Вера встала, взглянула с неохотою на свою койку. Раздевшись, прилегла на диван рядом с Галей и, боясь разбудить девочку, осторожно погладила острое, горячее ее плечо.
X
В мастерской очень огорчились, выслушав рассказ Веры о неудаче с бельем. Старый закройщик молча, жалобно посматривал на Марью Николаевну: он был крайне неразговорчив, он уже сказал все, что мог сказать, и теперь ожидал суда заведующей.
Вполне это исправимо, вставила Вера, боясь прямо заглянуть в синие глаза Марьи Николаевны: в них Вера заметила это сразу тлела боль. Значит, еще нет известий о муже
Порешили на том, что Вера будет работать в госпитале всю ближайшую неделю: помощи ей дать пока не могли.
Теперь Вера являлась в госпиталь с утра и сидела в темноватой бельевой до вечернего чая, или, как говорили в госпитале, до полдника. После полдника, забрав шитье, перебиралась в четвертую палату, к «своим» раненым.
Так было и на этот раз: Вера выбралась из бельевой и на минутку остановилась возле старенькой гардеробщицы. И тут подошел раненый в розовой пижаме, на костылях и спросил, не к ним ли она пришла, в офицерскую палату, на третий этаж.
Вера не успела ответить неизвестно откуда вывернулся Толя. Выступив вперед, он сказал с почтительной настойчивостью:
Нет, это к нам, товарищ старший лейтенант. Распоряжение есть.
Раненый не обратил на Толю никакого внимания. Он продолжал пристально разглядывать Веру, тяжело вися на костылях.
Я думал, к нам, глядя исподлобья, с досадой сказал он. У нас один товарищ жену ждет.
Неловко повернувшись, он проковылял к окну и терпеливо, прочно уселся на подоконнике.
Иди, иди! шепнул ему вслед Толя с лукавым злорадством. Ишь какой нашелся У нас одну мамашу так вот и отняли ушла в пятую палату, а мамаша была нам подходящая, седенькая такая и говорливая.
Со знакомой уже Вере галантностью Толя подхватил ее под руку и повлек вверх по лестнице.
К товарищу жена придет, а он-то зачем караулит? тихо спросила Вера, оглядываясь на офицера.
Толя ответил уверенно, нисколько не затрудняясь:
Значит, перехватить надо, потолковать. Или тяжелый тот командир, значит, подготовить жену надо. Или неладно у него с женой. На войне, Вера Николаевна, люди между собой очень дружные. А мы все еще не жили в обыкновенной жизни. С поля боя и прямо сюда. Ну, и не остыли еще
Они медленно поднялись по чугунной лестнице и остановились у закрытой двери в палату.
Вот хоть у нас в палате. Грузина видели? Красивый такой. Его Бесо зовут. Ему сегодня Он опасливо покосился на дверь и зашептал: Ему сегодня вторую ногу отрезали, слышите, Вера Николаевна?
Толя провел ребром ладони по своим штанам, у самых бедер, и поднял на Веру хмурые голубые глаза.
Вот так. Эх, и ходок же был! Как в разведку ходил, как лезгинку плясал! Пулеметной очередью Бесо прошило, санитары два раза мимо прогулялись, думали мертвый.
Вера стояла, пораженная, и молча прижимала к груди узелок с бельем и бутылочку морса.
Но дело опять же, Вера Николаевна, не в этом. Бесо наш по женке тоскует. Он горячий и храбрый и очень гордый, молчит, а тоскует. Один раз только проговорился: «Нужен ли я, говорит, ей теперь, такая-то култышка?» Да вы не машите рукой, Вера Николаевна. Не все такие хорошие, как вы!
Эти слова, должно быть, вырвались у него нечаянно, потому что он смолк и, краснея, вытаращил на нее глаза.
Ну, что это вы, Толя! спокойно упрекнула его Вера. Вы лучше скажите, как он Бесо?
Написал ей письмо. Мы это письмо всей палатой сочиняли, вот что вы тогда у него взяли. Теперь ответа ждем, гадаем Заметили, как он на вас глядел, заметили? Он говорит, что вы напомнили ему Елену, жену. Вы то есть совсем на нее не похожая, а все-таки, говорит, почему-то вспоминается.
Он совсем запутался и смолк.
Мимо них, цокая высокими каблучками, пробежала маленькая, знакомая Вере сестра. Она поклонилась Вере с лукавой и скрытной улыбкой, которая могла относиться единственно к Толе, хотя на него сестра даже и не взглянула.
Ниночка отдежурились? сорвавшимся голосом крикнул Толя. Уходите? Иль в красный уголок?
Он ждал ответа, нетерпеливо задрав голову. Звонкие шаги сестры затихли наверху лестницы, она крикнула оттуда Толе что-то неразборчивое. Лицо у парня стало совершенно растерянным. С трудом, казалось, он вспомнил, что перед ним все еще стоит Вера.
Наши ждут вас, сказал он, явно томясь.
Раскрыв двери в палату, он едва дождался, когда она войдет, и Вера тотчас же услышала его тяжелые шаги вверх по лестнице.
Здравствуйте, товарищи, негромко произнесла Вера..
Никто ей не ответил. Она осмотрелась: в палате что-то изменилось. Толина кровать стояла теперь у раскрытого окна, а в угол была задвинута койка Бесо, и Вера мельком увидела пепельно-бледное его лицо с закрытыми глазами. Крепко спали и Васенька и Максим.
Бодрствовал один Иван Иваныч. Он издали кивал и улыбался ей, весь розовый, в крупных светлых каплях пота.
Нас в баньке помыли, так что с легким паром, здравствуйте, довольно сказал он, пожимая ей руку. Очень здесь за нами ухаживают, премного благодарны.
Он заметил, что Вера внимательно взглянула на Максима, и добавил все с тем же довольным видом:
Максе чуток получше. Спать стал, значит, на поправку пошел. Проснется, поест и опять спит, силу набирает.
Он заметил в ее руках бутылочку с морсом и укоризненно усмехнулся:
Да это вы зря потратились, Вера Николаевна. Мы здесь сыты вот как. Хотя Он взглянул на Максима и ласково добавил: Ваше-то ему слаще будет.
Тихо у вас нынче, Иван Иваныч! вполголоса сказала Вера, привычно усаживаясь около Воронова со своим шитьем.
Тихо, согласился он и неторопливо сложил руки на груди. Таково хорошо думается в тихий-то час. Лежу вот тут и в уме все перекладываю и перекладываю
Вы сами-то издалека, Иван Иваныч? спросила Вера.
Вологодский я, из деревни Ручьевка. Там родился, вырос, там и жениться довелось. Теперь уж и ребяты большие, только младшенькая учится. Лежу я вот седьмой месяц. Сперва на Кавказ угодил. Море там, и деревья не наши, и горы, словом, из чудес чудеса. А все-таки, как говорится, мила человеку та сторонка, где у него пупок резан. Каждый раз, Вера Николаевна, гадаю: ну-ка в Вологду назначат? Нет! Не фарт, видно, мне Приехали бы ко мне ребяты, свиделись бы. Да-а!
Воронов подбил подушку повыше и взглянул на Веру с тихой улыбкой.
Бумагу нынче мне прислали. К ордену Отечественной войны представление вышло. Первой степени.
Орден Отечественной войны?
Вера даже шить перестала и никак не сумела скрыть удивления. Ей и в голову не могло прийти, что Иван Иваныч может быть героем.
Второй уж у меня орден, еще Красная Звезда есть, с неторопливым достоинством объяснил ей Воронов. С одним орденом воевал, а с другим, верно, домой поеду. Из войны-то я теперь вышел, Вера Николаевна, четвертое ранение переношу, а сейчас, видишь, у меня раздробление костей получилось. В последний-то, вот в этот, раз прямо-таки удивительно меня ранило. Пришли мы с задания разминировали поле и, значит, стоим под деревом, закуриваем. Тут по ноге меня ударило. Я падаю, а сам еще не понимаю, в чем дело. Слышу, ребяты спрашивают: «Ты что, Воронов, иль ранило?» «Похоже, что ранило», говорю. И откуда она взялась, пуля-то, заплуталась, что ли?
В углу палаты заворочался и застонал Бесо.
Не в себе он, сказал Воронов, бросив на раненого быстрый, пристальный взгляд. Дурман в нем после операции держится. Говорит, говорит по-своему, непонятно. Слышно только Елену поминает.
Мне Толя рассказывал
Ступай навести его.
Вера отложила шитье и неуверенно встала.
Ступай, повторил Иван Иваныч. Сдается мне, он ждал тебя, Вера Николаевна.
Чем же я помогу ему? с горечью спросила Вера.
А ничем. Пить ему дашь, простынку оправишь. Придет в память посидишь возле него. А говорить ничего такого не говори, не старайся. Вот позавчера к Васеньке девчоночка прилетела, из какой-то редакции, что ли: «Расскажите, слышь, про ваш героический подвиг». Он лицом помутнел, словно бы испугался, только и сумел справки ей сунуть о своих пяти ранениях. А ведь у него, Вера Николаевна, милая ты моя, фашисты на грудях звезду вырезали вот с мой кулак да ноги перешибли. В разведчиках он ходил да однажды и попал в такой перекат. Мы-то знаем об этом, да никогда не спрашиваем. Если звезду вырезали, ясно, значит, не струсил парень. А он сам даже словечком не обмолвился. У него ни на теле, ни в сердце еще не зажило, бередить нельзя. Молчание золото. Ну, ступай.