«Паук» зажгла лампу, измученный Йемель натянул валенки и пошел посмотреть лошадь. Когда он вернулся в комнату, прислуга уже поставила самовар, дружелюбно улыбнулась Йемелю и налила гостю воду В тазик для умывания.
Старуха все лежала на сундуке, от изнурительного бдения она задремала. Она не доверяла людям, считала, что все они жулики. А своему брату и его приятелям она доверяла меньше всего. Кто знает, что за разбойника прислал на сей раз Абдулла.
К тому времени, когда самовар засвистел, в доме появились какие-то незнакомые Йемелю люди. «Паук» притащилась в кухню. Незнакомцы сидели, не снимая верхней одежды, и пили чай из пиал. Они долго торговались. Их маслянистые глазки улыбались то примирительно, то враждебно в зависимости от того, как шла купля-продажа.
Йемель с интересом наблюдал за торгами.
Распивая с чужими чай, старуха продала им муку, мед, шерсть, связку каракулевых шкурок, а сама купила консервы, сахар, водку и чай.
Дела Йемеля в этом доме были закончены. Пачка денег спрятана в нагрудном кармане. Он взял свою котомку, надел пальто, постоял в кухне, ожидая случая распрощаться. Его никто не замечал, все с удовольствием хлебали чай, даже «Паук» не спросила, уезжает Йемель прямо в деревню или еще вернется переночевать.
Йемель вышел во двор, запряг лошадь и тут вспомнил, что забыл в комнате портфель Рахманова. После некоторых колебаний решил вернуться за портфелем. В кухне все еще пили чай. Йемель вошел в комнату как раз в тот момент, когда старуха совала в сундук пачки денег. Так вот отчего ведьма спала на сундуке, стерегла и караулила его всю ночь! Не сводила с него глаз, как кобра с зайца! Заметив вошедшего Йемеля, старуха взвизгнула и стала громко причитать. Крышка сундука со стуком захлопнулась. Испуганный Йемель выбежал из комнаты.
Хорош был холодный утренний воздух. Лошадка вывезла Йемеля из ворот.
Он ехал к центру города по прямым улицам с высокими домами, разглядывал старинные и современные здания. Восточной архитектуры тут было мало; может, только виднеющийся вдали Казанский кремль придавал городу экзотический вид.
Йемель доставил на место отчеты швейной артели. Люди были потрясены неожиданной смертью Рахманова и поминали его хорошими словами.
Я на лошади, сказал Йемель. Если хотите, могу отвезти артели шинельное сукно.
Почему-то не хотели. Не скрывая своего разочарования, Йемель коротко попрощался. Бессмысленно, даром тратил время, занимался чужими делами.
Великий город Казань многолюден. Везде было много народу в очередях, в трамваях, на тротуарах и даже на мостовой.
То и дело попадались крепкие молодые мужчины, красавицы, похожие на кукол, в меховых шубках, толстые пожилые снабженцы с портфелями, раненые красноармейцы и командиры, эвакуированные из Москвы профессора высших учебных заведений, продрогшие и отощавшие ученые в пенсне, нервные и рассеянные старые дамы с озабоченными лицами, спрятанными за высокими воротниками. Почти все несли авоськи, в которых не было ничего, кроме бутылки с постным маслом и нормы хлеба. Они торопились на работу: в школы, институты, больницы, госпитали.
Вокруг кинотеатров в ожидании сеанса толпилась молодежь, в витринах театра висели афиши «Мадам Баттерфляй».
«Город!» завистливо вздохнул Йемель. Вот здесь стоило бы пожить! Ему хотелось побродить по незнакомым улицам и сделать покупки, но рахмановская лошадь была ему как крест на шее, и Йемель долго кружил по городу, прежде чем нашел заезжий двор для командировочных.
Теперь Йемель был сам себе хозяин. Он отыскал в центре города базар, чтобы справиться о ценах и проверить не надула ли его старуха. Надула, старая карга, надула!
Йемель планировал, что купить и привезти с собой в деревню. Чай, мыло и ситец были там самым ходким товаром. Но времени было еще достаточно, весь день впереди.
Он купил себе бутылку коньяку, жареную курицу, икры и консервов и решил пойти куда-нибудь, где можно было бы спокойно перекусить. Но тут на глаза ему попался павильон «Фотография», и он прежде всего зашел сфотографироваться. Тепло одетый фотограф в высоких валенках с отвернутыми голенищами жевал колбасу, запивая ее горячим чаем.
Тут имелось две панорамы на выбор. Одна изображала стоящую на хвосте русалку с роскошной грудью, с темно-красными щеками и кривым носом; другая березовую рощу, впереди которой скалило зубы чучело медведя с разведенными для объятий лапами.
Если вы женаты, советую медведя, порекомендовал фотограф. Ложка в стакане всякий раз угрожающе оказывалась у самого глаза фотографа, когда он отхлебывал чай.
Йемель поинтересовался:
А когда будет готова карточка?
Можно сразу. Но это вдвое дороже.
Йемель решил запечатлеть себя в объятиях русалки, но в последний момент передумал. После войны хорошо будет рассказывать приятелям, что в далекой России он боролся с медведем!
На краю базара красивая девушка переминалась с ноги на ногу, предлагала прохожим маникюрный набор коробку с розовой шелковой подкладкой. Йемель подошел ближе.
Слушайте, вы эстонка. Не так ли?
О господи! воскликнула девушка с веселым испугом. Да, эстонка! Откуда вы узнали? и громко засмеялась.
Акцент выдал! «Купите каросий маникююр. Отсень лутсе! Сакраницный маникююр».
Они рассмеялись. Девушка постукивала ногой об ногу, часто шмыгала носом, лицо у нее посинело от холода.
Не идет торговля? спросил Йемель.
Не идет.
Замерзнете так.
Я уже собиралась домой. А вы живете в Казани?
От своей новой знакомой Йемель впервые услышал, что здесь есть представитель эстонского правительства.
Где он находится?
Я могу показать, если хотите, услужливо сказала девушка.
Как вас зовут? спросил Йемель.
Лооли.
Из Таллина?
Нет. Из Тапа.
На центральной улице находилась маленькая контора. Помещение было завалено пакетами. Из бумажных оберток выглядывали носки валенок, рукава ватников, нижнее белье. Представители Латвии и Литвы играли между собой в шахматы и не удостоили Йемеля и Лоори ни единым взглядом. Эстонский представитель в меховой шапке предложил им сесть и начал расспрашивать про жизнь земляков в Такмаке.
Именно с эстонцами в этом районе мне до сих пор не посчастливилось связаться, сожалел он.
Йемель услышал удивительные вещи. Выходило, что в тылу работали эстонские школы, издавались на эстонском языке бюллетени Информбюро, передавались эстонские радиопередачи!
А в Такмаке ничего об этом не знали!
«Образованный мужчина», оценил Йемель уполномоченного и изо всех сил пытался вспомнить то красивое иностранное слово, которое слышал от Рахманова. Йемель ужасно сожалел, что забыл его.
Наших эстонцев там немного, сказал он и начал по пальцам всех пересчитывать. Было трое Ситска: Роман, его жена-писательница и невестка Лиили.
Ванда Ситска, писательница?
Не знаю, так говорят, пожал плечами Йемель. Потом еще был Популус, его отвезли в больницу. Еще Еэва, но эта ушла из Такмака. Куда? Этого Йемель не знал. Пярья работала в колхозе дояркой, Кристина Лаев стала учительницей.
Что она преподает? спросил уполномоченный.
Не знаю.
Хорошая девушка?
Молодец, да, похвалил Йемель. Они живут через реку, в соседней деревне.
Уполномоченный спросил, чем занимается сам Йемель.
Я в колхозе, отвечал Йемель. Меня послали в Казань с отчетами.
Почему вы не на фронте?
Я человек больной. Меня уже три комиссии освободили.
Уполномоченный стал составлять список эстонцев, живущих в Такмаке.
Как они живут?
Живут, Йемель махнул рукой. Сами знаете. Что хорошего может быть во время войны? Война приносит одни только несчастья и разорение. Но ведь настоящие люди в тяжелый час делаются лучше, сильнее. Это как промывка золота, Йемель кашлянул и сказал наобум, афитация.
Уполномоченный кивнул, улыбаясь.
А как передать им посылку? Все эстонцы, которых мы разыскали в Татарии, уже получили свою долю.
Я на лошади, скромно объявил Йемель. Завтра утром отправляюсь в обратный путь.
Это кстати.