Проволокой табличку прикручивалистонал кот, и на верёвке долго дёргалсяжить хотел.
Уходя за своими товарищами, бойцы с политруком залп из винтовок дали. Свежей земле поклонились, поклялись: идо Берлина добраться, и Гитлеру шею свернуть. И ушли. На запад.
Могила братская хорошая получилась, ладная: с деревянным столбиком, на котором имена всех погибших записали, со звездой, из консервной банки вырезанной, над столбиком поставили.
Когда уходили бойцы, политрук парадным строем их по дороге провёл. Руку к шапке вскинул, красноармейцы последнюю честь погибшим отдали: братской могилебольшой, и ещё холмику маленькому. На нём тоже столбик стоял. И надпись имеласьхимическим карандашом, чтобы долго не смывалась: «Васька-партизан». И дата гибели: «Январь, 1942».
И вот что интересно: сколько лет прошло, и деревни той не сталожителей в село соседнее перевезли (потом кто старыйсами померли, кто помоложе, дальше разъехались), и из могилы братской тела на большое кладбище перенесли (там теперь никого не сыскать), и дороги той нетлес на том месте густой, от могилки маленькой следа не найти, а след-то всё-таки остался. В памяти. И пусть не все помнят, но есть. Помнят.
ТАКАЯ ЭКОНОМИКАРассказ
Орудий на батарее не осталось. И людейпо пальцам пересчитать. Большинствораненые, некоторые не по одному разу.
Немцы готовились к очередной атаке. Только что, отбомбившись, улетели на запад их самолёты. Но продолжали скрипеть миномётыи земля плевалась камнями и пылью.
Политрук, пригибаясь, прячась за скальные обломки, ныряя в неглубокие окопчики и щели, оббегал позицию:
Стрелятьточно! Последний патронсебе! Спросил, к Жорке в расщелину заскакивая:Сколько у тебя патронов?
Два! отозвался лихой моряк.
Одинврагу, другой себе! резанул политрук. Советские бойцы в плен не сдаются!
Кто бы спорил! коротко хохотнул Жорка, заламывая бескозырку. В плен не сдамся! Но и патрон себе не оставлю!
Не по-онял протянул политрук; готовый сорваться с места к следующему оставшемуся в живых защитнику, он замер на месте. Это что за
Что зачто за? Жорка, потомственный черноморец с кулаками лихого драчуна и физиономией забияки, казалось, подразнивал старшего товарища.
Что за разговорчики? подобрал, наконец, относительно нужное слово политрук.
Эт-не разговорчики! Жорка чесанул за ухом своей лапищей. Эт-экономика!
Ка-акая экономика? опять не понял политрук.
Советская! моряк расплылся в довольной улыбке.
Неподалёку хлопнула минавзвизгнули, ударившись о разбитое орудие, разлетаясь, осколки, потянуло пылью и тротилом.
Вот! Жорка махнул свободной рукой, в другой держал винтовку, в сторону взрыва. Эт-сколько фрицы денегмарок своихна нас ухлопывают! Посчитать, так со счёту собьёшься! Одна минаэт-тебе не рубль. И не десять! Поболе будет! Сколько они на нас мин кинули?
Много, пожал плечами политрук.
Во-от! с непонятным удовольствием протянул Жорка. Эт-сколько они марок на ветер выбросили? Наших-тоникого не задело! Все в укрытиях! Даже царапинки ни на ком! И намэкономия! Мы ж по ним ни копеечки не спустили! Мы ж их поближе ждём, чтоб наверняка!
Ну? ещё раз непонятливо дёрнулся политрук.
Так вот я говорю: я патрон себе не оставлю! снова хохотнул Жорка. Не правильно это! Наши люди его делали: свой труд вкладывалипатрон денег стоит. Наших денег, советских! И если я хотя бы один патрон в себя пущуполучается, свои деньги впустую истрачу! А вот если на фрицатогда всё верно!
А как же потом?
Не волнуйся, командир, в плен Жору не возьмут! моряк привстал, глянул из расщелины на немецкие окопы. У меня ещё штык и душа морская! Штыком я поболе, чем двух на тот свет отправлю, а душу Это ж сколько им на меня патронов извести придётся, чтобы я со своей земли не поднялся! Жорка даже крякнул. Ух, сволочи! Сколько ж они своих марок на меня потратятсколько денег изведут! Да если бы таких, как я, как мы то есть, поправился моряк, глядя на политрука, много будет, так у фрицев патроны не на что делать будет, не то, что мины или бомбы! В общем, подводя итог разговору, выдал Жорка. Все патроны по врагу, а дальшештыком, ножом, камнем! Зубами, чтоб им!.. Такая моя экономика.
Миномётный обстрел прекратился, из немецких окопов поднялась пехота.
Политрук побежал обратно:
Все патроны по врагу! А дальшештыком, ножом, камнем!..
За спинами наших бойцов свирипело Чёрное море, горел и сражался Севастополь.
КЛАДБИЩЕ ДЛЯ ПАШКИРассказ
Когда немцы первый раз бомбили Сталинград, в окно её комнаты залетел осколок бомбы. Осколок не задел ни её, ни мамуон ударился о стену и упал на Мишку.
Мишкой звали её игрушечного медведя. Медведь был маленьким и мягкимтряпичным, набитым старыми же тряпками.
Мишку сшила мама, когда ей (не маме!) исполнилось три годана день рождения.
Осколок бомбы был горячим, и Мишка загорелся. Когда бросились тушить игрушку, оказалосьпоздно. У медведя обгорели все лапы, брюхо, но самое страшноесгорелаполностью! голова.
А на четвёртом этаже осколки бомбы убили старуху Симонову. А на первомтётю Фаю.
Взрослых похоронили на кладбище. Мишку там хоронить не разрешили.
Нельзя, значит, нельзя. Но оставлять погибшего медведя дома тоже не разрешили.
Я сошью тебе другого, когда война закончится, сказала мама. А этого придётся выбросить.
Нельзя! сказала она и ушла в палисадник.
Палисадник был разбит прямо под окнами дома. В нём росла сирень, и были посажены цветы.
Под сиренью она выкопала ямку, положила в неё Мишку, поплакала, а потом забросала ямку землёй и сделала аккуратный холмик.
Ночью ей не спалось. «Не так как у взрослых получилось! пришла мысль. Надо сделать памятник и оградку!»
Оградку она сделала из веток, их на сирени было много. Памятник со звездойне получился. Пришлось сделать как у бабушкикрест: палочкикрест-накрестона связала суровой ниткой, взятой у мамы. Взятой без спроса. Мама почему-то ничего не давала: ни ниток, ни спичек, ни бумаги. Мама жалела даже карандаш. Говорила, что он нужен для школы, что придёт осень.
Но до осени нужно было пережить лето. А лето оказалось очень жарким.
Немецкие самолёты налетали на город с самого утра. Спасаться от них приходилось в подвале. И каждый раз, выходя наружу, она не узнавала свою улицу. И свой дом. И свою комнату. И ей каждый раз приходилось привыкать, что соседнего дома теперь нетесть только огромная куча кирпича, железа и дерева. Что в её доме, в её подъезде нет двери, а над вторым подъездом нет крыши. Что в её комнате теперь нет окна. Точнее, окно есть, но стекла в нём нет, вместо неголист фанеры с дырочками; мама сказала, что дырочкиследы от пуль, потому что фашисты не только сбрасывали бомбы, но ещё и стреляли из пулемётов.
В середине августа она снова не узнала свою комнату: в ней рухнул потолок, который раздавил их с мамой шкаф, комод, кровать и коробку с игрушками. В коробке жили Даша и Розакуклы, сделанные соседомдядей Николаем. Он работал плотником на заводе «Баррикады» и последнее время совсем не приходил домой. А кукол он вырезал из двух кусков дерева. У них было всё, что должно быть у кукол: ноги, руки, головы. На головахглаза, носы, губы. Дядя Николай умел делать многоекомод, раздавленный потолком, тоже был сделан им.
Дашу и Розу она похоронила радом с Мишкой. По утрам, уходя в подвал, она гладила самодельные крестики и разговаривала с игрушками:
Простите! Не уберегла я вас.
Так говорили взрослыена большом кладбище. Говорили своим родным, своим друзьям, соседям. Она повторяла эти слова и печалилась, что больше никогда не сможет положить Мишку рядом с собой в кровать, никогда не сможет придти с Дашей в гости к Розе или вместе с ними обеими к соседям: Шуре и Вовке.
У Шуры и Вовки комната была пока цела. И потолок. И стены. И пол. Но и Шура, и Вовка, как все оставшиеся жители домадети и старикидень проводили в подвале. Спали. Те, кто мог работать, и мама тоже, днём куда-то уходили: то в город, то к Волгерыть траншеи и окопы.