Нет, то был не гидальго Ламанчский. То был Роман Ситска из Такмака. Нет, у него не было шлема, а все та же широкополая шляпа, не было копья, а лишь ободранная палка, не было щита, только большой узел на спине. И он не рвался радостно в бой, он угрюмо хмурился. Даже красочная осень угнетала инженера и казалась ему безобразной.
В компании с сыном дорога в Ольгово была бы, несомненно, легче и приятнее. В этом походе хватало и юмора. Ведь Роман Ситска шел предлагать полногрудым деревенским красоткам одежды, принадлежавшие его жене Ванде, писательнице и философу!..
Унизительно вот так одиноко шагать по этой узкой извивающейся тропинке. Стоять с товаром на базаре в Старом Такмаке это еще куда ни шло, но идти коробейником из дома в дом Ему хотелось домой, где добрая и снисходительная к его настроениям Ванда поймет его и пожалеет.
Навстречу шли двое мужчин с вилами, и одинокий путник крепче прижал к себе свой узел: и камня взять неоткуда, если понадобится Чернозем.
Но он зря опасался мужики свернули в сторону и скрылись из виду.
В полдень показалось Ольгово, но теперь приходилось идти через болотистую низину. Ситска закурил и надвинул шляпу на глаза: дорога неприятная. Но что может какой-то Роман Ситска перед лицом необходимости?
Так думал мужчина в черном костюме, отмывая ноги в мутно-коричневой воде придорожной канавы. Наконец он встал, подавив в себе чувство неловкости, подвернул штанины и взвалил на плечи узел.
А деревня была совершенно пуста. Свиньи, поднимая головы, смотрели на него белыми сонными глазами, а из окошек, из-за разросшихся комнатных роз и гроздей красного перца выглядывали дети. Они боялись впустить в дом странного прохожего.
На огороде собирали капусту две старухи с измазанными землей лицами. Хотя инженер и не надеялся, что они что-нибудь купят, он перепрыгнул через плетень и бодро спросил:
А где же остальные?
Старухи, казалось, не слышали. После длительного молчания ответила одна, сгорбленная и кривая:
В поле где же еще?
Когда домой придут?
Сходи и спроси.
Я всегда говорил, что русские гостеприимный народ, Ситска пытался пошутить.
Для кого гостеприимный, для кого нет!
Ну, зачем вы так! Я пришел с сарафанами, а вы злитесь!
Старухи вспыхнули, как подожженный можжевельник.
На полях хлеб осыпается, а он шляется тут! Слушай, барин, убирайся, а то собаку натравлю!
Боже мой, боже мой! ужаснулся изумленный инженер и послушно удалился, вежливо приподнимая шляпу.
В других местах просили зайти попозже, приглашали посидеть отдохнуть, угощали квасом, и Ситска почувствовал себя уверенней. До вечера было еще много времени, инженер грустно побродил вдоль берега реки и, вконец уморившись, сел на траву. Крякали и барахтались в воде у берега утки, иногда они ныряли, подняв кверху красные перепонки, а гуси выгибали шеи на берегу и засовывали клювы под крылья. Деревня Ольгово была чистая и зажиточная, у каждого дома резные раскрашенные наличники, перед каждой дверью вытянувшиеся до стрехи георгины. Тут росли фруктовые деревья, а помидоры были большие и мясистые. Не то что в Такмаке.
На мостках над водой сидел мальчишка, ел хлеб с медом и болтал ногами. Он бережно, по одному, облизал пальцы, с которых капал мед, и крикнул:
Дядя, разве латышей нет дома?
Каких латышей?
Или вы разве не латыш?
Иди сюда, махнул инженер. Я не слышу, что ты там кричишь.
Мальчуган долго сидел на мостике, но чужой мужчина больше не звал его. Тогда он медленно подошел, держа руки за спиной и смешно потягивая носом.
О каких латышах ты говорил?
Ну об этих парень неопределенно кивнул головой.
Где?
Ну, не знаешь, что ли? У мальчишки были кривые зубы. Там! Видишь, дом с синими окнами, он показал в сторону деревенской улицы.
Разве там живут латыши? воскликнул Ситска.
А кто же? удивился мальчишка.
Пока инженер рассматривал дом латышей, мальчишка, скосив глаза, изучал его черный костюм.
Дядя, спросил он почтительно, ты похоронщик?
Что?
Ты хоронишь мертвых?
Инженер поднялся и сдул с рукава пушинку весь берег был в птичьем пуху, как в снегу.
Перед домом латышей осина уже осыпала светло-желтые круглые листья, а на веревке висел клетчатый передник.
Седая старушка впустила Ситска в комнату. Это была матушка Бамбане, а в кровати с высокими спинками лежал с забинтованной ногой ее младший сын, несколько дней назад он наступил на гвоздь.
Свейки!
Тере-тере!
Они долго трясли друг другу руки и говорили как старые знакомые о житье-бытье, о работе, о семьях и о войне. Говорили торжественным тоном. Парень был широкоплечий, светлоголовый, круглолицый и ругал свою ногу и несчастье, которое с ним случилось как раз теперь, в горячее время. Матушка Бамбане стояла, спрятав руки под передник, а сын рассказывал о ней гостю. Девушкой она жила в латышской половине города Валга, эстонский язык давно забыла, в памяти сохранилось только одно слово «kurat».
Да, эстонский «курат» крепкое слово. Русский «черт» и татарский «шайтан» не идут с ним ни в какое сравнение. Может, только финский «пэркеле» да испанский «карамба»! Курат! Пэркеле! Карамба!
Общительный и непринужденный Роман Ситска понравился матушке Бамбане и ее младшему сыну.
Матушка Бамбане сказала, что колхоз у них богатый, на трудодни хорошо платят. Они не обижаются. Аванс им уже дали: пшеничная мука. Еще они надеялись получить зерна, картофеля, овощей. И дыни.
Ситска был изумлен.
А мы ничего не получили и, кажется, не получим. Я думаю, что часть зерна останется даже под снегом. Это неслыханно!
Авось успеют, успокаивала старушка. У нас тоже много хлеба на полях.
Наша деревня богатая, похвалился младший сын матушки Бамбане. Тут все так, как должно быть.
Оно и видно, согласился инженер. Он собрался уходить, но пообещал позже обязательно зайти.
Торговля шла вяло. Не давали даже половины той цены, которую он спрашивал. Никого не интересовали платья Ванды, спрашивали совсем другое: простыни, кружевные гардины и покрывала. Каждую вещь просматривали и на свет и растягивали на пальцах, чтобы проверить прочность. Инженер стыдливо топтался с ноги на ногу и томился.
Но к Бамбане он в конце концов вернулся с солидной ношей. В узле у него была большая банка меда, шары масла, завернутые в лопухи, и гусь. Ситска устало опустился на лавку и, прежде чем выпустить добычу из рук, спросил: нет ли в доме кошки. Кошки не было.
Теперь и старший сын матушки Бамбане был дома. Такой же, как брат, светловолосый, круглолицый и широкоскулый. Их маленькая мать то и дело переводила взгляд с одного сына на другого. Гостя угощали молоком, домашним хлебом, птицей и медом. Голодному Ситска это показалось королевской пищей. Неужели они так едят каждый день?
Старший брат подмигнул младшему и откупорил бутылку вина. Матушка Бамбане принесла кружки.
Выпьем за нашу победу! сказал старший, а младший добавил:
За наши хлеба! Пусть у фрицев слюнки текут.
За здоровье эстонцев и латышей! торжественно предложил Роман Ситска. Что вы думаете о войне? спросил он.
Что они думали?
Есть две разные вещи: вторгнуться на чужую землю или защищать свою родину и народ. Попомните мои слова. Гитлер кончит так же, как Наполеон или Вильгельм!
Наперед ничего не известно, думал инженер. На словах-то все легко, а на деле? Ведь и он ждет скорой победы, но предсказывать не берется.
Несмотря на то, что вино было слабое, как на причастии, оно все-таки подняло настроение. Гость повеселел. Он расстегнул пиджак, жилетку, щеки его порозовели, он рассеянно и беспричинно улыбался, слушая рассказ братьев.
Они родом из Цесиса. Да, это красивое местечко. Они очень тоскуют по родине, особенно мать. Ей хочется перед смертью еще раз увидеть родимую сторонку. Ее средний сын инженер, как и Ситска. Несколько недель тому назад его вызвали на работу в Казань. Специалист. Как у него дела, неизвестно, письмо, вероятно, уже в пути. Все три брата холостяки наверное, они не нравятся девушкам!..
А инженер? Разве он не хотел бы работать по специальности? Сейчас специалисты очень нужны.