Глава десятая
ИСПЫТАНИЕ
Казачье ахнуло, пораженное подвигом Петьки Рябцева.
Не успели улечься толки об этом событии, как другая новость потрясла село: ночью, облив керосином пол и стены, заперев ставни и закрутив изнутри дверь проволокой, Захар подпалил хату. Сгорели немцы, все четверо, что схватили Петьку. Погиб в огне и сам Захар.
Немцы озверели. Они факелами подожгли несколько соседних хат и из автоматов постреляли их жителей. Ледяной ужас сковал село.
Мишка исхудал, осунулся от недоедания и постоянных тревог. Картошка подошла к концу, правда было ее еще немного спрятано в деревянном сундуке, но бабушка повесила на него замокизбави бог трогать, на семена только и хватит.
Варили кормовую свеклу и ели с испеченными из отрубей лепешками. Но кончились и отруби, и Мишка с тоской думал, что до весны еще не скоро и чем они будут кормитьсянеизвестно.
Вот скоро, голубок, поля оттаюткартошку гнилую будем собирать, лепешки печьне погибнем, бог даст! утешала его бабушка. А сама по утрам насилу поднималась с постели. Согбенная, усохшая вся, она удивляла Мишку крепостью духа. Она и в него вселяла силы и терпение.
Ты бы полежала, бабушка! Я сам сварю, говорил Мишка, отбирая из ее дрожащих рук чугунок с намытой свеклой.
Ничего, голубок, ничего. Доживем до весны, поля оттают
Она забывчиво повторяла то, о чем говорила минуту назад. И у Мишки больно сжалось сердце от жалости к ней.
Баушк! А что если мне сходить в Афанасьево и обменять мамино пальто на картошку? А то и мои ботинки
Куда ты пойдешь! Немцы по дороге отберут, слабым голосом возражала бабушка. У нее уже не было сил добавлять привычное словоанчихристы.
И Мишка замолкал, он мысленно соглашался с ней и впрямь немцы отнимут вещи. Ведь уволокли же они из хаты ватное косиковое одеяло и плетеную постилку. Приходится теперь с бабушкой укрываться стареньким чекменем да фуфайкой. Как-то прибегал Семкаи у них фашисты пограбили, даже подшитыми валенками не погнушались
Однажды в полдень, когда скупое зимнее солнце светило в чуланное окно, бабушка, уже несколько дней не встававшая с постели, как-то неестественно тихо позвала Мишку. Тот подошел с встревоженным взглядом.
Плохо мне, Миша Видно, черед мой пришел сходи сейчас к Фекле
Помолчала, перевела трудное дыхание.
Если что случится, к ним перебирайся Голубок ты мой!
Страдальческие глаза ее повлажнели, и Мишка ладонью провел по ним, отер слезы. Не в силах был ничего сказать.
А картошку на семена береги Не век тут немым быть к весне, бог даст, прогонят Огород посадишь.
Мишка не выдержал, заплакал. Выбежал, боясь разреветься, на улицу. Постоял за углом, трясясь от рыдания. Мороз прохватил холодом, и он немного успокоился, пошел по переулку.
Тетка Фекла, Семкина мать, была дома, крутила ручную мельницу с Семкой. Всполошилась, увидев заплаканного Мишку.
Аль что случилось?
Бабушка умирает
И Мишка, уткнувшись в теплый фартук тетки Феклы, заплакал навзрыд.
Когда они втроем пришли в Мишкину хату, бабушка уже была недвижная, лежала, словно сморенная сном. Сморщенное личико ее выражало успокоенность и неведомую доселе Мишке отчужденность.
Тетка Фекла молча перекрестилась и накрыла бабушку простыней.
Упокой, господи, душу рабы твоей Парасковьи.
Мишка остро почувствовал свое одиночество, даже все в хате показалось ему каким-то чужим и стылым.
Сема, идите с Мишаткой к нам, я скоро приду, сказала тетка Фекла. Да не плачь, ей хорошоотмучилась, бедная, больше не увидит этих проклятых извергов Ступайте, ступайте, сыночки мои!
И началась у Мишки новая жизнь, в чужом доме, сирота не сиротаприемыш. И все же не одинв семье, хоть и в соседской. Сначала никак не мог привыкнуть, проснется утром, глазамилуп-луп! где это он: свет в окнах такой же, а все кругом не так. И матица над головой не в таких трещинах, и трубка не на месте. Потом уж проморгается, оглядитсявспомнит, что не в своей он хате, а в Семкиной. Да вот он и Семка рядышком, под полушубком ежитсяк утру кирпичи на печке остывают и становится зябко.
И еще плохоголоднее стало. Бабушка всегда находила что-нибудь сварить. Хоть раз в день, но находила. А здесь и картошка раньше, чем у них, кончилась, питались жидким киселем из овсяной отмашки, да выменивала тетка Фекла кое у кого мороженуюблюдами барду, по лепешке на каждого в день давала.
Однажды Мишка пошел в свой дом, нового дружка проведатьтам теперь жила семья эвакуированных из Залегощи. Был в той семье Мишкин ровесникВитек Дышка. Так его прозвали за то, что лепешки из барды называл по-своемудышками. Прилипло это прозвище к нему, как репей к телку.
Немцы, когда заболела Мишкина бабушка, в дом не заглядывали, боялись тифа. И сейчас его стороной обходили на радость эвакуированным. Но сразу же за домом в переулке ставили грузовые машины.
Пока бежал Мишка, портки, из плащ-палатки сшитые, встали колом, коленки замерзли, и Мишке не терпелось скорее вскочить в хату. Как вдруг замечает: стоит в переулке грузовик и из-под брезента виднеются буханки. Гора хлеба! Настоящего хлеба, которого не ел, кажется, вечность!
Мишка позабыл и про холод, и про зябнущие коленки. Воровато оглядевшись по сторонам, он подбежал к машине и зашарил глазами: на что бы встатьне дотянуться до буханок. Нашел. Встав на выдавшуюся из-под борта скобу, Мишка подтянулся и, жадно ухватив пятерней буханку, спрыгнул. И тут же весь похолодел от неожиданности и страха.
Позади него стоял немец в черном комбинезоне. Стоял и, как определил Мишка, недобро улыбался.
Первым желанием было броситься в сторону, в обход немца. Но тут же Мишка сообразил, что от такого долговязого не уйти. Тогда он, сам не понимая, как додумался до этого, протянул ему хлеб:
Нате вотупал из машины
И тут немец, как и Мишка с минуту назад, озирнулся по сторонам, подошел к кузову, достал буханку и поспешно сунул ее Мишке под фуфайку:
Форт, форт, кнабе! Бистро, мальшик! и подтолкнул в спину.
Две буханки, чудом раздобытые Мишкой, тетка Фекла растянула на неделюотрезала по тоненькому ломтику только ребятам, сама же сметала со стола просыпанные крошки и благоговейно клала в рот, как невиданное лакомство.
Забытый вкус хлеба бередил Мишкину память, вызывал из недавнего прошлого дорогие сердцу картины. Бот дед Веденей выносит из амбара и подает ему и друзьям перед выездом в поле по большой краюхе духовитого ржаного хлеба, с прилипшими с исподу капустными листьями. Хлеб словно дышит в рукемягкий, с тоненькой румяной корочкой, как тут удержишься, чтобы не откусить.
Хлеб начал сниться Мишке. Приснилось ему раз, что возвратилась с окопов мать и вывалила из мешка на стол целый ворох ковриг.
Мам, а почему на нижней корке нет капустных листьев? притворяясь, что не очень голоден, интересуется Мишка и, не ожидая ответа, отламывает от ковриги кусок, жадно подносит ко рту. Но, странное дело, откусить ему ни разу не удавалосьвсякий раз он просыпался то ли от Семкиного ерзанья под полушубком, то ли от лающего окрика немецкого патруля за окном
Скорей бы приходила весна. Обычно ей радовались наступала пора перехода от долгого зимнего сидения и затишья к деятельному движению. Все сущее в селе тянулось на простор, к солнцу, в поле и на пастбища. Но нынешняя весна вряд ли принесет радостьсело наводнено врагами, ими забиты все хаты и подворья, огороды и околицы. Смерть и разорение сеяли они вокруг.
Морозы сменила оттепель. Оттаяли в поле пригорки, на бывших картофляниках появились черные проталины. И люди, с кошелками в руках, брели туда за мороженой картошкойпоследней надеждой на спасение. Голод притупил осторожность. Поговаривали, что где-то за селом немцы наставили мин на случай отступления, но люди шли, не задумываясь, что под снегом таится опасность: там, на оттаявших буграх, их ждала пища.
Миш, пойдем в поле, предложил Семка, увидев, как по улице Коновалиха пронесла кошелку с прелой картошкой.
Ладно. Только я сбегаю за Дышкойон тоже пойдет, быстро согласился Мишка.
И вот они втроем, с ведрами, а Семка еще и с санками мать навязалаидут по прогону на дальнее поле, к самому Хомутовскому лесу. Семка с Мишкой хорошо помнят, где осенью была картошка. Там наверняка еще никто не был, и они обязательно принесут по ведру.