Он был непьющий, работящий, но неграмотный, читал мало. Он был старше меня на двенадцать лет, из большой семьи. С первой встречи показался мне умным, веселым, любил танцевать. Он говорил мне, что жить в деревне не будет, уедет на работу в город. А пока я поживу с первенцем Анатолием в деревне, у свекра, который выделил нам вторую половину своего дома.
С этой поры началась моя замужняя жизнь, может быть, более тяжелая, чем в родном доме в Стопино. Мы строили свой сарай и помогали строиться другим Силантьевым, жившим то в южном, то в северном конце Чувашихи. Всех ставили на ноги. Муж работал возле Москвы, в Мытищах. Жил в общежитии, помогал младшему брату Павлу учиться, посылал деньги другому брату Никите, что стал инженером в Ленинграде. Помогали снохам, золовкам, сестрам и братьям. И в какое тяжелое время! Дважды я уезжала на Украину за хлебом. Первый раз неудачно. Украинцыдобрый народ, продали нам хлеб, но в поезде обчистили нас бандиты. Наставили ножи и потребовали все отдать. Второй раз приключилось то же самое, но нас выручили ехавшие в вагоне матросы. Мой дядя выезжал за хлебом в Сибирь, его там убили. На Владимирщину, помню, обрушился тиф. Священник обучил нас собирать можжевельник, жечь его и прыгать через дым и огонь костра. Я уже заболела тифом, но вылечилась, следуя советам священника. Потом навалился голод из-за засухи в Поволжье. Мы тогда пекли лепешки из желудевой муки.
Наступил 20-й год. На зиму я поехала к мужу в Подлипки. По случаю праздника в общежитии собрались семьями, пели и плясали. Мой муж Иван Матвеевич похвастал, что его жена хорошо поет. Публика захлопала, требуя меня на круг. Подвели меня к пианисту, который спросил, что я спою. Я ответила, что умею петь только под гармошку. Он сказал, чтобы я начинала, а он мне подыграет. Я спела старинный романс «Я встретил вас», а затем песню «Ах, зачем эта ночь так была хороша». Спустя два дня к мужу явились сослуживцы и сказали, что выделяют ему комнату, пусть жена живет здесь, идет учиться на артистку, нам, мол, нужны талантливые певицы. «На артистку? рассмеялся муж. Это моя-то баба, жена плотника будет всем улыбаться, краситься, а я тесать доски. Нет уж, дудки!» И отправил меня в деревню.
За долгую жизнь много у нас было споров и раздоров. Он, бывало, любил командовать: «Я решил!», «Я сказал!» А когда я получила паспорт и стала жить в Подлипках, то сказала ему, что отныне я «настоящая гражданка». Он переменился и перестал говорить, будто «у бабы волос долог, а ум короток». Я стала полновластной хозяйкой в доме. В 1925 году меня даже агитировали вступить в партию. Но я отказалась, считаламой долг растить деток, кормить и обстирывать их, воспитывать хорошими людьми.
Я благодарна Ленину за свою жизнь, благодарна всем, кто погиб за советскую власть. Кем мы стали бы, если бы у власти были царь и наши господа фетининские? Я очень люблю Ленина. Его фотография висит у меня на стене. Он снят с Наденькой. Тут же висят портреты моих деток. Помню, как Владимир Ильич разрешил частную торговлю, как зашевелились прежние буржуа и наводнили деревни своими товарами. Помню, как в 27-м году стали создавать колхозы. Поднялась паника. Богатые все прятали, жгли зерно и убивали скот. Жизнь налаживалась с трудом. Из бедных выбирали начальников, они неграмотные, не могли хорошо управлять хозяйством. Помню, как ввели карточную систему. Муж продвигался по службе. Мы выплачивали деньги за кооперативную квартиру. Поселились в нее, а спать было не на чем: не было денег на мебель. Перед войной жить стало легче. Сыновья успешно учились. Некому стало помогать в деревнемолодые выросли, обжились. И вот снова война. Младший сын на фронте, старший на службе в тылу. Эвакуация в Казань. А потом снова трудная жизнь, снова карточки, а теперьстарческие болезни.
Так прошла жизнь. Были в ней радости, но немного. Прошла жизнь, которой мало кто позавидует. Лишь мои дети, мои внуки счастливы. Обеспеченные, ученые люди! Так что жизнь прожита не зря!
Лишь однажды после войны я посетила родную деревню. Сердце обрывалось от грусти, печали и тоски по молодости, по первой любви, по несбывшимся мечтам. Вокруг запустение, голые сады, из-за морозов погибли знаменитые владимирские вишни. Заросли знакомые тропки. В слезах я встретила родную землю, в слезах покинула ее навсегда
Я пишу, а у меня все отнялось, ноет шея и плечи, раскалывается голова. Прошу без внимания не оставить мою рукопись.
С почтением к Вам!
Силантьева Мария Степановна, в девичестве Кузнецова.
Родилась в 1899 году 1 апреля».
Смотрю на фотографию матушки и восхищаюсь. Какая русская красавица! У нее была удивительно стройная фигура, но не всякий мог ее заметить. Матушка была женщиной строгих нравов и надевала широкие юбки и просторные платья, скрывавшие ее изумительную талию и бюст. У нее были исключительно ровные белые зубы. Но она редко улыбалась. И я запомнил ее вечно хмурой, строгой. Странно, как в этой женщине уживались строгость с лирической душой. Ее аскетизм наверняка берет начало от бедности и церковного влияния в детские годы. Мне думается, что ее страсть сочинять стихи и писать, ее душевные волнения достались мне, а внешность я получил от отца.
В связи с этим должен рассказать следующее. Если брат Анатолий родился в деревенской бане, то я в роддоме в Подлипках. Мое рождение принесло матушке огорчениеона мечтала о девочке. Ее соседкой по больничной палате оказалась женщина, расстроенная тем, что ждала сына, а родила вторую дочь. Какое злосчастное несовпадение! И две женщины задумали обменяться новорожденными. Матушка часто рассказывала мне эту историю, когда я чем-либо провинился, и приговаривала: «Вот ты и жил бы в семье пьяницы и вора!» или еще хуже: «И как же я тебя не обменяла. Была бы у меня послушная умная дочурка!» В детстве эти пугающие слова действовали, и я меньше проказничал. Но, повзрослев, я набрался храбрости возражать: «И как ты могла меня обменять на девчонку? Спасибо отцу, что он меня опознал!» А произошло вот что. Отец пришел в роддом навестить жену и посмотреть новорожденного ребенка. И мгновенно разгадал заговор двух рожениц. И только потому, что я был очень похож на него.
ИЗ БАТРАКОВ И ПЛОТНИКОВ
Не будь Октября 17-го года, мы бы так и жили в Чувашихе. Не кончал бы я университетов, не вырос в журналиста, а брат Анатолий не дослужился бы до полковника, не стал бы доктором технических наук. В лучшем случае я стал бы плотником, маляром, трактористом, слесарем, механиком. Все эти профессии я «попробовал» и не скажу, что они мне противны. Однажды ради отключения от газетных, теле- и радионовостей, стал докладывать плитку в туалете и ванной комнате. Трудился с удовольствием. Получилась ванная комната как на выставке. Да, здорово поработал! Эти таланты, я думаю, от отца. И главный из нихтрудолюбие, до седьмого пота: пока не закончишь, не бросаешь, забываешь про обед и ужин. Этому мы научились на войне.
Говорят, всякий мужчина остро переживает свое сорокалетиеРубикон жизни. К этому сроку мужчина созревает как личность, проявляются все его таланты, подводятся жизненные успехи, как правило, значительные, которые позже редко кому удается превзойти. На свое сорокалетие я впервые в жизни получил новую квартиру. Казалось бы, радоваться и радоваться. Увы, квартира состояла из двух смежных комнат, с низкими потолками, на пятом этаже, без лифта и мусоропровода. Находилась в Новых Черемушках, куда в 60-х годах еще не ходили ни автобусы, ни метро. Да пропади ты пропадом эта отдельная «хрущоба». До новоселья мы дружно жили в «коммуналке» комнате 16 квадратных метров. Зато на Сивцем Вражке. На работу в «Известия» ходил пешком. А главным образом, я был расстроен вот какой несправедливостью. Мой отец Иван Матвеевич не кончил даже сельско-приходской школы. У меня за плечами десятилетка, военное училище, институт, свободное владение двумя иностранными языками, ордена и медали, полученные на фронте и на гражданке, а вот отца, полуграмотного крестьянина из затерянной в глухомани деревни, превзойти к сорока годам не смог. Дело в том, что как ударник-строитель еще в 1928 году отец на свое сорокалетие получил квартиру на Шаболовке, недалеко от телебашнитогда радиостанции имени Коминтерна.
Да какую великолепную квартиру! Две отдельные комнаты, с высокими потолками. Огромный коридор, где стоял большой деревенский сундук, и где мы с братом натягивали веревку и играли в волейбол тряпочным мячом. Были встроенные шкафы, длинный балкон, солидная кухня и ванная комната. Последняя была настолько просторная (и комната и сама ванная раковина), что с помощью газовой колонки долго ее наполняли. А в студеные зимы ванной не пользовалисьпока раковина заполнялась горячей водой, она охлаждалась. Мы ходили в баню, что находилась возле Донского монастыря. Там было просторно, всегда продавался квас. Квартира располагалась в каменном пятиэтажном доме, построенном, как говорил отец, по немецкому проекту. Таких домов было шестнадцать. Они и сейчас стоят, эти дома, из серого камня, без излишеств, каждый на почтительном расстоянии друг от друга, окруженные скверами и газонами. В центре комплексакультурно- просветительное здание. Его открыли вместе с заселением жилых домов. На первых этажахдетский сад и ясли, на третьембиблиотека, где я брал первые книжки, зрительный зал, где смотрел первые в жизни черно-белые киноленты. Детей пускали бесплатно. Мы усаживались на полу перед экраном, поближе к пианисту.