Он был сыном колхоза. Колхоз растил и учил сироту. Карим не желал жить в опустевшем родном доме. Ночевал он на скамейке в красном уголке сельсовета, а к себе на огород приходил только по весне сажать картошку, потом еще раз окучивать и осенью собирать урожай.
Летом Карим пас колхозную скотину, и все семьи по очереди кормили его похлебкой, и в придачу он получал пшеничный хлеб и брынзу. Иногда хозяйки давали что-нибудь получше, например пирог с калиной, и то непременно с просьбой пусть Карим именно их телочку выгонит на самую сочную траву.
В начале зимы, когда цены на рынке поднимались, Карим продавал картошку, выращенную на собственном огороде. У него были свои расходы: опорки, учебники, табак и водка тоже.
Пярье нравился этот парень, его хриплый голос, веселый нрав и его песенки. Пярье нравилось жить на краю дубовой рощи в светлом бревенчатом доме. Ничего лучшего она и не могла желать, война казалась отсюда далекой и невероятной. Хотя то и дело напоминала о себе отсутствием чего-нибудь из домашней утвари сита, утюга, стеклянной банки
Пярья не любила думать о войне. Гляди! Цветы цвели, птицы пели, и каждое утро подымалось солнце, а в полдень, в жару, парами шли к реке, держась за руки, дети из детского сада. Они бережно клали платьица и штанишки на глинистом берегу и с криками бежали в воду. На закате Карим гнал стадо домой, и прекрасный летний день медленно угасал.
Пярья увидела в окно приближающихся гостей и вышла им навстречу. Они не остались посмотреть, как Карим гонит вниз с горы скотину, поднимающую пыль, которая скрывает толстые курдюки овец, а вошли в дом.
Никто не заметил, что Кристина пошла в сторону леса.
Гости стоя осматривали маленький дом, Тильде и Еэва глядели так, как это умеют делать только женщины: взгляд, как репей, прилипал к каждой вещи.
Йемель, ковыряя в носу, спросил, где Ханнес.
Ханнес пошел на речку мыться. Он только что вернулся из кузницы.
Скоро придет, сказала Пярья.
«Что мог найти в этой женщине большой и мужественный Ханнес? удивлялась Еэва. Лицо птичье, ни бедер, ни груди».
У Пярьи действительно было худое лицо, немножко крючковатый нос, круглые глаза. Она напоминала птицу, но, когда смеялась, острые черты сглаживались и веснушчатое лицо делалось добрым, милым и привлекательным.
Еэва слышала, что Ханнес в кузнице заколачивает большие деньги, и сейчас с горечью подумала о Популусе и Йемеле двух жалких воробьях. Двое мужчин было в доме, но Еэва ни разу не заметила, чтобы от этого стало легче. И она сказала, хмуро глядя на светлые доски пола:
У вас здесь действительно очень хорошо.
Пярья обрадовалась как ребенок и стала перечислять, чем они уже успели обзавестись:
Куры и коза.
Как? Разве они собираются остаться здесь на зиму?
Пярья почувствовала, что сказала лишнее, словно похвасталась, и расстроила земляков. Ах, никогда не надо забывать народную мудрость: говори сам с собой много, а с другими мало.
Когда Ханнес вернулся домой, Йемель спросил:
Ты собираешься остаться здесь навсегда?
Почему? удивился Ханнес. Работать приходится всюду.
Популус вытащил из-за пазухи учебник алгебры, осторожно выдрал оттуда бумагу на раскурку и предложил другим.
Тонкая. Ханнес удивился. Где можно достать такую?
Больше нигде не достанешь. Йемель скупил в магазине все книжки. Я сам у него купил втридорога.
Кто тебя заставлял покупать? бросил Йемель, не спеша насыпал табак на бумажку, ловко свернул самокрутку, лизнул ее языком. Обзавелся хозяйством и запасаешься топливом? обратился он к Ханнесу.
Да. Сидеть на чемоданах нет никакого смысла. Жизнь требует свое, а хлеб с неба к нам не свалится. На авось надеяться нельзя, самому надо шевелиться, отвечал Ханнес, глядя все так же серьезно.
Тебе здесь, кажется, нравится, заметил Йемель.
Но Еэва заплакала слова Ханнеса разрушали надежду на скорое возвращение.
Это так, но зиму я все равно не переживу!
Тильде бояться нечего у нее ботики и муфта, а у Еэвы? Банная простыня и два шелковых платья. Что с ней станет? Деньги кончились. Как жить? Зиму не остановишь. И топливом не запаслись. А мороз в этих местах, говорят, сорок градусов, если не больше!
Лицо Популуса сморщилось как от боли, он не терпел женских слез кричат, как страусихи.
Мы с Кристиной перебьемся, я что-нибудь от колхоза на трудодни получу. Хороши нынче хлеба, урожай будет хороший, тихо сказала Тильде.
Ханнесу, который знал, что на колхоз нельзя особенно рассчитывать, не хотелось еще больше портить женщинам настроение. Он только сказал очень осторожно:
Колхозы должны прежде всего заботиться о фронте, обижаться тут не на что.
Я больше не буду на них вкалывать, махнул Йемель рукой. Работа себя не оправдывает.
А хлеб ты каждый день ешь? спросил Ханнес.
Это верно. В очередь за пайком Йемель становился одним из первых. И не дай бог, если тележка с хлебом запаздывала! Сейчас он ударил себя кулаком в грудь так, что ромашка из петлицы его пиджака упала на пол, и заявил:
А мне даром не дают! За свои деньги покупаю.
Нужны твои копейки государству! крикнул Ханнес. Государству нужно зерно! Урожай нужно убрать!
Верно. Солдат не сможет воевать, если придется лапу сосать от голода. Популус встал на сторону Ханнеса. «У этого парня голова на плечах», подумал Популус.
Ханнес считал, что уже в шестнадцать лет научился разбираться в социальных проблемах.
Ты знаешь, старик, у меня словно гора с плеч свалилась, сказал предприниматель господин Карлсен в субботу вечером, расплачиваясь с Ханнесом за неделю работы.
Это Ханнес и сам понимал. Он знал, что возникший на прошлой неделе конфликт между хозяином и рабочими решился в пользу Карлсена.
За такую нищенскую плату мы работать больше не станем, объявили полотеры.
Очень хорошо! воскликнул с восхищением господин Карлсен, которого прозвали «Колумбовым яйцом». Если вы не хотите, захочет кто-нибудь другой. Насильно никого держать не собираюсь. Слушай, ты!. обратился он к Ханнесу, который стоял в стороне. Ты бы стал работать за такую плату?
Стал бы, искренне признался Ханнес, он работал на строительстве подсобным рабочим и получал меньше всех.
Конец разговорам! объявил хозяин. Можете идти! Видите, желающих хватает.
Часть рабочих ушла, часть осталась. Те, что остались, вынуждены были теперь работать за гроши.
Опять «Колумбово яйцо», ворчали и те, что остались, и те, кого уволили.
Но с тех пор хозяину понравилось беседовать с Ханнесом. И парнишке льстило, что господин Карлсен советовался с ним и рассказывал ему о своих заботах. Он был большим человеком, этот господин, а Ханнес всего лишь мальчишкой, приехавшим из деревни.
Хозяин дружески похлопал его по плечу и пригласил вечером в ресторан.
Иногда надо развеяться, сказал он.
Ханнес выгладил брюки, с трудом причесал волосы и повязал галстук. Руки отмыть так и не удалось. Он остался доволен своим видом. Вполне можно было идти.
Но они не сразу пошли в ресторан. Господин Карлсен должен был заехать домой за деньгами. И Ханнес видел, как почтительно говорил хозяин с женой и пытался обманом выпросить у нее деньги. В конце концов мадам поверила и дала мужу большую пачку «синеньких».
Если меньше попросишь, жена не поверит, весело подмигнул господин Карлсен Ханнесу.
«Совсем как свой парень», подумал Ханнес и рассердился на жену хозяина, у которой тот должен выпрашивать собственные деньги.
Господин Карлсен заказал полный стол всяческой еды и напитков, но вокруг было так много интересного, что Ханнес больше смотрел по сторонам.
В погребке горел неяркий свет и стены были разрисованы всякими кружками и треугольниками. Народу было немного. Две-три мужские компании. И Ханнес подумал, что настанет время, когда и он со своими приятелями будет вот так же сидеть здесь.
Ты знаешь историю про колумбово яйцо? спросил господин Карлсен.
Нет, признался Ханнес. Я только слыхал о ней.
Это надо знать, в жизни пригодится, поучал господин Карлсен. Это значит, что какое-нибудь сложное дело оказывается ясным и простым. Понял?