Пока один немец вертел ногами педали, другой не терял времени даром: стащив с себя мундир, расторопно шарил по швам и орудовал ногтями. Мишку и бабушку солдаты не замечали, словно их и не было.
А в Семкиной хате в это время чуть было не случилось несчастье. Сюда тоже набилось много немецких солдат. Они пили шнапс, ели хозяйскую картошку, забавлялись картами, играли на губной гармошке.
Семка полеживал на печке и с двухгодовалым братишкой Ваняткой листал книгу «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Мать была в чулане, варила завтрак. Ванятка проголодался и, сев на край печки, канючил;
Мам, дай катоски! Мам!..
Подожди, сынок, сейчас дам, ответила мать, подкладывая в огонь пуки соломы.
Один солдат подошел к краю печки и стал передразнивать мальчика:
Мам, дай котоски! Мам, дай котоски!
Ванятке это явно не понравилось. Он перестал просить и недобро косил глазом в сторону немца. Тут-то и подала мать дымящуюся киселистую картофелинупрямо из кипящего чугунка.
Мам, дай котоски! Мам, дай котоски! не унимался немец.
И вдруг Ванятка размахнулся и залепил горячую картофелину прямо в лицо обидчику. Картофелина, прочертив липкий след на багровой щеке солдата, плюхнулась на пол. Немец взвыл от боли, схватился за щеку и, отшатнувшись от печки, заметался по хате под хохот игравших в карты солдат. Громко ругаясь, бросился к стоявшему под святым углом оружию.
Побледневшая от страха мать, почуяв недоброе, мигом схватила Ванятку на руки и выбежала из хаты. За ней, прыгнув с печки, устремился и Семка.
По утрам глухо погромыхивало на востокефронт, как и месяцем раньше на западе, то отдалялся, то вновь приближался. И Мишка, просыпаясь, всякий раз думал, что где-то там бьется с врагами и его отец, и когда канонада приближалась, слышалась явственнее, радовалсягонят, значит, наши немцев.
Вражеские воинские части, проходя через село, так очистили крестьянские дворы и подворья, что из скотины остались только кошки да собаки. В Мишкином доме солдаты переловили всех кур: «Матка, курасюп, сюп!», забрали мед в кувшинахс лета стоял в погребе на случай простуды. Бабушка попыталась было усовестить фрицев, но куда там.
Грабители и есть, нехристи! в сердцах заключила она, пряча в закутке дежку с ветчинойавось не найдут, окаянные.
Однажды утром Мишка сидел на конике и чистил картошку в мундире. Картошка только что из печи, горячая, и он, дуя на пальцы, думал, что хорошо еще не всю картошку немцы взяли, а то есть было бы нечего.
Вдруг Мишка услышал чьи-то встревоженные голоса на улице. Выглянув в окошко, увидел бегущих по проулку людейспешили зачем-то к Гаточке. Вошла бабушка, крестясь и бормоча молитву.
Что там, бабушка? спросил Мишка.
Пленных ведут наших. По большаку. Немцы-то с собаками!
Мишка схватил фуфайку, на ходу одеваясь, бросился к двери. От порога вернулся и набрал из чугунка в карманы нечищенных картофелин.
Гляди, не суйся близко! бросила вдогон бабушка.
Ночью выпал снежок и подморозило, и первое, что услышал Мишка, выбежав за угол дома, это звонкий скрип снега. Казалось, он визжал, а не скрипел под множеством сапог, громким эхом отдаваясь в переулках.
Колонна пленныхчеловек тридцатьшла по шоссе через мост в сторону сельской церкви. Хмурые, израненные люди, кто в шинелях, кто в фуфайках, шли друг за другом в колонне по три. У кого рука на перевязи, у кого забинтована голова, некоторых, раненных в ногу, товарищи вели под руки.
По сторонам колонны, сдерживая на коротких поводках оскаленных овчарок, следовали немцы с автоматами на шее.
Шнеллер! Шнеллер! раздавалось в морозном воздухе.
Подбежавшие к обочине большака женщины страдальчески глядели на пленных и плакали, утирая глаза концами полушалков.
Родные вы наши!
Господи, порази их, немых иродов! Свалились на нашу голову, мучители!
Конвоиры резко и зло покрикивали на женщин, замахивались автоматами, теснили их в кювет.
Мишка стоял тут же и пристально всматривался в лица идущих. Что он ждал увидеть? Отца, которыйвсе может бытьвдруг покажется сейчас в колонне, глянет в Мишкину сторону и заметит его, Мишку? Нет, только не это! Только не это!..
Мишка поискал в толпе сельчан Петькуне нашел. Вдруг он увидел Веньку. По всему видать, тот только прибежал и что-то торопливо шарил за пазухой, в фуфайке, подпоясанной ремешком, взволнованный. Мишка увидел, как он вытащил из-за пазухи краюху хлеба и, протолкавшись вперед женщин, бросил в колонну. Ее на лету схватил кто-то из пленныхлицо его показалось до боли знакомым. На какое-то время в колонне возникла заминка. И тут один из конвоиров сорвал с груди автомат и двинул им Веньку. Тот, как стоял в снегу по колено, так и ткнулся в него лицом.
Вдруг Мишка увидел, что кто-то из колонны бросился к стрелявшему немцу и в мгновение ока вцепился ему в горло. Два тела в смертельной схватке покатились по снегу. Конвоиры спустили овчарок
Женщины закричали, бросились, увязая в сугробах, к плетням. Веньку кто-то успел схватить и унести к домам.
Мишка тоже кинулся бежать. Сзади гремели автоматные очереди, раздавались крики немцев:
Хальт! Хальт! Цурюк!..
Колонна продолжала путь, а на большаке остались недвижно лежать несколько пленных.
Глава восьмая
ПОДЗЕМЕЛЬЕ ВЕДЕТ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ
Убежав с большака, Мишка не пошел домой, а отправился к Петьке. Но того дома не было.
В лес уехал Петрак, за дровами, сказал Захар. Топить нечем. Скирд соломы на гумне стоялв печи сполотнили да битюгам на подстилку немые порастащили.
Захар лежал на печи, слегка постанывая.
Что с тобой, дядь Захар? спросил Мишка.
Ономедни костыли подвели, шел по гололедке и загремел, болит бок и тепло не помогает. К фершалу бы, да где он теперь
Ну, я пойду, дядь Захар!
Пленных, слышно, гнали нонче?
О! Что там было! Веньку Багра чуть не убилион им хлеба бросил.
Вот каты! Ну иди, Минька, я скажу Петраку, что ты был.
Петька пришел к Мишке только под вечер, усталый, с красным от ветра и мороза лицом.
Целые салазки привез, еле приволок. Ты чего приходил?
Немцы наших пленных сегодня гнали. Веньку чуть не убили, как автоматом дали! Сейчас пленные в церкви, немцы охрану с пулеметом поставили.
Петьку словно придавило целым градом тяжелых новостей, он сидел, широко раскрыв глаза, и не мог ничего сказать.
Как как автоматом? Немцы в церковь загнали?
В церковь, понимаешь! И Начинкин там, я больше чем уверенэто он был.
Может, тебе показалось?
Да он, он!
Помолчали оба.
Венька-то смелее всех оказалсяне струсил, подал голос Мишка.
Меня не было, я бы тоже не испугался, отозвался немного задетый за живое Петька. Миш! А что, если
Что? уставился на друга Мишка.
Попытаться спасти пленных?
Из церкви?
Из церкви. Ты помнишь потайной ход?
Помню. И правда. Как это мне не пришло в голову. Идем к Семке!
А может, мы без Семки, вдвоем?
Ну, гляди сам, не обиделся бы.
Ладно, пойдем к Семке.
Церковь когда-то в старину была монастырской, вокруг нее и монашеских келий стояли высокие каменные стены. Стен теперь нет и в помине, как нет и монашеских келий. Но потайной ход, служивший некогда оборонительным целям, сохранился. Он выходил к скалистому берегу Воргола, близ Горюч-камня, и мальчишки не раз лазали по немудобираясь аж до самой церкви. Вход в потайное подземелье был искусно устроен в нише придела и закрывался массивной чугунной дверью.
Ребята стали готовиться к задуманной операции. Петька сбегал на лыжах к скалистому берегу реки, разведал подходы к лазу в подземный ходон был немного завален снегом. Пришлось с полчаса поорудовать лыжей. Семка нашел в амбаре керосиновый фонарь, заправил его, зажегопробовал.
Вечером решено было выходить, по одному, чтобы не привлечь к себе внимание немецких патрулей.
Когда начало смеркаться, Мишка надел фуфайку, подпоясался отцовским ремнем.
Ты куда это на ночь глядя? насторожилась бабушка.
К Петьке я, помочь дров напилить, соврал Мишка. Получилось правдоподобнобабушка знала, что Захар лежит больной.