как говорится, лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии. И пока я ждала, мне позвонила девочка из кадров, с которой мне предстояло работать, и сообщила, что меня берут. Я подтвердила свое согласие, но попросила день на отдых, так как завтра должна была быть пятница, а с понедельника обещала выйти. Так Теймуразович позвонил мне в воскресенье, справился, довели ли его сотрудники до меня его решение. Я опять подтвердила свою готовность трудиться под его руководством. Так я стала сотрудником планетария, чему радовалась ровно три месяца.
А потом он меня толи разглядел, толи его обухом по голове ударило, что я такая одаренная личность, и такой прекрасный человек, что сил его нет. Он так всегда и говорил мне: 'Я тебя уважаю как человека, как работника и как женщину'. Когда я ездила с ним в машине, добираясь с совещаний из департамента (он не секретаршу свою брал протоколировать встречи, а меня почему-то), он все время заговаривал о том, как любит смотреть на красоту, на красивую женщину, любоваться тем, что создал Бог. И как он недоволен и огорчен тем, что об этом готовы распускать сплетни в его организации. Мол, что такого плохого, если мужчине нравится женщина. Я странно таращилась на него и оглядывалась исподтишка, мол, кого это он имеет в виду, а он улыбался мне и продолжал заливаться соловьем, что у меня прекрасные глаза, и меня можно разглядывать как картины, а он вообще ценитель всего прекрасного.
Когда я заходила к нему в кабинет чтобы подписать документы, он откладывал все дела, улыбался мне и его голос теплел. Морщинки лучиками разбегались от глаз, красиво очерченные выразительные губы выгибались в улыбке и он преображался. Он встречал меня словами: 'Вот единственный светлый человек, который не вызывает у меня раздражения. Заходи, дорогая'. Меня даже другие работники часто просили отнести к нему на подпись документы, потому что на них он мог накричать, прогнать, или привязаться к чему-нибудь, а мне все подписывал не глядя. Вернее, глядя прямо на меня. Он сажал меня за стол, садился напротив и начинал разговаривать со мной. Рассказывал про свою молодость, про свои увлечения, хвалился успехами. Ему нравилось, что я делала большие глаза и восхищалась.
Я не подхалимка и не лицемерка. Когда мне улыбаются, это вызывает ответную улыбку. И если кто-то ждет моего одобрения или похвалы, значит, он в этом нуждается, и мне не жалко, в такие моменты я искренне чувствую то, о чем и говорю. По себе знаю, как это важно и как часто этого не хватает. Мне однажды один мой совсем бывший директор признавался, что хочется ему прийти в храм и просто выреветься перед Богом. Вот как его жизнь достала. И, кстати, он тоже мне рассказывал все-все-все про себя, и про первую жену, и про вторую, на которой не женился, и со мной же и рассуждал, почему никак не может решиться жениться. Вот вызываю я доверие у мужчин в возрасте, и они со мной откровенничают.
Теймуразович предлагал заходить к нему каждый день, хотя бы минут на пятнадцать, просто так, потому что он всегда рад меня видеть. А однажды, когда я уже выходила от него и держалась за ручку двери, он вдруг произнес: 'Какая ты красивая, Вера'. Я даже не поверила. Я, и красивая? Вот такой он меня видел.
Однажды он подарил мне коробку конфет. Там одна коробка была как произведение искусства, с каким-то окошечком, и картинкой вставленной, и в ней конфеты ручной работы как маленькие пирожные, я такие и не видела раньше, не то чтобы пробовала. Подарил со словами: 'Я просто рад, что ты работаешь у меня. Вот я даже когда тебя не вижу, а только мимо твоего кабинета прохожу, мне уже светло и радостно на душе, что ты там, за стеной, совсем рядом'. Во как! И обнял со словами, что просто так, что ему хорошо.
Он строил грандиозные планы, и клялся мне, что возьмет меня с собой, когда пойдет на повышение. Что я буду его правой рукой, всегда рядом с ним, и чуть ли не в одном с ним кабинете. А потом вдруг решил прогнать свою секретаршу и устроить меня к себе под бочок. Там такая война началась. Девочка с насиженного места уходить, разумеется, не хотела, хотя была нерадивой, и мне втихаря все говорили, что были бы рады, если бы я ее заменила. А она рада не была бы, и спорила, саботировала решения директора, а он однажды взял и привел меня в приемную, посадил на ее место и сказал, чтобы я принимала дела. А ее отправил в другой отел. Я как дура уселась, папки стала перекладывать, ну типа, вхожу в курс дела, а у самой аж руки дрожали. Мне такие игры не по нутру.
На следующий день так несмело с утра захожу в приемную, а секретарша, вопреки своей привычки опаздывать, уже восседает на своем, между прочим, законном месте и заявляет мне, что здесь и останется. Я радостно выдохнула, и вернулась в отдел кадров, где моя напарница и начальница была этому очень рада, как и я. А директор сник, и промолчал. Мне совсем нехорошо стало. Он фигуры типа шахматные переставляет, а какую комбинацию создать хочет, сам не понимает. А меня-то зачем дергать!
Короче, с той минуты я и задалась целью уйти. Чтобы в этом не участвовать. А он на секретаршу свою срываться стал, орать по поводу и без повода. Заявил, что все равно она здесь не останется. Она на меня волком смотрит, всем сообщает, что я ее подсиживаю, а он ей орет, чтобы она убиралась. Короче, я на первое попавшееся место и сбежала. И так хорошо все вышло - директор как раз заболел. Это конечно не есть гуд, зато я уволилась у его зама без всяких извинений и объяснений. Просто тихо ушла, как будто меня и не было. Вот.
И попала в фирму, в которую приехал банкир, который разрушил мои иллюзии, в которых я спокойно жила так комфортно несколько лет...
В общем, завилась я на термобигуди, прическу себе сделала, глаза накрасила так, чтобы в них взглянув, захотелось умереть. Я имею в виду, от счастья. Даже румяна нанесла, губы подкрасила, оделась и залезла в свой 'испанский сапожок'. Это так моя приятельница из планетария назвала мои убойные сапоги на высокой шпильке, когда нога вывернута, голенище сосуды перетянуло и пережало. Смотрится на ногах потрясно, как вторая кожа, красиво, стильно, но домой приходишь еле живая, и долго потом косолапишь по квартире, потому что больно ступить на стопу, всю отбитую и натертую.
И поехала такая на работу, в кои-то веки сама собой довольная. А как же! Должна же я теперь выглядеть как-то иначе, пока к нам в офис заглядывает мой банкир. О, боже, какой мужчина... Да нет, это не смешно, это очень больно - быть рядом с тем, от которого дух захватывает, и молчать, потому что ты для него никто.
Вечером напрошусь к Александру в гости, пусть полечит нервы. И ведь надо-то всего просто обнять меня, и увлечь в спальню, типа, я знаю, детка, что тебе нужно, что успокоит твое сердце. Но между нами ничего нет, никаких чувств, просто секс, редко и осторожно, и он по-прежнему оказывает мне психологическую помощь при каждом удобном случае, а с моими нервами и склонностью к депрессиям он делает это практически непрестанно. Друг, одно слово. В постель меня мог бы увлечь банкир... Фу ты, стыд-то какой! Теперь и не помечтать уже о таком. И думать об этом не могу!
Но пока я об этом все же думала, случилось три несчастья. Во-первых, меня банально окатила из лужи проезжающая мимо машина. Людей на остановке полно, но только я стояла у самого бордюра, и такое счастье привалило мне одной, что обидно-то. Не то чтобы я желала зла другим, но как-то все равно было бы легче, и поругалась бы за компанию, и позубоскалила. А так стою и обсыхаю молча, как будто я не я и фотка не моя. На лицо не попало ни капельки, к моей радости, все-таки спасли мои 172 см, а вот пальто придется чистить, когда приеду в офис. В автобусе толкучка, а от меня все шарахаются, сторонятся, в общем. Хоть доехала вполне комфортно.
На подступах к офису случилась беда: шагнула, и вроде в ямку пяткой провалилась. Ну ладно, ну появилась в асфальте ямка, темно же утром, не видно, ну бывает. Сделала второй шаг этой же ногой, и опять ямка. Да что такое! Кто их за ночь под мой шаг накопал! Обернулась, а в двух шагах от меня одиноко валяется мой каблук, и жалобно пищит о том, что он сирота и все его бросили. Блин, я чуть в голос не взвыла. Единственные сапоги, на улице холод, на туфли временно не перейти, так еще и денег нет на этот незапланированный ремонт! Вообще денег нет ни на что. Еще четыре дня надо продержаться до зарплаты! И в офисе все повально без денег, все пытаются стрелять друг у друга, и не получается. А директора уехали в командировку сегодня. Как назло!