Одна девочка пожаловалась, что у нее ничего нет, ни медового пряника, ни табака, она с опаской разжала руку:
Только это.
Луковица. Красивая золотистая луковица. Решили положить ее в рукавицу. Луковицу и стихотворение Маяковского.
Чертовски здорово, утешала Барба девочку, которая огорчалась из-за того, что не может принести ничего получше.
А Ванда Ситска выменяла за свою блузку шесть стаканов самосада и отнесла Татьяне. Ванда никогда бы не поверила, что сможет торговать на базаре. В ожидании покупателей она смущенно стояла у ограды, опустив глаза в землю, держа блузку в руке, и отдала ее за первую же цену, какую ей предложили.
Ром сидел дома, он был простужен и с нетерпением ожидал возвращения Ванды.
Надули? вздохнул инженер.
Но Ванда чувствовала себя героиней, мурлыкала песенку и поила мужа горячим молоком из блюдечка. Рома раздражало бормотание жены, и он сердито ворчал:
Молоко слишком горячее.
Но Ванда не обращала внимания на недовольство Рома, она вспоминала, как относила табак Татьяне.
Кажется, в прошлом году вы собирали лекарственные травы? спросила Татьяна.
Да, собирала.
На следующий день Ванда отнесла Тане ягоды шиповника и сушеные цветы ромашки.
Как поживает Лиили? спросила Татьяна, хотя сама знала это гораздо лучше она переписывалась с Лиили.
Ванда нервно замолчала, и ее шея покрылась пятнами.
Хорошо, ответила она. Только я не знаю, так ли это на самом деле. Может быть, она не хотела писать правду.
Человеку иногда нужно побыть одному и обо всем подумать. Татьяна доброжелательно посмотрела Ванде в глаза.
Ванда пожала плечами. Говорить на эту тему ей не хотелось. Но вдруг она повернула голову к Тане и быстро спросила с легким упреком:
Вы же не думаете, что мы ее выгнали? Я была бы счастливейшим человеком, если бы она вернулась.
И ваш сын обрадовался бы, правда? спросила Таня немножко грустно и чуточку насмешливо, но Ванда этого не заметила.
Конечно, кивнула она. Обязательно.
Разве что-нибудь изменится, если Лиили вернется?
Ванда растерялась и посмотрела на Татьяну с удивлением.
Сбор подарков продолжался неделю. И однажды, когда Татьяна появилась в школе в ватнике, вся учительская спросила в один голос:
Где твоя шуба?
Татьяна ее продала. Она небрежно бросила:
Подумаешь!..
Не кривляйся, рассерженно воскликнула Барба. Может, ты хочешь, чтобы я тоже продала эту горжетку только для того, чтобы подразнить человека, который задел мои чувства!
Татьяна не спорила, ей нечего было сказать Бетти Барба, эта старая ведьма, видит людей насквозь. Ни слова ни говоря, она взяла из шкафа журнал и, опустив голову, заторопилась в класс.
Осенью директор Искандер Салимов оскорбил ее перед всеми. Наверное, считает ее неженкой: «А разве вы не знаете, что идет война? И вообще, не вам бояться холода, у вас такая теплая и дорогая шуба».
Таня хорошо владела собой, но забыть не могла.
Во дворе Татьяна встретилась с Салимовым, директор посмотрел на нее с испугом, шагнул в сторону и уступил ей дорогу. Но удивительно Татьяна не почувствовала никакого злорадства.
После уроков она долго вертелась перед зеркалом привыкала к ватнику. Потом пошла к художнице. Барба в пальто, надетом на голое тело, стирала свою единственную пару белья. У художницы были золотые руки, и для нее сложить новую трубу было пустяковым делом. Но стирать она не умела.
Дай-ка я, предложила Таня.
Барба отошла, облегченно вздохнув.
Терла, терла, вроде делала все как положено, а оно стало только грязней, пожаловалась сна и села: после такой тяжелой и сложной работы необходимо было закурить.
Она с удовольствием затянулась вонючей махоркой и стала рассуждать:
Ах, Танька, Танька, идеальных женщин нет. Женщины бывают земные, настоящие и несравненные. Все эти античные абсолютные дамочки, все эти Афродиты и Афины Паллады, вместе взятые, не стоят одной-единственной живой женщины! Теренций сказал: ничто человеческое не будет ей чуждо. И Маркс утешает нас, признавая то же самое.
Татьяна усмехнулась, у нее было хорошее настроение, как у ребенка, которого простили. А может, Бетти Барба извинялась за свою беспомощность? Кто ее знает
В конце месяца в больницу к Фатыхову приехали ревизоры. Врач принял их достойно, показал свои владения палаты, лабораторию, приемную, операционную, познакомил с историями болезней. Тут были записаны опухоли, сложные и тонкие операции глаз, тяжелые случаи родов. Переломы костей, случаи гангрены, ранения сердца и легких. Люди доверяли ему, смотрели в его близорукие глаза, словно удивлялись, что он такой: по-деревенски коренастый, в очках, с круглым животиком и обвисшими пожелтевшими щеками, что он нетерпелив и строг.
Ревизия работала несколько дней. А в доме врача, в большой кухне, бесконечно пекли, варили и ощипывали птицу. Рууди Популус неустанно колол дрова и охапками носил их вверх по лестнице и получал от кухарки нахлобучку за свою черепашью медлительность.
Сестры в белоснежных халатах постлали новое постельное белье, появились новые алюминиевые ложки. А окна палаты украсились цветочными горшками. Цветы были жалкие, чахлые. Но даже такая зелень радовала глаз.
Доктор Фатыхов, как обычно, совершал свои утренние обходы и отдавал распоряжения. Последнее время он стал предпочитать старшей сестре маленькую, тихую Белобородову, которая была старательна как муравей и точна как хорошие часы. Кроме того, она не разжирела на больничных харчах и не выпрашивала у больных подарки. Честность, добросовестность и старательность вызывали уважение доктора Фатыхова.
Работать Фатыхову было нелегко. Две сестры, фельдшер вот и все, на кого можно положиться. Фельдшер умел все: лечить лошадей и телят, выдергивать зубы, перевязывать раны, помогать при родах, вправлять кости. Санитарки были малограмотные их прислали в помощь врачу из окрестных деревень. Фатыхов рассвирепел, когда увидел, как в ординаторской, сидя у окна, они искали друг у друга в волосах. Двух молодых санитарок, которые слишком развязно любезничали с больными, он тут же выгнал. Он был слишком загружен, слишком много работал, чтобы постоянно и последовательно добиваться большой чистоты и порядка, но он с лету понимал и оценивал все хорошее и плохое, старательность и небрежность, безответственность и самопожертвование. Он ставил в пример честную, старательную Белобородову и предоставил ей возможность переселиться из общежития сестер в отдельную комнату.
Ох, зачем, зачем это, отказывалась Белобородова, ей было и так хорошо. У нее не оставалось времени, чтобы сидеть в своей теплой светлой комнате. Она не хотела никаких привилегий. Нет. Нет!
За домом врача летели во все стороны птичьи перья и пух, одноглазой кухарке приходилось выбегать в коридор, чтобы охладиться. Она сердилась на этих многочисленных гостей, которые казались ей слишком прожорливыми.
Сам доктор не был чрезмерно гостеприимен, только обходителен, как и следовало хозяину. Но Зуфия была очень рада людям из столицы республики, ее обычно бледные щеки слегка порозовели, и Фатыхов чувствовал себя задетым.
Ты расстроен? спрашивала Зуфия, расчесывая перед сном свои длинные волосы.
Думаешь, это легко? Каждый день операции, а тут еще чужие люди у тебя на шее, жаловался Фатыхов, устало вытягиваясь в постели в ожидании жены. Завтра они кончают работу.
Зуфия поднялась и отошла от зеркала.
Уже завтра, вздохнула она с сожалением.
Ревизоры собирались уезжать. Были обнаружены пустяковые нарушения финансовой дисциплины, на которые не стоило обращать внимания. Но оказалось, что бухгалтер больницы платил кухарке Фатыхова зарплату как санитарке. Тогда ревизоры решили лично познакомиться с больничным персоналом.
Белобородова?
Да.
Ксения Александровна?
Да.
Сестра?
Да.
Как долго здесь работаете?
С сентября прошлого года.
Вы эстонка?
Нет, русская.
Но из Эстонии?
Да.
Ревизор поставил против имени Белобородовой точку: тут все было ясно. Он с интересом рассматривал девушку. Кого только не забрасывает сюда война!