Председатель велел отвезти аптекаршу и дал ей в дорогу свой тулуп.
Лиили ехала закрыв глаза, словно спящая кошка. Розовые поля снега сверкали вокруг. Лиили вдыхала запах тающего снега, езда доставляла ей большое удовольствие, и она успокоилась. Все сомнения и неуверенность, все колебания исчезли. Она повернулась к возчику и спросила:
А нельзя ли быстрей?
Так и получилось, что, когда наступило утро, Лиили вошла в дом.
Доброе утро!
Словно она только что вернулась из хлебной лавки. Ванда посмотрела на нее добрыми глазами и, взяв с полки четвертую миску, стала делить кашу.
Это тебе, Гуннар, она протянула миску сыну в постель. Ром, может быть, ты перестанешь возиться с часами?
Да! И свекор протянул руку за своей долей.
Это тебе, Лиили, сказала Ванда.
Все было знакомо миски, порции каши, постоянный порядок раздачи. Гуннар ел в постели, и Ванда мягко улыбалась. «Тут ничего не изменилось», подумала Лиили. Днем они с Гуннаром были на кладбище. Все могилы еще под снегом, и они промочили ноги. Лиили не могла точно сказать, где могила ее ребенка, и они повернули домой. Нужно было ждать, пока сойдет снег.
У нас могли быть еще дочери, сказала Лиили, глубоко вдыхая сочный запах оттепели. Что-то напоминало приятный запах вспаханной земли, но дышать было тяжело. Гуннар неопределенно усмехнулся, это не могло быть ответом. До дома они не сказали ни слова, не о чем было говорить. Только у двери Гуннар сказал:
Настоящая весна.
И Лиили ответила:
Да.
Она предложила помочь свекрови по хозяйству, но Ванда отказалась, доброжелательно ворча:
Почистить пару картошек нетрудно, не стоит из-за этого пачкать руки!
Ванда уселась на маленькую скамеечку, с одной стороны корзина с картофелем, с другой тазик с водой, работала и время от времени поднимала глаза и улыбалась сыну и невестке.
Хочешь что-нибудь почитать? спросил Гуннар и предложил жене книги. Лиили хотелось бы постирать белье, вымыть пол, петь, лежать, положив голову на грудь Гуннара! Но она сидела, завороженная улыбкой Ванды. Она взяла предложенную книгу и стала читать, не понимая ни одной строчки, ни одного слова.
Теперь, когда Роману Ситска не в кого было влюбляться и некому было влюбляться в него, он даже дома чувствовал себя покинутым. И однажды он торжественно произнес:
Я нанялся на работу!
Ну? удивилась Ванда. Но поскольку она больше ничего не спрашивала, Ром объявил:
Буду кладовщиком.
И ты не боишься ответственности? кольнул Гуннар.
Ерунда! махнул отец рукой.
Вечером, после чаепития, Ванда, как всегда, стала читать своему сыну вслух. К этому Гуннар привык с детства. В вечерние часы мать и сын принадлежали друг другу. Ром и Лиили были предоставлены самим себе, могли слушать, могли делать, что им нравилось. Лиили пошла к Татьяне Лесковой.
Свекор проводил ее до конца деревни, грустно вздохнул и безучастно поплелся обратно. Ему было скучно. Дома он подсел поближе к огню, вынул из кармана жилета часы, приложил к уху, послушал и потом начал разбирать их.
Теперь уже никуда нельзя было пройти по сухому, а крыльцо буквально утопало в талой воде. Ночью на дороге, где грязный снег перемешался с глиной, замерзали лошадиные следы, а по утрам солнце снова растапливало тоненький ледяной покров, и земля превращалась в бескрайнее голубое море.
В одно такое свежее ветреное утро, в нежных утренних сумерках, Лиили бодро встала, умылась, убрала зубную щетку, мыльницу, свое полотенце, ночную рубашку и другие мелочи в чемодан и сказала:
Ну так. Я должна ехать.
Куда? обреченно спросил Гуннар, словно угадывая мысли Лиили.
Обратно.
Как, испуганно воскликнула Ванда, разве вы не вернулись насовсем?
Нет.
Зачем же вы вообще приехали?
Вас навестить. И на могилу к дочке, ответила Лиили.
Тебя здесь больше ничто не удерживает? спросил Гуннар с легким волнением и тревогой. Лиили покачала головой.
Будь здоров, Гуннар! она просто и уверенно пожала мужу руку.
Она не разрешила проводить себя, сказала, что чемодан легкий.
Как же ты по такой дороге доберешься до места?
Доберусь, беззаботно улыбалась Лиили. Пешком дойду, если нельзя на лошади.
Гуннар, освещенный солнцем, стоял в дверях и смотрел ей вслед. Ванда вышла из сумрака комнаты и сказала с упреком:
Почему ты ее отпустил? Почему ты ее не удержал?
Гуннар упрямо смотрел на быстро удаляющуюся по дороге женщину, которая становилась все меньше.
Разве ты ее больше не любишь?
«Помолчала бы!» думал Гуннар о матери. Самый терпеливый человек, наверное, тот, кто способен обуздать свою ярость! Но зачем вообще злиться? Действительно, зачем? Все так и должно было случиться И Гуннар сказал:
Такой любви ей мало. Я должен был уйти вместе с ней.
Почему же ты не пошел? спросила мать осторожно и неуверенно.
Теперь уже поздно, сказал Гуннар и вошел в комнату. Она хочет жить по-другому. Я плохой муж.
Ты говоришь так, словно я во всем виновата! Ванда громко разрыдалась.
У Гуннара было тяжело на душе. Но душу можно лечить, как и тело, она также должна поддаваться лечению, утешала себя Ванда и чувствовала от этого некоторое облегчение.
А Лиили, опьяненная весной, солнцем, журчанием тысяч ручейков, легко шагала по воде в Новый Такмак. Жизнь теперь не казалась ей одним только мученьем, каждый день мог принести радость и удовлетворение!
Но эти дни Лиили хотелось прожить иначе, чем до сих пор. Земля не вращается вокруг нее одной это она теперь понимала. Лиили смотрела под ноги, на искрящийся снег и думала о делах, которые ждали ее. У нее было такое же решительное настроение, как у женщины, которая долго откладывала и наконец решилась произвести генеральную уборку. Лиили не терпелось поскорее добраться до места.
Перейдя через реку, Лиили на секунду поставила чемодан, чтобы передохнуть. Новый Такмак весь был в мареве, еще заснеженное поле заречья слепило глаза. Здесь, на этом месте, Лутсар командовал зимой учебным сражением, и Лиили уступила дорогу поющим колоннам. Там были и женщины в лаптях, в ватниках, с деревянными ружьями на плечах, с лопатами, с гранатами за поясом. Лутсар поднял руку к козырьку и щелкнул каблуками. Глаза у него были пустые
Погибнуть здесь, в двух шагах от дороги, на поле игрушечного сражения, в игрушечном окопе, вдалеке от настоящей войны и борьбы какая ирония судьбы! Как мало надо для того, чтобы сбиться с пути! Иногда только два шага
Лиили подняла чемодан и пошла дальше к деревне, видневшейся за дрожащим маревом.
7
Деревья все еще стояли обнаженные, и кустарники все еще просвечивали насквозь, и прошлогодняя трава еще покрывала землю, как седые волосы. Но уже была весна, и люди жадно вдыхали теплый свежий ветер и, как всегда весной, томились в ожидании чего-то необычайного.
Две недели не было связи между колхозами, земля была залита водой, и горе тому, кто в это время находился в пути. Теперь земля подсыхала и на пригорках была уже совсем сухая, но погода стояла хмурая, облачная, и вода в реке, остановившейся еще в осенние заморозки, ждала бури и южного ветра.
Женщины заботливо оглядывали просыпающуюся землю им придется пахать, сеять и собирать урожай. И каждый, кто проезжал по дороге между полей, останавливал лошадь, бросал вожжи в тарантас и мял в ладонях сырую теплую землю. Над полями голодно и зло каркали вороны, и первые желтые бабочки трепетали над парами в воздухе. К деревне приближалась повозка, запряженная старой, усталой лошадью. Каждый день у нее был новый хозяин, иногда с тяжелой рукой, иногда с не закрывающимся от ругани ртом, один с кнутом, другой с палкой, старики, бабы и мальчишки. Старой Арабелле надоело командуют кому не лень. Сейчас она тащила двух женщин и пустую бренчащую бочку. Ни одна из этих трех не была ей по нраву. Кобыла шаталась, как пьяная, с одного края дороги на другой и едва сдерживала смех: «Эти дамочки ни вожжи не умеют держать в руках, ни крепких слов не знают. Каждый мальчишка понимает, что на одном только «но-о» далеко не уедешь. Уж Арабелла знает, с кем можно дурака валять».