И снова тишина.
Пожалуй, можно не взвешивать. Ясно и без того. Но для очистки совести я достал весы и взвесил наугад: голодающих разнесло дальше некуда, в биогенной группе и нормы нет. Усиленные все отощали.
Без десяти девять. Я сбрасываю крыс в ведро, закрываю дверь и иду в клинику.
Расплата наступает во дворе. Вдали я вижу Лошак и Ноговицыну нашего хирурга, зампредместкома и по совместительству зава культсектором. Тоже старую деву. Они только что вошли на территорию. Лошак энергично жестикулирует, чего-то машет руками, но, увидев меня, утихает. Наверное, так утихает хищник, приближаясь к добыче. Я иду ей навстречу, как смертник на эшафот. В нашей конторе это первейшая затейница по части собраний и заседаний и в связи с оными охотница за дезертирами.
Охота обычно начинается в вестибюле, на исходе рабочего дня.
Товарищи, куда же вы?
Варвара Сидоровна, ведь вчера
Вчера было общее, а сегодня Минуту! А вы? Вас особо приглашать?
На завтра висит новое объявление отчет профгрупп. И так изо дня в день. Согласимся, что это многовато. Мне от этой профсоюзной Жанны дАрк давно жизни нет. С железной логикой арифмометра она каждый раз кладет меня на обе лопатки скажите, почему вам скучно на собраниях? Почему вы снова задолжали профвзносы? Почему вы вечно умничаете? И еще тысяча всяческих «почему».
Расстояние сокращается. У Лошак осанка Ивана Поддубного, феноменальная выдержка. Ноговицына помельче, поскромнее. Чёлочка, как всегда, подфарблена какой-то заграничной сепией, робко подведенные губы. Говоря с вами, точно раздевается. И сейчас, в сорок пять лет, главное ее оружие медовый голосок и ангельская улыбка. В свое время, этак лет в тридцать, они действуют безотказно, могут заарканить любого, даже господа бога. Не знаю, молится она богу или нет, но если молится, то, кладя поклоны, соблазняет и его. С годами этот нехитрый механизм сдает. Я вижу ее насквозь, за что она платит мне лютой ненавистью. Такой ненавистью платят только женщины.
Лошак смотрит на меня как старшина-сверхсрочник на нерадивого новобранца.
Скажите, почему вы сбежали с собрания?
Видите ли, Варвара Сидоровна, я должен был съездить в Васильков. Заболел друг, школьный товарищ.
Все шло гладко, но сдуру я начал детализировать:
Вернулся ночью, последним автобусом.
Они переглядываются. Я вижу, что загнул лишнее. Всегда лучше недоврать, чем переврать. Во взгляде Лошак душевная боль:
Вот как! Почему же вчера вечером вас видели в Первомайском саду?
Капкан захлопнулся. Кто видел я догадываюсь. Ноговицына опустила глазки. И как я не сообразил, что ее непременно понесет на Дебюсси! Второй такой поклонницы искусств и разных художеств с ног сбейся не найдешь. Без нее не обходится ни один концерт, ни одна премьера в опере. Всю свою зарплату это поэтическое существо ухлопывает на билеты, грампластинки и цветы для знаменитостей, местных и заезжих. Может часами выстаивать возле филармонии с букетом подснежников или тюльпанов. Есть такие психопатки и в наше время.
Музыку мы услышали еще на мосту. Афиша возле площадки сообщала, что это Дебюсси, а концерт сопровождается лекцией музыковедческого кандидата. Мы уже порядком устали, хотелось где-нибудь присесть, да и деваться было некуда. Когда мы вошли, дирижер закончил первую часть, взмахнул напоследок палочкой и отошел в сторону. Заговорил кандидат.
Обратите внимание, говорил он, на рельефность тематического материала этого цикла, на широкое использование в нем полифонических приемов, разных сопоставлений и переплетений, на введение больших септаккордов и тяготение композитора к структурно-пропорциональным построениям с логически оправданными тональными планами
Я наблюдал за публикой. Женщина на краю скамьи делала вид, что внимательно слушает и в такт мотала головой. Перед нами о чем-то шептались парень с подружкой. Старичок справа клевал носом. Внизу загудел пароход. Лектор выждал, когда он утихнет, и продолжал:
Но кроме интервальных сопоставлений, свойственных натуральному минору, от первой ступени лада образуется увеличенная лидийская кварта и большая дорийская секста, а также малая эолийская септима
Мы поднялись и пошли к выходу. Наверное, там она нас и приметила. А кандидат все говорил об эмоциональной насыщенности и колористической эффектности музыки и потом должен был снова вступить оркестр. Бедняга Дебюсси, думал ли он, сочиняя эту штуку, о такой препарации! Почему эти кандидаты музыковедения и прочего ведения так часто напоминают мне евнухов, рассуждающих о любви?
Секунду-другую они разглядывают меня, как жука на булавке, затем Лошак круто поворачивается и идет в свою лабораторию. Маячит затылок гиппопотама, увенчанный короной седеющих волос. Ноговицына семенит в клинику. Я иду следом.
Перед нами распахивается дверь, и нос в нос с Ноговицыной вырастает Димка Павлусевич. Галантно отступая, он дает ей возможность пройти первой. Ноговицына бросает на него знойный взгляд.
Сколько грации, субтильности, как погляжу, замечаю я.
Что ж, вежливость норма общения всех интеллигентных людей, говорит он. Тебе это не донять, уж слишком сложно.
До смерти боюсь слишком уж интеллигентных людей и крыс.
Тогда изволь по-другому еще от Адама известно, что вежливость фальшивая монета, которую все мы условились принимать за настоящую.
Знаешь, это ближе к истине.
То-то, улыбается он. Кстати, последние известия слыхал? Старик отбывает в Карловы Вары. И фрау с ним.
Снова печень?
Она самая. Ну, а ей водица водицей, главное же людей посмотреть, себя показать. Вот и будет мотаться из Карлсбада в Прагу, из Праги в Карлсбад. А кто во главе колонны останется, знаешь?
Почем мне знать
Представь, Сокирко.
Чего бы вдруг! А Бородай?
В отпуск уезжает. Забыл?
Да, верно.
Трофим Демидович уже в кабинет его перебрались. А теперь взгляни сюда.
Отвернув халат, он обнажает новенький светло-серый костюм, отливающий перламутром.
Каково?
Ослепительно, говорю я. Где подхватил?
Секрет. Впрочем, тебе скажу
И, обняв меня за плечи, повел по территории.
Лежит у нас на втором этаже одна бабка, а племянничек ее из персон персона. Директор оптовой базы, что всей этой амуницией заведует. У себя на базе монумент, а здесь, увидел бы, облако в штанах. Ну, я ему и то, и се, принимаем меры, не теряем надежды и тому подобное, а он в свою очередь презентос, из святая святых. Только не думай плохого, ты меня знаешь. Я пачкаться не стану через универмаг, за наличные. И снова распахнул халат. Звучит?
Уверяю тебя блеск.
Экстра, подтверждает он. Вчера югославскую дубленку обещал.
А это что такое?
Дубленка?
Ну да.
Деревня! Чтоб ты знал последний крик моды и к нам только-только подбирается. Послушай идея! Мы и тебе такой костюм организуем или что-нибудь в этом роде.
У меня же есть. Мой старый фрак.
Стыдно! Видели мы фрак твой локти протерты, скоро задом светить станешь.
По мне и он хорош. И потом, Дима, не по карману все это.
Цена божеская сто сорок два.
Ого!
А ты думал Денег нет? Так бы и говорил. Я дам.
Их же возвращать надо.
Само собой, не на вечное отдаяние. Но я подожду, вернешь, когда будут.
Я отрицательно покачал головой.
Решено, завтра едем.
Нет уж, обойдусь.
Пятиминутка прошла быстро. Дежурила Аня Гришко, наш комсорг. Хватка у нее деловая, даром что в прошлом году окончила институт. За ночь никто не умер, новых поступлений не было. Пока Аня докладывала, сколько человек в хирургии, сколько в гинекологии, как прошла ночь у тяжелых, кто температурит, кто на промедоле, Рябуха протянул мне газету. Я взглянул на число вчерашний номер.
Что это, Ананий Иванович?
Прочтете на третьей странице, там отмечено, шепчет он.
Я засунул газету в карман.
Как всегда, обход начинается с хирургии. Вместо Лаврентия нашу процессию ведет Сокирко.
Обязательно прочтите, догоняет меня Рябуха. Вам это пригодится.