Сами приехали или прислали, пытался найти верный тон Маматай.
А как же, по собственному желанию. И не один я, много нас приехало тогда, с удовольствием пояснил Кукарев.
Разговор становился все непринужденнее. Маматаю искренне хотелось побольше разузнать об этом необычном человеке, он опять добродушно спросил:
А вы по-киргизски говорите хорошо. Быстро научились?
Иван Васильевич весело рассмеялся, откидываясь на спинку стула. Смех у него оказался совсем не басовитым, а звонким, по-мальчишечьи открытым. Так смеются только сильные и добрые люди.
Практика у меня большая, Маматай. После войны приехал в Узбекистан, когда пускали новый ткацкий комбинат. Впрочем, много раньше познакомился с этими краями Ну, будем вместо работать, расскажу как-нибудь.
Вот оно что
Морщинистое лицо Кукарева сразу посветлело, морщинки распрямились, словно он вспомнил что-то хорошее, давнее, незабываемое. Ласково похлопав Маматая по плечу, он пригласил его в цех. И Маматай, забыв недавние страхи и растерянность, уверенно зашагал рядом с ним по цеху.
И вновь Маматай оглох от гула больших, похожих на русские печи, трепальных станков. Водопадом падали рыхлые, густые потоки ваты и туго наматывались на рулоны.
Вот наша Сапаргюль! восторженно закричал ему прямо в ухо Кукарев. Когда пришла в цех, очень стеснялась: только и сказала, что пятеро детей у нее. Теперь же, ого! Депутат горсовета.
Сапаргюль, словно догадавшись, что говорят о ней, приветливо им кивнула и весело тыльной стороной ладони откинула прядь со лба. От всей ее статной фигуры веяло уверенной силой.
Кукарев же между тем подвел Маматая к толстому, косящему на оба глаза мастеру и, степенно познакомив их, коротко объяснив, что привел ему ученика, тут же ушел, на прощание крепко пожав руку новичку, мол, ничего, держись, все образуется. И у Маматая осталось радостное ощущение, что они с Кукаревым давным-давно знакомы, что они умеют понимать друг друга. И все это придавало ему смелости и твердости духа среди грохота и пыли его первого рабочего дня на комбинате.
II
Вот так пришлось Маматаю начинать свою рабочую биографию с самых азов. Он стоял у барабана громкого разрыхлителя, и ему хорошо было видно, как железная прожорливая пасть заглатывает огромные белые комья ваты. Работа незамысловатая будто, но успевай только повертываться, быстро и равномерно сдирать разных сортов вату с тюков, стоящих рядом, под, рукой, толстенных, похожих на снежную бабу, да успевать запихивать ее в ненасытное горло машины.
Его напарник Сарык, молоденький парнишка с маленьким и каким-то безвинным детским личиком под грозной, огненно-рыжей шевелюрой (вот уж пойди поищи у киргизов еще таких вот рыжих!), тоже совсем недавно стал учеником.
Ну как? Нравится работа? как-то поинтересовался Маматай.
Посмотрев куда-то мимо Маматая какими-то одинокими глазами, Сарык неохотно выдавил:
Надоело.
Кепчонка с коротким, обрезанным по уличной моде козырьком сползла ему на левый висок. Они стояли в дальнем конце коридора: было ленивое время перекура.
Что-то давит меня здесь, еле выдерживаю до конца смены, Сарык дремотным движением руки отшвырнул окурок в сторону пепельницы.
Но что же за причина? Маматаю хотелось понять этого чуть-чуть франтоватого, с отрешенными глазами паренька.
Хм, причина растерянно усмехнулся тот. Целый день грохот и беготня, беготня и грохот. Куда ни глянь, куда ни приткнись одно и то же! Не могу больше голова гудит. Трудно.
Маматаю вдруг стало жаль понурого и беззащитного Сарыка.
У тебя есть родители? спросил Маматай, пристально вглядываясь в его обиженные глаза.
Да, отец. Чабан. Если вернусь в колхоз, вот будет радости!
Тогда что же держит тебя здесь?
Стыдно. Провалился на экзаменах. Не получилось из меня студента, как же вернусь я опозоренным, а?
Ничего, веско произнес Маматай, желая как-нибудь ободрить своего напарника и в какой-то мере себя самого, не сразу привыкаешь к новой жизни. Со мной в армии было такое же поначалу. Представь себе, даже во сне плакал, скучал по дому просто невмочь было
Да-а, протянул несколько облегченно Сарык. Он был благодарен за эту маленькую поддержку. А вот Гульсун, дочь моего дяди, вместе со мной сюда поступила, так не прошло и недели, раскисла, вернулась домой.
Напрасно она это сделала. Что же ты не отговорил ее?
Что ты, разве она послушалась бы! Капризная. Да и отец ее тут дневал и ночевал, пока не уломал бросить работу. Сарык, воодушевившись, продолжал: Ее собирались выдать замуж, а она взяла да уехала сюда, в город.
Своевольница, хоть и молоденькая. Как же можно не слушаться родителей?
Охота пуще неволи, Сарык довольно рассмеялся, в глазах у него запрыгали веселые смешинки.
К ним подошел Мусабек, беспечно прищелкнул пальцами.
Эх, за одну сигаретку я бы отдал сейчас сорок кобыл! сказал он, ловко при этом доставая из пачки Маматая сигарету, и как ни в чем не бывало продолжил: Ребята, а я познакомился с одной новенькой
Маматай уже успел заметить, что этот низенький и верткий паренек со всеми сразу же находил общий язык. Все его знали, у каждой девушки было припасено для него приветливое слово.
Хочешь, я тебя познакомлю с одной из местных красоток? весело тараторил Мусабек.
Улыбка сбежала с лица Маматая, он отрицательно покачал головой: ему становилась неприятна эта бойкая бесцеремонность.
Мусабек, вдруг громко закричал Сарык, ты когда окончил школу?
Ты что, с ума сошел? даже отпрянул Мусабек и тут же, сумев, быстро переключиться с одного разговора на другой, добавил: Ну, если быть точным, то четыре года назад.
И что ты делал с тех пор? не отставал, продолжая гнуть свое, Сарык.
Маматай даже удивился такой настырности Сарыка.
Лучше и не спрашивайте, смирился с неприятным разговором Мусабек. Много чего я переделал, да ладно уж, песня эта длинная-предлинная, сразу и не споешь
Так ничем окончился их разговор.
* * *
Пошел, второй месяц, как Маматай начал работать в цехе, а похвастаться, что привык к работе, стал своим, не мог. Он уже с плохо скрываемой скукой выполнял свои несложные обязанности. Лязг, пыль и шум теперь не на шутку раздражали его, так что день ото дня он все больше и больше мрачнел и замыкался в себе.
Он был молод, нетерпелив, и ему хотелось не только поскорее узнать, что при его участии делает эта ненасытная «прожора», как теперь про себя называл он машину, но еще и как она это делает, и что у нее там, внутри. И чувство, которое испытывал. Маматай при виде текстильных машин, было сродни чувству ребенка, которому пока ни за что не разобраться, как устроена эта прекрасная железная игрушка.
«Хоть бы перевели меня куда-нибудь поближе к настоящему делу, ну хотя бы в смазчики, а может, в ремонтники, угрюмо думал совсем упавший духом Маматай. Самому попроситься, что ли? А что подумают? Должно быть, скажут, не успел переступить порога, а уже носом крутит, это ему не то, работа не такая Нет, вначале надо показать себя. Ну как я покажу себя возле этой «прожоры»? Бери ваты побольше да кидай ей в пасть вот и все дело!»
Случайная встреча с Алтынбеком Саяковым вывела его из этой бессильной оцепенелости. Луч надежды блеснул ему, словно в конце длинного дождливого дня засияло для него солнце, засияло во всю свою радостную силу
Как-то раз, еще когда Маматай был новичком, на комбинате мимо него быстро прошагал высокий и красивый джигит, и Маматай чуть было не закричал: «Алтынбек-ака!», но вовремя сдержался
Они были почти родственниками, хотя ни мать, ни отец Маматая об этом почему-то не любили вспоминать. Но как-никак, а детство они провели в одном, кишлаке, и Маматай сам не понимал, что все-таки удерживало его подойти к молодому инженеру и просто сказать: «Здравствуй, Алтынбек-ака, это я, Маматай». Но теперь, когда его нетерпеливая натура стала жаждать немедленных перемен, он решил во что бы то ни стало встретиться с инженером, напомнить о себе и уж конечно рассказать о своем нынешнем состоянии.
«Не может быть, чтобы он мне не помог, ведь мы не чужие Его дед, старый Мурзакарим, и мне родичем по материнской линии доводится», утешал себя повеселевший от этих обнадеживающих мыслей Маматай.