Из дома политотдела к машине устремился Урун Ирматов, зевая и на ходу натягивая пиджак. Следом за ним из дверей выходили разбуженные гудком политотдельцы. Урун Ирматов ловко перепрыгнул через арык.
Вот это да как ветер машина!.. Теперь у нас, товарищ Хурам, другая работа пойдет.
Я уж и то думаю покатать Баймутдинова, он все не верил, что мы легковую получим. Слушай, Урун. Вот он (Хурам кивнул на Османова) просит, чтоб я оставил его при машине. По-моему, он заслужил. Работать на машине придется сам знаешь как, и за ней нужен хороший уход.
Конечно, пускай будет, усмехнулся Урун.
Ну, Османов, твоя машина!
Хурам, хлопнув дверкой, выпрыгнул на шоссе. Политотдельцы окружили автомобиль, с удовольствием размышляя о том, что отныне окончены их утомительные хождения по знойной пыли румдаринских дорог.
Теперь айда чай пить, товарищи Что вы, словно автомобиля никогда не видали! Урун, идем!
Товарищ Хурам, подожди минуту, я тебе одно слово скажу.
Урун отвел Хурама в сторону:
Товарищ Хурам. Такое дело. В колхозе «Красный Ткач» срывается посевная.
Что такое?
Вот, вчера я приехал туда, там скандал, дехкане волнуются, окружили меня, почему, говорят, директор МТС с нами договор не захотел заключить, нам тракторов не дает? Я объясняю: потому что у вас тягла достаточно, кто своим рабочим скотом справиться может, тому МТС не дает, тракторов в районе мало, на всех не хватает, вот мы и выбираем. Они кричат: у нас сорок лошадей, мы справиться с ними не можем, руками, что ли, вторую пахоту проводить?.. У меня с собой были данные исполкома, смотрю: у «Красного Ткача» значатся восемьдесят шесть лошадей и сорок семь быков. Показываю им, они спорят: и половины этого у нас нет, ошибается исполком. Я им не поверил. Пошли по дворам считать, весь кишлак осмотрел, насчитал тридцать семь лошадей, из них четыре больные, а быков всего восемнадцать. Конечно, что они могут сделать?
Выходит, данные исполкома неверны?
Конечно, неверны. Я вчера вечером пришел в исполком. Долго выяснял, оказывается, действительно ошибка: исполком дал в МТС прошлогодние данные, а в прошлом году в «Красном Ткаче» большой падеж скота был. Выяснилось, что в исполкоме его не учли. Я пошел к Винникову, тот говорит: «Ничего сделать нельзя, график составлен твердо, не могу же я теперь лишить тракторов другие колхозы, с которыми заключены договоры» Не знаю я, как теперь быть.
Черт знает что получается!
Подожди, товарищ Хурам. Это еще не все. Сегодня по графику пять тракторов должны идти в Зарзамин?
Да.
Ничего не получится. Большой прорыв там. Земля не готова. Двадцать га совсем не поливали в этом году.
Не может этого быть! Ведь их же раис докладывал на собрании все готово. И ведь ты же сам в Зарзамине был?
Когда я там был, товарищ Хурам, я очень торопился, все поля сам не успел обойти. Сделал ошибку поверил раису. А вчера сюда один дехканин пришел, старик. Тебя спрашивал, мне сначала и говорить не хотел. Потом сказал: обманывают нас, на краю колхоза не полито двадцать га.
С ума сошли! взволновался Хурам. Двадцать га, да ведь это ведь это Да почему же не полили?
Черт их знает. Дехканин ничего не захотел мне объяснить и обратно ушел.
Безобразие Воды, что ли, нет?
Вода есть. Им по плану причиталось с избытком.
Товарищ Хурам, подошел секретарь политотдела. Чего ты? Идем, за чаем наговоришься.
Погоди, тут не до чая! отмахнулся Хурам.
А что? Что-нибудь случилось?
Вот именно, и случилось. Урун говорил тебе?
Не сказал я ему, тебя ждал.
Ну, объяснять мне некогда. Вот что, Урун, я еду.
Куда?
Куда, куда В Зарзамин, конечно!
А чай?
Хурам только махнул рукой и, усаживаясь рядом с Османовым, бросил ему:
Включай, поехали.
Османов искоса взглянул на Хурама, глазами спрашивая: куда? Вместо ответа Хурам ребром ладони указал направление, и Османов молча дал газ.
А тракторы в Зарзамин погоди высылать, пришлю тебе записку с машиной! обернувшись, уже на ходу крикнул Хурам.
Конечно, дороги между румдаринскими кишлаками не были приспособлены для автомобиля. Они предназначались для огромных колес неуклюжих, скрипучих, но крепких арб, и Хурам впервые явственно ощутил их допотопное несовершенство. Машина перекашивалась на выбоинах, кренилась на косогорах, озверело завывала на крутых коротких подъемах, всей тяжестью диффера бухалась на самом малом ходу в бесчисленные пересекавшие дорогу мелкие арыки и, прежде чем выскочить из арыка, долго буксовала, кружа липкую, разжиженную водой глину. Выскочив, встряхивалась и бежала дальше, облепляясь сухой лёссовой пылью, приставшей к густой арычной грязи. Внезапно ныряла передними колесами в очередную невидимую под десятисантиметровым слоем пыли яму, и встречная волна пыли, глухо шлепаясь о радиатор, разрывалась как старый мешок, из которого на головы седоков, беспомощно жмурящих глаза, сыпался сухой ядовитый дождь. Османов резко останавливал машину, пережидая, пока сплошное хрустящее на зубах облако не откатится от пожухшего, побуревшего автомобиля.
Хурам ревниво следил за каждым толчком: «Этак в три дня новую машину загонишь», и тут же решал: «Надо добиться, чтоб хоть мостиков через арыки понастроили; хлопок вывозить станем все с арбы вытрусится».
Если б на шахматной доске по краям квадратов выросли тополя и айва и под ними потекли тоненькие арыки шахматная доска уподобилась бы кишлаку Зарзамин, квадратные поля которого были нарезаны точно и аккуратно.
Кишлак начинался скоплением нежилых, обмытых дождями домов: два года назад здешние баи ушли в басмачи, долго скитались по окрестным горам и, наконец, бежали с остатками банд за границу.
Привыкшие к грузовикам, жители Зарзамина до сих пор, однако, не видали легковой машины, и едва у дома правления Хурам велел Османову остановиться, к автомобилю устремилась толпа любопытных. Хурам быстро прошел во двор и встретился с выходящим из конторы раисом. Плотный, коренастый и круглолицый раис молча и небрежно протянул руку Хураму.
Ну, раис Пять тракторов к вам идут. У тебя все готово?
Конечно, все, без запинки ответил раис.
А пойдем-ка посмотрим поля. Да пусть с нами пойдут бригадиры.
Зачем пойдем?
Зачем, зачем! Хочу посмотреть, как вы «белое золото» растить будете.
Почему золото? Кто сказал? с внезапной подозрительностью встрепенулся раис.
Вот тебе на! Хлопок-то, по-твоему, не «белое золото»?
А! Хлопок золото! Тогда можно. Пойдем!
Ближайшие к дороге поля оказались в порядке. Бригадиры, отставая, шли позади. Хурам готов был уже успокоиться («неужели поклеп?»), но раис внезапно схватил его за рукав:
Все, рафик Хурам. Теперь назад пойдем.
Как назад? А за этой рощей поля?
Нет полей там. Конец кишлаку. Там «Красный Ткач» начинается.
По расчетам Хурама, до полей соседнего колхоза «Красный Ткач» оставалось еще добрых три километра.
Путаешь ты, что ли, раис? Там ваши поля
Нет, рафик Хурам, зачем напрасно ходить? Нет полей.
Что же там есть?
Ничего Сказал: конец кишлаку. Так, земля.
В нагловатых глазах раиса Хурам прочел нетерпение.
А ну, пойдем посмотрим. И Хурам, перепрыгнув через арык, вступил в рощу густых тополей, затянутую высокими кустами колючей джиды. Раис беспомощно оглянулся на бригадиров, и все молча двинулись следом.
Сразу за рощей открылся широкий пустырь. Сухая необработанная земля была покрыта желтой щетинкой бурьяна. Глубокая канава, которой в этом году явно не коснулась вода, пересекала пустырь по всей его ширине. Хурам, возмущенный, остановился:
Это ваша земля?
Раис потупился:
Не наша.
Как так не ваша? Ваш колхоз вплотную примыкает к «Красному Ткачу», а поля «Красного Ткача» я отлично знаю.
Ну, наша, вынужденно согласился раис.
Что же ты врешь! Нехорошо, раис. Почему не полили? Почему не вспахали?
Так Не полили Нельзя поливать.
Почему нельзя? Земля же отличная. Тут хлопок в мой рост взойдет.
Все замолчали. Хурам едва сдерживал негодование.
Чего же молчите?