Нет, Ситска не хотел.
Почему же?
Это длинная история. Он много раз обсуждал этот вопрос с женой, как-нибудь они перебьются. Видите ли, друзья, все это очень сложно. У меня никогда не было неприятностей на работе. А теперь, в условиях военного времени, спокойно работать невозможно: то вовремя не доставят материалы, то наделают брака или не выполнят план, а отвечать придется мне!
Матушка Бамбане хотела знать, чем занимается гость в Такмаке.
Был весовщиком. Теперь ушел с работы.
Почему?
Опять та же причина. На амбарах с зерном висят пудовые замки, а крыши протекают, семенное зерно преет и гниет, а ты отвечай! Так и приходят неприятности. Гораздо лучше лечь спать со спокойным сердцем, чтоб ничто не грызло твою душу и чтоб никто не мог к тебе придраться из-за того, что ты чего-то не выполнил!
А кто же должен отвечать? спросили братья.
Ситска пожал плечами: а он откуда знает? Он приезжий, посторонний человек.
«Хорошо иногда излить душу», тепло подумал инженер.
Солнце садилось. Закат был тревожный. Гость связал свой узел и с недоверием взвешивал обернутый в лист лопуха шарик масла.
Неужели здесь фунт? Потом поднял за красную лапку мясистого гуся. Красивый, правда?
Младший брат спросил с сомнением:
У вас были дома́?
Дома? Как дома?
Ну, раньше.
Нет. А что? удивился гость.
А хутор или лавка?
Лавка! Разве я похож на лавочника?
Он затянул мешок и повязал на банку с медом удобную ручку. Ну, так. Время уходить, и Роман Ситска благодарно пожал руку матушке Бамбане, маленькую детскую руку. Он пригласил их к себе в гости и обещал познакомить с женой. У него замечательная жена писательница.
Растроганный, в приподнятом настроении, он еще несколько раз оборачивался, чтобы помахать рукой стоящей в дверях старушке, и радостный зашагал домой. «Хорошие люди», думал он о латышах. Неотесанные, простые, но сердечные. Он любил простых людей!
Ох эти коварные вечера в Татарии! Совершенно неожиданно Ситска оказался в темноте, в чужой местности, на незнакомой дороге. Он храбрился, пытался взбодрить себя, шагал и для храбрости пел:
Раз въехали в город гусары!..
По другой дороге приближался к нему темный силуэт. Ситска оставил гусар в покое, поудобней схватил узлы и пустился бежать.
Но черная фигура все приближалась, махала рукой и вопила:
Постой!
Будь что будет! Инженер закрыл глаза и остановился. Все равно деваться некуда. Сердце Романа Ситска бешено колотилось, по лицу струился пот, и одежда прилипла к потному телу. И надо же было забыть палку!
Постой!
Йемель! крикнул Ситска. Вы?! Почему вы не позвали?
Добрый вечер, инженер. Как же, я звал. Но вы торопились, как к теще на похороны, тяжело дышал Йемель.
Тут Роман Ситска опустил узлы на землю и оперся на плечо Йемеля.
А я думал, черт его знает кто это.
А видишь кто, и черная фигура похлопала инженера по спине так, что тот зашатался. От Йемеля пахло сиренью, он тоже нес узел.
Вы откуда идете?
Торговые дела, инженер.
Что-нибудь продавали?
Приходится. Это мое занятие.
А сами сказали, что у вас ничего нет, что вы такой же раздетый, как Еэва.
Ева и должна быть голая, усмехнулся Йемель и потом объяснил: Я не свои вещи продавал.
Ах так, догадался Ситска.
Дальше они пошли вместе.
То ли на Йемеля нахлынули воспоминания, то ли спьяну, он вдруг со скоростью швейной машины затараторил:
В Таллине впервые, в Эстонии всего во второй раз, только третье воскресенье на барахолке! Патенты во всех крупнейших городах Европы Тапе, Пайде, Кейла и Касисаба! Кто желает, тот пробует, кто не хочет, тот и не пробует! Женатые мужчины, не проходите мимо с холодным сердцем, вспомните о своих женах и купите для них невиданное универсальное паяльно-соединяюще-клеящее средство «Эстопасталин»! Хозяюшки! «Эстопасталин» паяет, клеит, сваривает всевозможные вещи горшки, сковородки, алюминий, медь, чугун, стекло, казеин, дырявые руки и разбитые сердца, старые калоши и протезы. Только десять сентов, и вы станете небывалыми счастливчиками: вам будет принадлежать целая палочка универсально-паяльно-соединяюще-клеящего препарата «Эстопасталин»!
В тишине вечера голос Йемеля слышался далеко. Собаки жалобно выли. Инженер слушал раскрыв рот, полный искреннего удивления.
Расскажи еще, попросил он.
Всякие штучки дверные ручки, зубные щетки, детские соски, ленты для прически, гребни на затылок, пробки для бутылок подходи поближе, пальчики оближешь! Безо всякого обмана вынешь деньги из кармана!
Еще раз! умолял инженер. Но Йемель покрутил головой.
Эх, Ситска! Была жизнь!.. Йемель плакал и кулаком вытирал глаза.
Впереди чернел спящий Такмак. Лишь в некоторых домах еще мерцали огоньки. Неуклюжие колхозные амбары вдруг возникли поперек дороги. Погода менялась, на небе собирались тучи, река казалась совершенно черной. Начал накрапывать мелкий осенний дождик.
Чего ты сам мучаешься, инженер, ты ведь образованный человек, поучал Йемель и предложил: Я бы мог за тебя торговать.
Посмотрим, ответил тот неопределенно, сейчас ему хотелось отделаться от Йемеля.
В знак взаимного уважения они почтительно приподняли шляпы и пожелали друг другу спокойной ночи.
В дверь инженер стучал ногой, обе руки его были заняты. Открыла перепуганная Ванда. С лицом победителя Ситска опустил на пол узлы, отдал жене шляпу и стал сразу же торопливо развязывать мешок.
Масло.
Масло! повторила Ванда.
Гусь.
Гусь!
Мед.
Ой! Неужели мед?!
4
Лиили поставила в консервную банку последние осенние цветы и долго стояла на коленях перед осевшим могильным холмиком. Она подняла заплаканные глаза.
Таня, ты? воскликнула она тихо, поднялась и стряхнула песок с колен. Не знаю, что со мной делается. Черты лица дочки забываются. Я только вижу ее руки с ямочками, чувствую, как она ласкается, и слышу ее слова, смешные самодельные слова
Они шагали в гору, и Лиили обернулась.
Наступит день, когда я в последний раз приду на ее могилу, сказала она.
На шиповнике уже были плоды. Татьяна подошла к кустарнику и, стараясь не уколоться, стала срывать красные ягоды.
Сюда нужно прийти всей школой. Можно будет собрать целый воз витаминов для фронта, обрадовалась она.
От мужа все еще ничего нет?
Таня покачала головой.
Темнело. Идти в обход им не хотелось: подняв юбки, они перелезли через плетень и оказались на дороге. В небе уже поблескивали большие лучистые звезды. Лиили подняла воротник жакета.
Как ты догадалась, что я на кладбище?
Твой муж сказал.
Ты у нас была?
Татьяна кивнула и обняла дрожащую Лиили.
А зайти они тебя не приглашали?
Приглашали и были очень милы.
Лиили вздохнула:
Я сама, наверное, плохая.
Оставь.
Ну ладно. А как ты живешь? Мы давно не виделись.
Лиили слушала, но не особенно внимательно. Таня говорила что-то о школе, о директоре, о конспектах, об учебниках Да, верно, Таня скоро начнет учить детей
А я нигде не могу найти покоя, сказала Лиили. Целые дни в комнате со свекровью, ее липкая любезность и преувеличенная заботливость, затасканные шутки и самовлюбленность Романа Ситска, с тех пор как он стал ходить по домам, выменивая продукты, он совершенно оболванился. Его больше ничто не интересует. О своих походах в окрестные деревни он может рассказывать десятки раз и все по-разному. Не понимаю, как человек осмеливается лгать! С такой плохой памятью.
И как это раньше он казался мне таким умным, хорошим, великодушным? Я, пожалуй, была в него влюблена. Гуннар всегда ленился и не хотел никуда ходить, лежал в своей комнате и заставлял, чтобы ему читали книжки вслух. А мы со свекром ходили вдвоем в театр, в кафе, на танцы. Сейчас Роман кажется совершенно другим человеком, больно смотреть, как он меняется. Может, тогда это только казалось, просто вокруг все было так элегантно библиотека, ковры, картины, цветы, великолепный дом? Не знаю. Сейчас он стал мелочным и капризным. Ему все время чудится, что его порция еды самая маленькая. Самое удивительное, что никто, кроме меня, ни его жена, ни Гунни не замечает этой ужасной перемены. Да и во мне какой-то хаос, рухнули все мои представления о жизни