Они подошли к дому Лиили, но расставаться не хотелось, и они вернулись на шоссе. От мигающего неба откололась звездочка.
Смотри, звезда падает! воскликнула Таня.
У меня нет желаний.
Шелестели полуобнаженные деревья. Осень! Уже осень!
Скажи, что мне делать?
Тебе самой виднее, уклонилась Таня.
А что бы ты сделала на моем месте?
Я? То, что сделала бы я, ты все равно не сделаешь.
Лиили возмутилась.
Почему ты так решила? Татьяна пожала плечами.
Не хочешь сказать?
Пошла бы на работу.
Ты думаешь, я бы не пошла? вспылила Лиили. Нашлось бы только место!
Обязательно здесь, в деревне?
А ты думаешь, Ситска станут ради меня перебираться из Такмака?
О них я и не думаю.
Значит, мне одной?
А почему бы и нет?
Это значит бросить все?..
Все, что ты не любишь.
Я не говорила, что не люблю Гуннара.
Они снова подошли к воротам. Какая-то запоздавшая хозяйка, в белом платке и переднике, с пустыми бидонами из-под молока неслышно прошла мимо них.
Какая от меня польза? Да и кому я нужна? сказала Лиили подавленно.
Таня покачала головой:
Если все начнут рассуждать так
Для тебя все просто и ясно.
Знаешь, Лиили, иногда у меня такое чувство, что я тебя выдумала. Что ты совсем не такая, какой я хочу тебя видеть.
Какой же я должна быть, по-твоему? обиделась Лиили.
Такая, какая ты есть! радостно засмеялась Таня и стала кружить Лиили.
Я не понимаю.
Лиили, недовольная собой, проводила подругу до реки и пошла домой в одиночестве. На что она жаловалась и роптала! Чего ей не хватает? Людям живется гораздо хуже. Разве в мире мало скорби и траура? Разве меньше горя у той матери, которая в суете эвакуации под страшным напором толпы уронила младенца прямо в волны Камы?
Лиили распахнула дверь, и в комнату ворвался осенний холод.
Скорее, скорее закрывайте дверь! воскликнула испуганная Ванда. Гуннар сидел, опустив ноги в таз с водой. Мать обмывала их мягкой морской губкой, стоя перед тазом на коленях. А Роман Ситска стерег молоко, чтобы не убежало.
Лиили, мы решили продать ваш синий жакет. Вы ничего не имеете против? приветствовал он невестку, едва та успела переступить порог.
Мне все равно.
Это потому, что вы, милое дитя, не знаете жизни, принужденно улыбнулась Ванда. Если бы вы несли всю тяжесть ответственности за семью на своих плечах, если бы вам приходилось заботиться о ваших близких, вы были бы далеко не так безразличны. Но, мои дорогие дети, пока живы мы с отцом, вам не о чем беспокоиться.
Лиили отрешенно опустилась на табурет и глядела себе под ноги.
Ужин в духовке, нежно сказал Гуннар. Ну скушай же что-нибудь! Ты все только бегаешь, посмотри, кисонька, как ты выглядишь!
Лиили послушно взяла миску.
Не эту! Это для Гуннара. На утро. Ваша миска вон та, сказала Ванда громче, чем обычно.
Лиили взяла другую миску и, не ощущая вкуса, принялась есть кашу, рассеянно глядя на Гуннара, перед которым на коленях стояла мать. Это была знакомая сцена.
А когда она вымыла посуду и поставила ее обратно на полку, вспомнилась ей песня, из-за которой однажды она горячо поспорила с Таней. Это была та самая граммофонная пластинка!
Любимый мой, тебя я вспоминаю,
И вижу образ твой в туманной мгле,
И как молитву твое имя повторяю,
И ног твоих следы целую на земле.
Какая мерзость, вслух подумала Лиили.
Что ты сказала, кисонька?
Да так. Ничего.
Опять сплин?
Лиили молча стелила постель.
5
Сумерки наплывали на желтеющий полуобнаженный лес. В беспокойном облачном небе медленно гасла желтая полоса. Но светло-розовая светилась. От первого снега остались только грязные лужи, мокрый подлесок пах грибами и плесенью. Ванда Ситска в шапочке из собольего меха, засунув руки глубоко в муфту, грустно следила, как падали последние листья.
Первый снег, такой невинный и чистый, принес необъяснимое душевное спокойствие. Весь вчерашний день Ванда как зачарованная сидела у окна и не могла отвести глаз от побелевшей земли. Снежинки покрыли все растрепанные соломенные крыши, грязные дороги, пожелтевшую высохшую траву. Каким милым и тихим стало все, словно сгладились вдруг все жесткие черты. А дети! Сколько было крика, беготни. Они валялись в снегу, съезжали с берега, устраивали кучу малу, кувыркались.
Так было вчера А сейчас снег сошел И жизнь стала короче на один день. Ванда почувствовала усталость.
Из глубины леса приближались молодые голоса и шум шагов. Старая дама шагала по мокрым листьям, и, когда шумливый отряд догнал ее, она сошла с тропинки, чтобы дать дорогу десятку девчонок. Они исподтишка разглядывали ее высокую сутулую фигуру. Среди них были сильные, рано повзрослевшие девушки и другие, тоненькие и ребячливые. На всех серые неуклюжие ватники, ситцевые платья до пят, подолы измазаны грязью.
Они шли с ближнего поля.
Тере, проуа!
Ванда выдернула из муфты свою широкую теплую руку и глядела на девушку с нескрываемым интересом. Неужели это Кристина? Она была не так красива, как все говорили и как думала сама Ванда. Таких девчонок было много грязные, мокрые лапти, платок чуть не до глаз.
Спутницы Кристины шли по узкой тропинке гуськом и по очереди оглядывались. Самая последняя спросила:
Вечером придешь?
Еще не знаю, сказала Кристина с сомнением и долго смотрела им вслед. Но когда они совершенно пропали из виду, этого она не заметила. Скрыл их густой кустарник или проглотили вечерние сумерки? Кристина повернулась к Ванде:
Гуляете?
Да. Брожу. Ходила к Трине на могилку и решила немного побродить. Люблю лес в начале зимы, хотя он грустный. Таинственный и грустный. Видите последние листья. Она глубоко вздохнула. Мой муж недавно сказал, что и мы похожи на осенние листья, упавшие с дерева Ванда помолчала и вдруг сказала: Я нашла здесь, в лесу, одно место, потрясающе похожее на картину знаменитого французского художника Камиля Коро. Место, полное нежной поэзии, прохладного дыхания природы и туманной меланхолии рассвета. «Танцующие нимфы» называлась картина. Я видела ее в Лувре, когда Гуннар был еще совсем маленький.
А сейчас вы что-нибудь пишете? спросила Кристина.
Откуда вы вообще знаете, что я пишу? Ванда Ситска была удивлена и тронута.
Лиили говорила.
Ах так! она задумчиво посмотрела вдаль, и прошло время, прежде чем она ответила. О чем писать, милое дитя? О том, как Роман Ситска продает одежду? И для этого он кончал университет? Разве вы сами не видите, что за жизнь у нас? Посмотрите, как тоскует мой сын! А какая у него открытая душа и как глубоко он все понимает! Да, я могла бы писать. Я могла бы написать горькую и грустную правду И только!
Кристина смотрела на старую даму. Серое лицо, обвисшие щеки и редкие, но глубокие морщины. И что нашел в ней Роман Ситска? К тому же она гораздо старше его.
Много ваших книг издано?
Ни одной. Кое-какие этюды, афоризмы и миниатюры были напечатаны в женских журналах. Как раз за несколько дней до войны я должна была сдать в издательство свою первую большую рукопись. Роман. Об этом тоже Лиили говорила?
Нет, ваш муж.
Ванда кивнула:
Он всегда принимает близко к сердцу мое творчество.
Недавно Роман Ситска подробно рассказывал содержание романа. В темные времена средневековья какой-то странствующий монах сообщил одной девушке-дворянке секрет вечной молодости и красоты. Он приказал завесить все зеркала в замке. Прошло много весен, прошла четверть, половина столетия, целое столетие, а героиня романа, как прекрасный цветок, жила во дворце среди голубей и влюбленной молодежи.
Но однажды она почувствовала нестерпимое искушение посмотреться в зеркало. Она пошла в украшенный красными гвоздиками зал, где звучала музыка, и сдернула с золотой овальной рамы покрывало, покрытое столетней пылью. Ее грудь вздымалась, глаза сверкали, губы улыбались, она встала на цыпочки, чтобы увидеть свое прекрасное лицо. Но увидела ох, она увидела сморщенную, увядшую старуху. Она упала и умерла. Музыка продолжала звучать, а гвоздики превратились из красных в черные