Пусть не поганит место, святое для этих, кивнул он на дехкан. Заройте подальше!
Дехкане не шелохнулись.
Кто убил? спросил Сафоев пленных басмачей, которых уже успели обыскать.
Я, ответил один.
Почему?
«Умрете, говорил, но не сдадитесь». Грозился
А вам жизнь дорога? усмехнулся Мардонов.
Дети у нас, вздохнул басмач. Сиротами останутся
Было б лучше подумать об этом до того, как пошел в басмачи, сказал Сафоев. А этого, показал он на труп, обращаясь к дехканам, и вправду похороните отсюда подальше. Для них божье слово средство обмана. Не на богоугодные дела звал вас этот кори на разбой и смерть. Вот такую, бесславную Они не ради людей воюют, не за свободу и веру, а чтобы снова надеть на нас ярмо эмиров и беков. Идите-ка теперь по домам. Если снова придут такие, вяжите их без лишних слов. Как мы этих
Пока Сафоев говорил с дехканами, бойцы ловко связали пленным руки. Мардонов стал допрашивать, и тот басмач, который убил своего дахбоши, сказал, что банда намеревается спуститься с гор. Не успел Мардонов выяснить подробности, как об этом же доложил вернувшийся разведчик. По его словам выходило, что басмачи нагрянут с первыми петухами.
По коням! приказал Мардонов и сказал Сафоеву: Комиссар, разделимся! Оседлаем спуск с двух сторон!..
Одну группу повел он, другую Сафоев; расположились так, чтобы дорога, ведущая с горы в кишлак, попадала под перекрестный огонь. Пленных отправили под конвоем в штаб соединения добровольческих отрядов.
Ночь была пасмурной, тучи накрепко затянули небо. С гор дул сырой, пронизывающий ветер.
Султан Сафоев еще раз обошел цепочку бойцов и вернулся на свой наблюдательный пункт, к огромному валуну, на котором установили станковый пулемет «максим». Худого, жилистого пулеметчика Мочалова тоже звали Максим; смеясь, он говорил: «Мы с пулеметом тезки». Он в Таджикистане с начала двадцатых годов, с басмачами воюет не впервые. Работая дорожным техником-строителем, кочуя по районам, быстро сходясь с людьми, он хорошо усвоил язык и обычаи.
Что, Максим-ака, тихо? шепотом спросил Сафоев.
Пока тихо.
А твой железный тезка не подведет нас? Хорошо будет стрелять?
Хорошо.
Патронов хватит?
Мочалов сверкнул белозубой улыбкой.
А это будет зависеть от того, как командир поведет бой.
Чего-чего? округлил глаза Сафоев, которому в общем-то впервые довелось выступать за командира; ожидаемый бой представлялся ему примерно по такой схеме: появился враг стреляй, нет врага терпеливо жди.
Понимаете, товарищ комиссар Мочалов выждал, словно размышляя, стоит ли говорить, и повел речь, как бы подбирая слова, медленно и задумчиво, тихим шепотом, помня, что ночью в горах слышно далеко. Когда я служил в кавалерийском полку, командовал взводом такой же молодой, как вы. Подняли нас в полночь по тревоге, повели по крутым гармским ущельям на банду Фузайла Максума, и кто-то донес, что банда двинулась с горы. Полезла, как саранча Наш комвзвода то ли от страха, то ли в спешке приказал открыть огонь из всего оружия. Я тогда тоже был пулеметчиком, рук от гашетки не отрывал. Взводный все повторял: «Огонь, огонь!..» А басмачи не перли напролом, шли перебежками, и наша пальба была больше в белый свет. Короче, расстрелял все ленты, оставалось отбиваться камнями
Чем кончилось? нетерпеливо спросил Сафоев.
Вовремя подоспели соседи.
Обошлось, значит?
Обошлось, да не без напрасных жертв
Сафоев задумался. Рассказ Мочалова он воспринял как пример, из которого надо извлечь урок. Что нужно действовать, сообразуясь с обстановкой, прежде времени себя не показывать, бить наверняка, в упор, это ясно. Но как угадать нужный момент? Откуда знать в этой кромешной тьме, куда стрелять больше, куда меньше?
Сафоев не постеснялся спросить об этом.
Думаю, было б лучше пропустить головной дозор и ударить разом по всей банде, как только она подступит к кишлаку. С четырех сторон, чтоб не было у нее выхода, как у крысы в капкане, сказал Мочалов.
Сафоев, помолчав, качнул в темноте головой.
Да, ты прав, Максим-ака. Спасибо за совет.
Он подозвал бойца и велел идти к Мардонову, передать на словах план, по которому следовало бы начать бой. Мардонов ответил, что согласен, и приказал отряду перегруппироваться. Теперь, если у бойцов хватит выдержки, басмачи попадут в западню, им будут отрезаны все пути. Мардонов и Сафоев строго-настрого наказывали не открывать огня без команды.
Ветер уже доносил негромкий цокот копыт и глухое, далекое ржание коней. Напряжение возрастало. Мочалов закурил, пряча самокрутку в кулаке. Сафоев сказал:
Командиром надо было назначить тебя.
Я, брат, за три года службы три раза был ранен. Какой же из полуинвалида вояка, да еще командир? усмехнулся Мочалов, затягиваясь.
А кто же заставил идти в отряд?
По собственной воле, чтоб скорее изгнать с нашей бахчи диких свиней.
Сафоев тихо засмеялся.
Ты говоришь по-таджикски, Максим-ака, как таджик. Молодец!
Я еще что!.. Послушал бы, как шпарят жена и детишки.
Эх, моим бы научиться по-русски!
Сколько у тебя детей?
Сын двенадцати лет, один
Мало
Двух других еще совсем малышами унесла лихорадка.
Да-а задумчиво произнес Мочалов и, погасив о валун самокрутку, тронул замок пулемета. Горе, конечно Ну ничего, комиссар, скоро забудем про такие болезни. Все наше счастье впереди. Разделаемся с этой сволочью, будет спокойно в стране, тогда и добьемся всего, что хотим, построим свое царство труда и свободы. Не так ли, комиссар?
Сафоев отыскал его сухую ладонь и крепко пожал.
Скоро месяц как в походе, и все это время он не имел вестей из дома. Да и сам написал только раз, хотя не прожил и дня без мыслей о Бибигуль и Давляте. Особенно остро думалось в минуты перед боем, а после, когда спадало возбуждение, первым порывом было написать, что все хорошо, и на этот раз, к счастью, миновали бандитские пули, но всегда находилось какое-то дело, всегда что-нибудь отвлекало. Он ведь комиссар, ему работать с людьми, поддерживать боевой дух отряда, проводить беседы в кишлаках Хлопотливая работа, трудная, сколько людей, столько характеров, а дойти нужно до каждого. Так понимает он суть своих комиссарских обязанностей. Силу ему придает то, что рядом такие люди, как Мансур Мардонов, вот этот чудесный, много повидавший в жизни, крепкий человек Максим Мочалов и десятки других мужественных бойцов отряда
Цокот копыт, пофыркивание сдерживаемых на спуске лошадей звучали уже совсем рядом. Доносились и отдельные голоса, обостренный слух уловил даже смешок.
Неужто думают, что нас нет в кишлаке? спросил Сафоев.
Кто знает, сказал Мочалов. Они ведь тоже не дураки.
Они надеются, что кишлак удалось сагитировать.
Пусты их надежды, комиссар. Прежние курбаши тоже надеялись повести за собой простой народ, да промахнулись Мочалов вдруг прильнул к пулемету, взявшись за ручки. Видишь?
Голова басмаческой колонны вытягивалась из-за поворота. Шайка оказалась велика передние уже подступали к кишлаку, а задним не видно было конца. Сафоев закусил нижнюю губу. Его сердце стучало учащенно, и он теснее прижимался к холодному камню, чтобы успокоиться. Но лежать было невмоготу. Сафоев шевельнулся, однако тут же ощутил тяжелую руку Мочалова.
Спокойно, комиссар! Воюют не числом, а умением
Сафоев снова прижался к валуну. Он, пожалуй, не услышал, скорее почувствовал, как Мочалов сказал: «Пора», и тогда крикнул: «Огонь!» В то же мгновение грохнул четкий, дружный залп и затарахтел пулемет. Ударили и оттуда, где залег Мардонов, и с двух других сторон, и взвились, истошно заржав, басмаческие кони, перекрыли треск пальбы дикие вопли Судя по всему, басмачи заметались, не зная, куда податься.
Ленту! Давай ленту! крикнул Мочалов и, быстро заправив пулемет, стал теперь стрелять расчетливыми короткими очередями.
Басмачи были вынуждены лезть напролом. Сообразив, что путь назад, в горы, отрезан, они рванулись всей массой на кишлак, и Сафоев сказал, что надо бы подтянуться поближе к Мардонову. Мочалов тут же схватился за станину, покатил пулемет по каменистой тропе. Сафоев обогнал его, и едва сбежал вниз, как увидел всадника, который мчался, не разбирая дороги.