Теперь я знаю, что живу на этом свете благодаря не только своим родителям, но ещё и очень многим людям, которые когда-то отдали свои жизни за сегодняшний хрупкий мир.
Я знаю имена людей, не Героев Советского Союза, но героев по сути человеческой души. Я знаю о Наталье Васильевне Нещерет, урождённой Голдобиной. В составе группы медсестёртридцать девчонокв июле 1941 года она прибыла в 112-ю стрелковую дивизию, в 198-й отдельный медико-санитарный батальон. Девчонки даже не успели получить обмундированиеходили как есть: платья, туфельки, косынки (а я удивлялся во сне, почему медикии в гражданском!). На другой день эти медсёстры уже хоронили четырёх своих подружек. Через неделю их всех осталось всего девять, такая страшная война!
Я знаю о командире 416-гокунгурского по составуполка Александре Антоновиче Буданове. Именно его полк прорывал вражеское кольцо, чтобы остатки 112-й стрелковой дивизии могли вынести из окружения раненых и знамя части. Именно его, раненого, взятого в плен, фашисты распяли на стволе прибалтийской сосны, развели под его ногами костёр, на груди ножами вырезали звёзды, а потом в слепой ярости диких зверей вбили в глаза патроны. Они боялись его! Боялись даже безоружногообессиленного, уже неживого!
Я знаю о красноармейце Гаврииле Григорьевиче Санникове. Он жил в Кунгурском районе Молотовской области (ныне Пермского края). Девятнадцатого июля он с товарищами, прорвав кольцо окружения, пошёл на востокна соединение с нашими частями. Не дошёл. Двадцать третьего июля был взят в плен. Скончался в фашистском концлагере, в тысяча девятьсот сорок втором. Его товарищ, красноармеец Василий Афанасьевич Шляпников, из Кунгура, был схвачен фашистами двадцать четвёртого. И тоже не дожил до победыпогиб в тысяча девятьсот сорок третьем
В концлагеряхбольших и малыхфашисты уничтожали и солдат, и стариков, и женщин, и детей: советских, польских, французских, чешских Они вешали, расстреливали, травили газом, сжигали: в Аушвице (Освенцим) около одного миллиона трёхсот тысяч человек, в Треблинкепочти восемьсот семьдесят тысяч человек, в Собибореоколо двухсот пятидесяти тысяч человек, в Маутхаузене, где советского генерала Д. М. Карбышева превратили в ледяную статую, более ста двадцати двух тысяч человек, в Сергеевском (на Украине, в Донецкой области) три с половиной тысячи человек
Человек, читающий мою книгу, тебя могло не быть на свете!
Но ты есть.
Потому что был мой дедГригорий Михайлович Черепахин. И были его товарищи: Гавриил Санников и Василий Шляпников. Были его командиры: Александр Буданов, начальник штаба 416-го полка Константин Марсов, комиссар полка Гиният Гизатулин, командир передового отряда 112-й стрелковой дивизии, автор книги «Это было под Краславой» Пётр Зороастров. Были медсёстры Наталья Голдбина, Нина Аврамова, Клавдия Булычёва, врачи Александр Копп, Георгий Зязин, Дмитрий Пехлецкий
Были Зоя Космодемьянская и её брат Александр, были Николай Гастелло и Леонид Золин, Александр Матросов и Василий Лоскутов, Юрий Смирнов и Татьяна Барамзина.
Были маршалы Победы: Жуков, Василевский, Рокоссовский, Конев, Толбухин, Малиновский, Воронов, Новиков
Был Сталин. Судить его дела и поступки может лишь тот, кто хотя бы равен ему.
Когда я проснулся, дома, в 1981-м, я долго не мог придти в себя. Никому ничего не рассказал, понадобилось время, чтобы решиться на это.
Меня, мальчишку, тогда мучило многое и ещё однопростое, физиологическое: там во сне я был без обуви. Как так, почему, бегая по траве в поле, по сучьям в лесу, я ни разу не поранился?
Хотя ноги у меня утром, дома, ломило сильно. Наш кот, который чувствовал нездоровье и часто ложился на больные места, на горло к бабушке, на виски к маме он долго лизал мои ступни.
ГАВ-ГАВ!Рассказ
1
Лёвчик маленькийчетыре всего, да ещё половинкачетыре с половиной года получается.
Мамка сказала, что фашистысобаки, и Лёвчик весь вечер ходил за фашистом, которого определили на постой в их с мамкой хату.
Хата маленькая, хотя и больше Лёвчика.
Большую хату сами фашисты спалили. Самолёт пролеталбомбу сбросил. Бомба в огород упала: все яблони и другие деревья порушила. Фашисту мало стало, он ещё из пулемёта по огороду пострелял. Промазалвсё по хате попало. Та и сгорела.
Мамка сарай соломой, с поля принесённой, утеплила, глиной обмазала, окошко от старой хатыраму уцелевшую принеслапоставила, получилась хата маленькая.
Когда самолёт улетал, мамка вслед кулаком грозила:
Фашистсобака!
Лёвчик запомнил, хотя и не понял: как это собака с таким чудом как самолёт управляется. У собаки же лапы, как у Огурчика.
Но у Огурчика понятно: вот нос, вот хвостсобака, и только!
Только нет теперь Огурчика. Когда фашисты пришли на постой определяться, выскочил пёс навстречу, зубы оскалил, зарычал страшно. И не укусил бы даже, куда укуситьна цепи сидел. А фашист всё однокарабин с плеча снял, затвором щёлкнул и: Ба-бах!
Огурчик долго визжал, под крыльцо полез, оно одно от большой хаты целым осталось.
Из раны в боку кровь выплёскивалась.
Второй фашист Огурчика пожалел, другой раз выстрелил. Не так как первый, а точно.
Ине стало у Лёвчика пса.
Лёвчик долго думал: почему такфашист с виду человек такой же, а собака. И лицо у него человеческое, и рукипо пять пальцев на каждой. Может, личина такая особая? Зимой взрослые ребята дурачились: кто козой одевался, кто котом, а кто и вовсе свиньёй! Да похоже так! Лёвчик, когда увидел, икать с перепугу начал. Мамка на ребят ругалась. Да что тем с того? Бегали все по селухохотали, а кое-где песни пели. Учитель проходил, спрашивал, почему мамка ругается. Та и ответила, что ребята личины звериные надели, Лёвчика напугали. Учитель улыбался, сказал, что ребятам от него несладко будет. Мамку поправил, сказал: не личины надо говорить, а маски
Сейчас не зима. Осень скоро. Может, если звериные маски есть, есть и человеческие? Надел фашист-собака на себя такую и стал как человек. Куда только хвост дел? Неужели в штаны запрятал?
Весь вечер Лёвчик за фашистом ходил, всё приглядывался.
А фашист в маленькой хате хозяйничал. Сначала, правда, мамку лапать пытался, как старый дядька Осип, который за конями при наших ходил.
Как отец стадо колхозное в тыл погнал, так дядька Осип к мамке и подвалил: с одной стороны хватанул, с другой, да по спине погладил. Лёвчик заступиться не успел, мамка вилы о дядьку сломалачеренок пополам. Долго старый Осип с их двора уходилругался грязно, да хромал, за спину держась.
О фашиста мамка ничего не ломала. Только платок развязала, с головы наземь скинула, и всё.
О, майн гот!фашист сказал и пошёл в хатухозяйничать.
Мамку, когда большая хата горела, огнём здорово попалило: половину волос сожгло, от затылка до щеки левой пузыри шли. Испугался фашист, но не так, чтобы уйтисам мамку с Лёвчиком выгнал.
Поселились мамка с Лёвчиком в яме. Там, где с огорода урожай хранился. Раньше. Нынче нечего туда положить быловойна.
Мамка жильё устраивала, а Лёвчик всё возле фашиста вертелся. Штаны тот не снимал, хвоста не показывал, лаятьтоже не лаял.
Стал Лёвчик фашиста дразнить. Раз гавкнул, другой, третий
Фашист голову набок сделал, точь-точь как Огурчик убитый, когда ещё живым был, да как ответит:
Р-р-гав!
Лёвчик от неожиданности и сел. Надо же: вылитая собака! И не подумаешь, что человек.
А фашист давай хохотать-заливаться!
Не сдержался Лёвчик, на ноги вскочил, подпрыгнул к фашисту:
Собака! Собака! Хвост покажи! Где у тебя хвост? Ихвать за штаны, вниз тянуть:Доставай хвост, собака!
Захохотал фашист пуще прежнего, ещё раз гавкнул, да ещёну точно пёс! Сам за штаны свои держится, не даёт Лёвчику снимать.
Собака! Собака-фашист! Лёвчик кричал.
Мамка из ямы выскочила: замолчи! Тряпкой сыройоткуда только такую взяла? по заднюшке приложила, да поздно.
Второй фашист, на постой в их хату определённый, вернулся. Не один. Дядька Осип с ним был и учительвежливые оба, на рукавах пиджаков повязки белые, буквы чёрным написанынепонятные.