Тильде спросила обиженно:
Думаете, я не видела трудностей?
Посиневшая от холода хозяйка Фатима вбежала, держа в руках ритуальный кувшин.
Пошли! сказала она, дрожа под своим тоненьким платком.
К площади Карла Маркса двигалось все население деревни. Ученики шли колонной. Падающий снег оседал на ресницах и груди, а сухой ветер обжигал, останавливал дыхание, бил в лицо, ставил на пути грозно дымящиеся, крутящиеся столбы снега.
Высоко над головами развевались красные флаги. Ветер обматывал их вокруг древков и тут же с хлопаньем разворачивал. Как спекшаяся кровь, темнели флаги в белом буране.
Почему мы отступаем?
Враг оккупировал часть Украины, Белоруссию, Молдавию, Литву, Латвию, Эстонию, угрожает Ленинграду и Москве. Фашисты грабят и разрушают страну, истребляют народы. Сколько это еще будет продолжаться?
Товарищи! говорил Искандер Салимов с высокой трибуны на площади Карла Маркса. Фашистский «блицкриг» провалился! Все помнят, как немецко-фашистские оккупанты грозились расправиться с Советским Союзом и за два месяца дойти до Урала.
Все помнили.
Успех врага временный! воскликнул Искандер Салимов. Скоро у нас будет больше танков и пушек, гранат и мин, будет мощнее и авиация. А опорой нашей армии является ее единый и мощный тыл!
Это и были московские новости.
Но жители Такмака, две далекие тыловые деревни, как они должны участвовать в этой борьбе?
Мы многое можем, мы даже сами не знаем, как много мы можем. Мы должны давать больше хлеба. Любой ценой!
Оратор стряхнул с лица снег, он стоял, обнажив голову, гневный и прекрасный. Эта белая буря была полна его призывов и восклицаний!
Усилие, выдержка, мужество и на нашей улице будет праздник.
Сейчас это был не тот Искандер Салимов, каким запомнила его Кристина после первой встречи. Ей почему-то вспомнилось, как жена директора держала в пальцах кусок селедки и давала ребенку пососать.
«Смотри, Искандер, как ей хочется солененького!» воскликнула Варя, и Салимов улыбался ей.
«Они любят друг друга», подумала Кристина и посмотрела вокруг себя. На площади Карла Маркса были только женщины двух деревень, женщины и дети.
«Я очень пустой человек», думала Кристина и заплакала. Она плакала, как ребенок, болезненно морща лицо. Ведь даже к своей матери она относилась небрежно и грубо, доброту матери Кристина всегда принимала, не чувствуя благодарности, как нечто само собой разумеющееся. Только один раз, прошлым летом, Кристина пожалела ее это было в то утро, когда Кристина ходила к врачу. Глаза матери выражали такую безграничную любовь и заботу. У нее было такое пропыленное, усталое лицо. Кристина прижала свою щеку к руке матери. Мать смотрела в землю, но радость ее была так велика, что Кристина почувствовала это и ей сделалось стыдно.
Народ вокруг пел «Интернационал», и Кристина плакала теперь еще сильнее, хотя сердце ее было полно удивительного спокойствия и света.
Какой-то мужчина пробивал себе дорогу сквозь людскую массу, и, только когда он уже совсем приблизился, девушка узнала Романа Ситска. На голове инженера был женский шерстяной платок.
Это вы? сказал мужчина.
Да.
Идите домой, вы совсем посинели.
Скоро пойду.
Как живете?
Хорошо. Кристина не смотрела на инженера: неловко было поднять свои заплаканные глаза.
Киев Орел Таганрог Харьков в руках врага. В Крыму и на Калининском направлении идут тяжелые бои.
Кристина смотрела в землю.
Ну и что же. Мы снова отвоюем их, сказала она.
Роман Ситска внимательно посмотрел на нее своими, как всегда, смеющимися глазами и стал серьезным.
Да. Это все-таки ужасно. Москва тоже окружена.
Москвы им не видать, яростно произнесла Кристина. Никогда!
Я многое бы отдал, чтобы это было так, пожелал инженер.
Что делает Лиили?
Шьет.
Мне пора, сказала Кристина.
Вы загордились, ворчал инженер. Больше не приходите в наш Такмак.
Некогда. Ведь вы тоже ходите по базарным дням сюда, а к нам не заходите.
Я больше не хожу сюда на базар. Есть еще другой базар, дешевле, радостно сказал инженер.
Люди вокруг торопились по домам, только они еще стояли на площади Карла Маркса.
Я должна идти, повторила Кристина, вся дрожа.
Да, холодно, согласился инженер.
На школьном дворе в длинной очереди уже стояли дети, держа котелки в руках и ложки за поясом. В самой большой классной комнате раздавали праздничную похлебку из баранины и хлеб.
Кристина принесла из комнаты миску и молча стала в очередь.
Обабился этот ваш инженер, мимоходом заметила Мария.
Кристина кивнула. Еще летом Ситска был такой красивый, как быстро он изменился! Но зачем Мария сказала так грубо?
Мария принесла Нелли жирную, дымящуюся, наперченную похлебку и большой кусок хлеба, а сама бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку.
Еще никогда в жизни Мария не праздновала Октябрьские дни так. Они всегда были светлыми и радостными. Милая предпраздничная суета, уборка, беготня по магазинам. Демонстрация. Воздушный шарик и флажок в руках у Нелли, забравшейся на плечи к отцу
Нелли долго сидела, задумчиво держа мисочку в руках. Потом она подошла к кровати и робко положила руку на голову матери:
Спасибо.
Лежа по-прежнему лицо в подушке, Мария просила:
Кушай, Нелли.
Больше не хочу.
Нелли забилась в угол под стол и закрыла лицо передничком. Она страдала. Тогда Мария сказала:
Споем, Нелли.
Споем, кивнула девочка, вылезла из-под стола и подала матери гитару.
Вечером Кристина пошла в сельсовет на ночное дежурство. У телефона в сумрачной приемной вокруг раскаленной железной печки стояли старики, держа шапки под мышками, и затягивались своим отвратительно пахнущим самосадом.
Какой-то бригадир кричал в телефон:
Але! Але! «Байрак»! Колхоз «Байрак»? «Байрак» слушает? Але, «Байрак»! Але, але! Слушайте, вы, але!
Он вертел телефонную трубку, старательно подул в нее, стукнул ею по ладони, подергал рычаг и потом с надеждой приложил к уху. В трубке действительно что-то затрещало и зашипело.
Откуда говорят? Что? «Байрак»! Это «Байрак»? Нет? А кто ж тогда? Але! Чертова скотина! Бригадир вытер пот и начал все сначала: Але!..
Подуй сильней! посоветовал кто-то. Этот кто-то, покрывшись полушубком, лежал на скамейке и ухмылялся.
Карим? удивилась Кристина.
Я, согласился парень, поднялся и подтянул штаны.
Ты что тут делаешь?
Сплю.
Здесь?
А где же?
Бригадир с несчастным видом повесил телефонную трубку, плюнул и пошел прочь. Печка угасала, разошлись по своим домам старики, и помещение, пропахшее махоркой и керосином, разом сделалось большим и просторным.
Кристина проверяла тетради и готовилась к урокам следующего дня. Часы громким грудным басом отстукивали время. Это были старые, хорошие, честные часы, хотя когда-то давно они и принадлежали богатейшему кулаку Такмака Салиху. Салих заплатил за них цену хорошей лошади, цифр он не знал, но заводить часы умел и делал это при всеобщем восхищении семьи и прислуги.
Лампа коптила, и Кристина подвернула фитиль. Метель утихла, за окном виднелось бездонное небо с огромными, яркими звездами, дома в лунном свете казались белыми.
Кристина накинула на плечи пальто и от скуки стала чертить на промокашке ромбики и цветы. Тетради были проверены, телефон молчал.
Вам холодно?
Ты не спишь, Карим?
Парень молча встал, подошел к ведру с водой, зачерпнул ковшиком, и, пока он пил, вода текла по подбородку и груди. Потом принес со двора охапку дров.
Почему Карим нравился девушкам? Дикий, грубый и резкий парень, по нескольку лет сидит в одном классе. А Кристине хотелось понравиться ему
Уроки на завтра выучил?
А что?
Карим!
Ну, выучил.
Все?
Вроде бы.
Значит, не все?
Ну, не все.
А немецкий выучил?
Карим не ответил. Но здесь он держался не так дерзко, как в классе.
Так как, выучил? переспросила Кристина.
Нет.
Почему? Языки надо знать.