Что ты ломишься? Пирожки уже давно кончились. Ганеев стоял на пороге по-домашнему, без ремня, с расстегнутым воротничком, в одних шерстяных носках, с обглоданной бараньей костью в руке.
Как раз об этих пирожках я пришла поговорить! закричала Кристина без всякого предисловия.
Смотри-ка, смотри, удивился Ганеев.
Свои пирожки можете продавать когда и кому хотите, но не ученикам во время уроков.
Ганеев все понял.
Ты, знаешь ли, не кричи, выговаривал он. Тебя поставили над детьми, ты и отвечай. Разве Анька виновата, что твой класс разбежался! И со стуком захлопнул дверь перед самым носом Кристины.
2
Метель бушевала. Пропали небо и земля, исчезли улицы и две высокие черные ольхи, которые росли поблизости. Потерялись в метели вороны с их гнездами, казалось, что все на свете куда-то пропало.
«Ну и пусть», думала Кристина, лежа на нарах. У соседей за тонкой дощатой перегородкой зевали. Кристина услыхала, как Мария, учительница русского языка, застилала постель, взбивала подушки и парадно складывала их горкой.
Сегодня ночью Кристине приснилось, что она лежит в открытом гробу. «Я же не умерла», думает Кристина, пытаясь выбраться оттуда.
Ты начинка, говорит Анька, а сама месит тесто. На каждом пальце у Аньки сверкает по большому брильянту.
На помощь! хрипит Кристина и снова пытается встать, но тут появляется Ганеев и замахивается огромной бараньей костью. Кристина вскрикивает и закрывает глаза. Когда открывает их снова, она уже не в гробу, а в разрезанном пополам пирожке, который Ганеев пытается запихнуть в свою полевую сумку. На полевой сумке большими буквами написано: ДЕЛО.
Ей казалось, что она задыхается.
Кристина проснулась, и первой мыслью ее было бежать отсюда. Но куда?
Кристина лежала и думала. Она вспоминала подробности злосчастной истории с пирожками как она, разгоряченная, ударила классным журналом по столу, и как подскочила при этом чернильница, и как она закричала: «По местам!»
Кристина, сказала Тильде, не принимай эту историю слишком близко к сердцу.
Ты ничего не понимаешь! ответила девушка.
Ну конечно! Ты меня считаешь такой глупой, всхлипнула Тильде. Ты меня всегда считаешь глупой
Сумасшедшая метель возилась вокруг дома, то билась в один угол, то засыпала другой. Это мрачное, штормовое утро было утром седьмого ноября через несколько часов на площади Карла Маркса должен начаться митинг.
С тяжелым сердцем Тильде мешала похлебку. Маленькая худющая кошка терлась об ее ноги и вдруг прыгнула на молитвенный коврик, где ее хозяйка почтительно кланялась в сторону Мекки. Но что понимает в молитвах какая-то глупая кошка она не просит, а хватает сама, где может.
Тильде помешивала в котле с похлебкой, Фатима молилась богу, кошка искала еду, а Кристина слушала, как за перегородкой Мария взбивает подушки.
Характер Марии был похож на мартовскую погоду то выглянет солнце, то падают хлопья снега, то идет дождь.
В хорошем настроении Мария хватала гитару с голубым бантом, садилась на край постели и с усмешкой брала аккорды.
Но и в грустные минуты Мария брала гитару и рассеянно щипала струны.
Спят курганы темные, солнцем опаленные,
И туманы серые бродят чередой
Она замолкала совершенно неожиданно на полуслове.
Тоска меня съедает! жаловалась она, заламывая пальцы, и приказывала своей пятилетней дочери: Танцуй, Нелли!
Нелли послушно вылезала из угла, где она тихонько, как мышонок, играла, клала куклу на постель и бережно закутывала ее в одеяло. Подбоченясь и стоя посреди комнаты, она ждала знака матери. Раздавалась простая мелодия, Нелли взмахивала платочком, приседала и семенила быстро, умело, по-детски мило. И все-таки было видно, что она пляшет и поет просто потому, что привыкла слушаться.
Нелли знала неисчислимое количество деревенских частушек, цыганских романсов и опереточных песенок, которые пела мать. Нелли запоминала их без труда, часто не понимая ни содержания, ни значения. Людям казалось это забавным.
Нелли не из красивых детей. Она милая девочка, с коротенькой нижней губой, курносым носом, умными глазенками, и, как кошка хозяйки Фатимы, она каждому прыгала на колени. Посидев немножко на коленях у незнакомого человека, она уже обнимала его за шею. Только мать всегда нежно отстраняла ее:
Ну, ну, ты уже большая девочка.
Отца Нелли помнила хорошо. Фотография мужа стояла у Марии на столе, и, оставаясь одна дома, Нелли вела с отцовской фотографией длинные разговоры.
Дочка спрашивала, а отец отвечал. У матери никогда не хватало времени и терпения подолгу выслушивать вопросы дочери и отвечать на них, а у отца хватало. И Нелли, положив локти на стол и подперев голову руками, смотрела отцу в глаза и спрашивала:
А ты скоро вернешься?
Скоро, доченька, обещал отец.
И отвезешь нас домой?
Отвезу.
Понарошку отвезешь?
Нет, взаправду.
А я знаю, где есть большой яблоневый сад!
И я тоже! отвечал отец таинственно.
Тогда скажи где?
У нас, в Смоленске.
Такие разговоры вела Нелли с отцом, когда они вдвоем оставались дома.
Мария говорила с ребенком спокойно, не повышая голоса, но требовала послушания и порядка. Нелли умывалась сама, вечером аккуратно складывала на табуретке свою одежду и шла спать без уговоров, не торгуясь. Капризничать она не привыкла и распоряжения матери выполняла без разговора, сразу же. Но в ней было что-то взрослое. Она могла, нахмурив брови, долго сидеть у окна и о чем-то сосредоточенно думать. А когда Мария проверяла тетради, Нелли тоже озабоченно качала головой:
Какие небрежные! И что из них выйдет!
Однажды, наблюдая, как Мария причесывает свои светлые волосы, Нелли сказала:
Мама, а ты у нас красивая, и почему-то тяжело вздохнула, мы тебя любим.
Кто «мы»?
Я и отец, объявила Нелли серьезно.
Да, Мария красивая. Под черными широкими бровями сине-зеленые глаза, прозрачные, удлиненные, как огуречные семечки, маленький рот, прямой тонкий нос. У нее осиная талия и красивые ноги, держалась она прямо, словно аршин проглотила, ходила резкими шагами, выпятив грудь и подняв голову, и от этого ее движения казались скованными, как у заводной куклы. Мария могла неожиданно фамильярно подтолкнуть локтем, шутя дать затрещину или неосторожно отпихнуть кого-нибудь руками. Она умела быть то серьезной, грубой, сердитой, то ласковой, нежной, веселой, милой и даже немного пошлой.
Но когда по вечерам она пела, держа гитару на коленях, она сама перерождалась и все вокруг нее становилось особенным, светлым.
Она очень нравилась Кристине.
Вчера поздно вечером Мария принесла домой волнующую новость будто Сталин в Москве в метро произнес речь. Люди сообщали об этом друг другу, но толком никто ничего не знал. Тогда Мария побежала к директору иногда директор знал больше всех, но Варенька покачала головой:
Искандер уехал после обеда в район и еще не вернулся.
Директорский дом был полон народу. Конюх, бригадир из Старого Такмака и люди с молочной фермы всех интересовало одно и то же.
Посиди! пригласила Варенька. Но Мария не входила, беспокойство и волнение гнали ее дальше, туда, где было еще больше людей.
Во дворе она встретила Татьяну.
Не ходи. Салимов в районе, сказала Мария. Варя тоже не знает.
Они вместе вошли в сельсовет. Два деда курили там самокрутки, они знали столько же. Мария безнадежно махнула рукой.
Чего ж ты тогда спрашиваешь?! обиделся дед.
Завтра седьмое ноября! А ведь Гитлер бахвалился, что в этот день будет маршировать по покоренной Москве
Какие новости из Москвы?
С этой мыслью Мария проснулась утром, привела в порядок постель, налила Нелли кружку молока и нетерпеливо спросила Кристину:
Ты готова?
Какая плохая погода! беспокоилась Тильде.
Мария вышла на кухню, нахмурив брови, и сердито натянула варежки, Тильде помогала Кристине завязывать платок узлом на спине.
Ох, какие вы беспомощные! сердито пожалела Мария. Такие неприспособленные! Кушаете красиво, вилкой и ножом, а от трудностей раскисаете.