Ешь! только грозно прикрикнул он, когда старушка взяла у Хурама пустую тарелку и поднесла ее к все еще полной миске, а Хурам попытался протестовать.
Ешь, стесняться вздумал еще!
Хурам покорился и наконец, отбросив стеснение, отдался обуревавшему его аппетиту. За борщом последовала жареная свинина, и Леонов только покрякивал, подкладывая кусок за куском Хураму, который наелся до такой степени, что ему трудно стало дышать.
Уф рассмеялся Хурам, складывая на тарелку вилку и нож. Ну и накормил ты меня! Уж больно приготовлено вкусно.
Леонов понимающе усмехнулся и потянулся за чаем.
Наелся?.. То-то Выкладывай теперь, что есть у тебя. О мастерских, что ли?
А ты уж знаешь?
Еще бы не знать Прибегал ко мне уже Винников твой. Губами дрожал, петушком ощипанным заливался Ты что, в самом деле его прижимаешь?
Поприжал малость улыбнулся Хурам. С его шантрапой разве сделаешь дело? Набрал хулиганья с бору да с сосенки лодыри, бузотеры, сами не работают и других дезорганизуют. Вот я и решил их уволить да самолично взяться за дело.
Ну, ну Валяй. Я и сам приглядывался к этим мастерским, давно не нравятся мне.
Одобряешь, значит?
Не то чтобы одобряю, а думаю: ты зря бузы не затеешь. Может, и в самом деле без этого к сроку ремонта не кончить А насчет ставок Что ж С его точки зрения он будто и прав
Но
Погоди нокать «Но, говорю я ему, у тебя дело не ладится?» «Ладится понемногу», он отвечает. «А помногу как?» «А помногу, он говорит, от меня не зависит». «От кого же зависит?» спрашиваю. Он руками развел. Ну, я ему и сказал: «Хураму твоему ты доверяешь?» Он возражать не может. И я тут окрысился на него, так, говорю, и так, коли сам не делаешь, другим не мешай. Пусть пробует твой Хурам. А он в неудовольствие вдарился: ответственность, мол, на ком будет? Ну, вижу, раз об ответственности он запел, значит, видно, ни о чем другом и не беспокоится. Так и заявил ему, он и вышел.
Хурам рассмеялся:
Значит, выходит, и тут ты не возражаешь?
Да уж чего там возражать Действуй как знаешь. Помогу, если нужно. Сам вижу: приперло со сроками. Ответственность за район на всех нас лежит. Чай еще будешь пить?
Хурам вышел от Леонова в веселом и уверенном настроении. Зашел на квартиру к механизатору, пригласил его в политотдел и заперся с ним в своем кабинете до ночи.
Утром во дворе мастерских МТС Хурам объявил трактористам, что сегодня работ по ремонту машин не будет.
Как понимать это? Выходной, что ли? спросил удивленно кто-то из трактористов.
Выходной вчера был, серьезно ответил Хурам. Нагулялись. Сегодня у нас будет, по-русски сказать, аврал, по-таджикски хошар. В общем, мастерские очистим от грязи и мусора, в порядок все приведем, чтоб по-новому с ночи можно было работать. Понятно?
Это что ж, значит, в чернорабочие мы к тебе или как нанимались? развязно заявил один из завзятых бездельников. Эвона, слышите, братва? Навозные кучи чистить велят.
Чего? Чего? взволновались удалые парни. По квалификации предлагают работку?.. Нашли себе ишаков!..
Хурам спокойно повторил объяснение что именно надо делать. Как он и ожидал, несколько трактористов объединились в грубых протестах. Хурам с прежней невозмутимостью выслушал их, вынул из нагрудного кармана гимнастерки написанный им приказ об увольнении одиннадцати трактористов и прочел его вслух, делая паузы после каждой фамилии.
Приказ был выслушан в напряженном молчании, но, едва Хурам, сложив вчетверо листок, вложил его обратно в карман, уволенные разразились криками и площадной руганью. Не слушая их, Хурам отозвал в сторону тех, с кем рассчитывал строить работу. Среди них оказалось несколько партийцев и комсомольцев.
Товарищи, сказал им Хурам, с сегодняшнего дня мы должны перестроить всю нашу работу. Пришло время действовать, а не попусту трепать языком. Заниматься агитацией я не буду. Вы отлично понимаете, чем грозит нам каждый день промедления.
Чего там говорить Ясно исподлобья взглянул на Хурама долговязый как жердь тракторист.
А тебе, Османов, ясно?
Я, товарищ Хурам, и раньше против не говорил.
Ну, а ты, Гуссейнов, от Османова не отстанешь, конечно?
Пусть он от меня не отстанет, самонадеянно улыбнулся Гуссейнов. Я еще впереди пойду.
Остальные не возражали. Хурам расставил людей, и они молча принялись за работу.
К вечеру двор мастерских был чисто выметен. Железный мусор собран под навес в кучу. Лужи засыпаны привезенным с речки серым песком. Пять трактористов, работая целый день, протянули электропроводку по всем стенам двора. Хурам сам принес из кладовой МТС тридцать лампочек. Ночью уволенные трактористы ходили вокруг сияющих электричеством мастерских, горланя пьяные хулиганские песни. Хурам остался в мастерских на ночь вместе с шестью трактористами, назначенными в третью смену. Всю ночь вместе с ними Хурам составлял паспорта на каждый испорченный трактор. На тракторах масляной краской были выведены порядковые номера.
Пиши, товарищ Хурам, говорил деловито механизатор, ощупывая части машины, как ветеринар щупает больную лошадь. Головку блока сменить надо, побитость, гнезда цилиндров разработаны, расточить цилиндры, новые поршня поставить
Товарищ Хурам! из угла мастерской кричал засунувший голову под капот тракторист. Десятый. В карбюраторе поплавок пробит, запаивать надо. Дроссельная заслонка погнута, не знаю, кто мог так погнуть.
А у этого, постукивая по шестерне молотком, сообщал другой, три зуба в диффере с трещиной. Запасных шестерен у нас нет, чего будем делать?
Пой, Маша, пляши, Маша, веселись, де-е-ревня наша Так твою перетак, неслось с улицы, объятой зеленым светом луны.
Сволочи! пробормотал Хурам, нечаянно прислушавшись к ругани. Придется завтра с милицией их выпроваживать
Милиция, товарищ Хурам, теперь не очень за нас постоит, озабоченно промолвил механизатор, раз мы ее выселять собираемся.
Не выселять, а переселять их из общежития. Леонов им лучше дом даст.
Этот разговор означал, что Хурам решил организовать общежитие трактористов в соседнем с мастерской доме, где сейчас жили двенадцать милиционеров. Если б это удалось, трактористы перестали бы опаздывать на работу.
Хурам отправился домой рано утром, с тем чтоб вернуться в мастерскую к двенадцати часам дня. Гимнастерка его была в масляных пятнах, и грязная тряпка обматывала ссадину на мизинце.
Весь следующий день Хурам наблюдал за трактористами, выбирал для каждого из них ту работу, на которой тот наилучшим образом мог бы использовать свои знания и навыки. Османов и Гуссейнов взялись за обработку подшипников. Трое хороших монтеров Петров, Запрягайло, Замошкин занимались регулировкой магнето и проверкой всего зажигания. Механизатор растачивал цилиндры и с видом старого оптика, жмурясь, выискивал, сквозь лупу в зеркалах цилиндров незаметные простым глазом изъяны. Другие, наименее опытные, запаивали керосиновые баки, подбирали части к трансмиссиям, и Хурам ходил среди них, давая каждому указание, предлагая наиболее рациональные методы, ставя твердые сроки.
Разнузданная команда уволенных ходила по городу, скандалила в райкоме и в исполкоме и подсылала своих «делегатов» подглядывать, что происходит во дворе мастерских. Один из них вздумал швырять через стену мелкими камешками, попал камнем в механизатора, и когда тот в ярости выглянул за ворота, убежал, пустив механизатору матюга. Пришлось позвонить в милицию, и у ворот мастерских стал на дежурство бородатый и важный, похожий на муллу у мечети узбек-милиционер.
К концу второй смены довольный работой Хурам объявил, что всему штату мастерских с этого дня зарплата повышается на двадцать процентов.
Рослый, с русой щетиной на одутловатом лице волжанин, работавший слесарем, ухмыльнулся в усы и, обернувшись ко всем, заявил:
Оно правильно Прибавка, точно, того худа от нее, словом, не будет Семья у меня большая Коли так начальник наш ставит вопрос, что ж, понатужиться придется, ребята? А? и, снова обращаясь к Хураму, явно пользуясь моментом, приподнял ногу: Вот еще, товарищ Хурам. Сапожки у меня разлохматились.