Трудно растить детей. Кристина ребенком часто болела, и Тильде жаловалась на свои страхи и бессонные ночи. Маленький ребенок маленькие заботы, большой большие.
Так оно и есть. Вместе с детьми растут заботы. Тильде видела, как переживает хозяйка Фатима. Она покорно кланялась в сторону Мекки и шептала в ладони длинные страстные молитвы, чтобы Аллах вложил разум в голову ее сына Ахмета.
Скажи, чем Юлия хуже меня? спрашивал Ахмет.
Она нечистая. Она не твоей веры! плакала Фатима.
Я не верю в бога. У меня нет веры! воскликнул Ахмет.
Тогда ты не мой сын!
Так и выгнала из дому своего единственного горячо любимого сына.
Она не желала ничего о нем слышать, но все-таки знала, что жена директора Салимова Варя сдала Ахмету комнату, что парень молодец, что он работает на молочной ферме. Фатима всегда стояла притаившись у окна, когда учителя шли домой мимо ее окон. Она внимательно разглядывала маленькую девушку, одетую в шапку-ушанку и большое пальто своего погибшего брата. И как это ее красивый, умный и хороший сын мог полюбить такую? И даже отказаться от аллаха?!
Фатима выпекла хлеб и поспешила на соседнюю улицу к подруге, чтобы вместе молиться богу и обсуждать свое горе. Тильде и Кристина в полночь ушли на поля собирать полынь и возвратились обратно только в бледный предрассветный час. Снег был теперь глубокий, по пояс, острый как металл, и даже сквозь чулки царапал икры до крови. Пронизывающий до мозга костей ветер дул над полями, и спасения от него не было. Но две женщины упрямо наклонялись за каждым стеблем, чтобы, вернувшись домой, было на чем сварить котелок картофеля. Тильде присела на снег отдохнуть.
Все так безумно трудно, сказала Кристина хмуро и перетянула веревкой то немногое, что удалось собрать.
О трудностях не стоит думать, и жизнь станет наполовину легче, сказала Тильде.
У работы частенько горькие корни, но зато сладкие плоды. Когда-нибудь Кристина сама начнет понимать это.
Они шли к дому, Тильде впереди, а Кристина по ее следам, но у околицы деревни Тильде остановилась и села на снег.
Иди дальше, велела она. Я немножко отдохну.
Кристина пошла, время от времени оглядываясь через плечо. Мать все сидела на снегу, держа вязанку за спиной. Кристина должна была торопиться, педагогам нельзя опаздывать. Теперь в школе не было ни одного мужчины, одни женщины. Вместо ушедшего на фронт Искандера Салимова директором школы назначили поэтессу Амину Абаеву. Она отказывалась изо всех сил:
Я не умею. Я не справлюсь.
И еще позже жаловалась на детей:
Ах, они совершенно меня не слушают!
Но это была неправда. Они ее не боялись, это верно, но она понравилась им с первого взгляда, с первого урока литературы. Все попытки подшутить над новой учительницей прекратились, когда вместо учебника она развернула газету и стала своим тихим поющим голосом читать вслух о героической смерти Зои Космодемьянской.
Как прошел урок? спрашивали учителя.
Дети шалят, когда им скучно. Народ борется, и времена тяжелые, а школа скучная, учебники рассудочные, равнодушные. Мне кажется, что дети повзрослели.
Так думала Амина, новый директор. Издали она казалась совсем юной, и только на лице можно было разглядеть множество тонких морщин.
В ее речах была доля истины. Не она одна думала так. Отцы многих детей погибли, трудности и заботы безжалостно вторгались в жизнь детей. Ученики восьмого класса, вместо того чтобы чертить эллипсы, рисовали на доске морду Гитлера и кидали в нее ручками. Идет война, при чем тут эллипс? Дали бы ружье! Они бы повесили на школу замок и написали на дверях: «Все ушли на фронт!»
Они завидовали Кариму Колхозному.
И все-таки дети старались. По пятам за Бетти Барбой ходили ее обожатели. А Татьяна с воодушевлением говорила о необыкновенном математике из ее класса. Она писала об этом Искандеру Салимову, который беспокоился за школу и хотел знать успеет ли Танин класс пройти всю учебную программу и как дела у Кристины? Кристина не жаловалась.
Молодежь училась. Приближалась весна.
За день Кристина ни разу не вспомнила про мать. На большой перемене она не забежала домой, как обычно, всю перемену просидела в учительской. А в это время Тильде в пальто лежала пластом на нарах, тяжело дышала, и по ее лицу, покрасневшему от жара, стекал пот. Но картошка была сварена и ждала Кристину, как и всегда, в котелке, накрытом тряпками, чтобы сохранить тепло. И, как всегда, Тильде заставляла Кристину есть.
Что с тобой?
Пройдет. Простыла немного.
Я позову врача.
Ну уж, сразу и врача, возражала Тильде.
Кристина положила ладонь на лоб матери и покачала головой.
Пить, попросила Тильде.
Кристина помогла матери раздеться, укутала ее одеялом и накрыла двумя пальто, а Тильде все еще жаловалась на холод, дрожала и стучала зубами. А потом ей вдруг стало так жарко, что она сбросила все.
Пить!
Испуганная Кристина сидела перед ее постелью, к глазам подступали слезы.
Тильде потеряла сознание. Кристина трясла ее, звала и обнимала.
Моя любимая, моя дорогая! Ты меня слышишь? Мамочка! Тильде не слыхала, как звала ее Кристина и как испуганно плакала у нее на груди. Кристина и прежде не раз плакала у нее на груди, но всегда из-за своих обид, переживаний. Какими глупыми, незначительными казались они теперь!
Тильде смотрела мутным непонимающим взглядом и облизывала пересохшие губы. Она была бледная, в холодном поту. Кристина в отчаянии растирала безжизненные руки Тильде. У матери всегда были теплые руки, даже в самые сильные морозы. Как часто мать отдавала Кристине свои перчатки:
Возьми, мои руки не боятся холода.
Они не боялись ни холода, ни работы. Бетти Барба сказала как-то, что они красивые. Кристину это очень удивило.
В переносном смысле? спросила она.
Нет, ответила Барба, они на самом деле красивые. И на вопрос Кристины: почему художница не лепит их, если они так прекрасны, Бетти ответила не очень понятно:
Кто знает, может быть, частичка их красоты есть в моих работах.
Руки матери, насколько возможно, делали за Кристину все, все! Ей было уже девятнадцать лет, но еще ни разу она не выстирала даже носового платка! Задумывалась ли она когда-нибудь об этом?
Нет! Не думала!
Ночью перепуганная Кристина побежала к Татьяне. Она не чувствовала холода, она не заметила, что стоит без пальто и шапки и колотит в дверь ногами и руками.
С ума сошла! рассердилась Татьяна, впуская ее в комнату. Таня стояла босая в одной рубашке. Но очень скоро в ее комнате погас свет, а сама она бежала по желтой от лунного света деревенской дороге к больнице.
Кристина вернулась домой. Больная лежала, как и раньше, беспокойная, пылающая, с блестящими от жара глазами, и звала Кристину.
Я здесь, моя хорошая, я с тобой, моя дорогая, шептала девушка.
Но Тильде не слышала, как отчаянно плакала ее Кристина. Татьяна привела врача быстрее, чем можно было рассчитывать. Зуфия Фатыхова сбросила пальто на пустые нары Фатимы и подошла к больной. В маленькой комнате было слишком тесно. Кристина осталась за дверью, от страха кусая пальцы, а сердце ее грозило разорваться.
Глупая девчонка, шептала Татьяна. Все будет хорошо, только у вас ужасно холодно.
Дрова кончились.
Кристина распахнула дверь доктор делала больной укол. Все переживания по сравнению с тем, что она испытала этой ночью, казались Кристине пустыми и жалкими. Доктор ушла только под утро.
Нет, она не умрет, сказала Зуфия Фатыхова.
Вместе с врачом ушла и Таня, но скоро вернулась, волоча за собой на веревке вязанку дров. Они затопили печь и сидели освещенные ее пламенем. Татьяна заплетала волосы, а Кристина всхлипывала от облегчения, жалости и радости.
Наступили дни тяжелых испытаний. Неожиданные спады и повышения температуры сделали Тильде слабой и бессильной. На нее жалко было смотреть. Она с каждой минутой все больше высыхала.
Тильде утверждала, что ей хорошо, и умоляла, чтобы Кристина не губила себя, дежуря у ее постели. Больная засыпала ненадолго и всякий раз, просыпаясь, видела дочь у своей постели. Еэва часто говорила, что Тильде любит свою дочку слепой куриной любовью. Нужно было знать, как жилось этой простой, бедной женщине, чтобы понять ее. Нужно было знать, как молодая и несчастная Алина Кюнка, мать Тильде, спасаясь от насмешек, ушла в город и оставила крошечную дочь у своего брата Кусту.