А вмешается?
Еще как! Я говорил там, они ждут от нас материалы вот и надо все подготовить. Ну, и в заключение: как организовать дальнейшую работу на корабле? Предложения, так сказать. Это сделает Яблоков от имени судового комитета.
Вы и с ним уже успели переговорить? удивился Алексей.
Симаков молчал, с любопытством разглядывая его, и даже вздохнул.
Прости меня, товарищ Маркевич, опять переходя на «ты», заговорил он, но иногда мне кажется, что в голове у тебя веет как бы это сказать, ветерок какой-то, что ли Неужели, думаешь, я пришел бы к тебе, не обмозговав вопрос со всех сторон, не обсудив его с коммунистами? Одна головадело хорошее, но только тогда, когда она думает сама за себя и для себя. А у нас не так, мы Григорий Никанорович сделал паузу. Правильно считает председатель судкома Яблоков: пора вводить задания на каждые сутки. Вечером, после работы, подвели итоги за смену, и сразуплан на следующий день, а? Хорошее дело, умное: работа любого человекау всех на виду!
А если начал старпом, все больше загораясь его настроением.
Что?
Если не только нам так планировать работу, но и ремонтникам? Подсказать им?.. Чтобы и они не отставали, не задерживали нас.
Дело! скупо похвалил Симаков. Завтра на партийном, а потом на общем собрании и это обсудим, идавай, разворачивай, командир. Тут уж не до скуки будет, не до ста граммов и он осекся, еще раз покосившись на семейную фотографию Глотовых.
Но Маркевич сделал вид, будто не заметил этого взгляда.
* * *
Борис Михайлович появился на судне внезапно, когда никто из команды и не ожидал, и меньше всего желал возвращения его. Еще на пригородном пароходе, на пути к Лайскому доку он обдумал, как будет держаться с подчиненными, и мысленно обрисовал себе первую встречу с ними.
На судне, конечно, бедлам: пять дней назад «Коммунар» должен был вступить в эксплуатацию, а продолжает торчать в Лае. Можно представить, какая грязища по всему судну, сколько недоделок придется устранять ему, Ведерникову. Ну что ж, он наведет порядок. Подумать только: командир корабля проболел чуть не месяц, а старпом ни разу не явился к нему с рапортом о положении на судне!
Все больше распаляясь, Борис Михайлович по узенькой тропинке, извивающейся в невысоком лесу, зашагал к доку. Даже окружающая тишина не успокаивала, тем более, что и тишина была какая-то необычная, несвойственная столь хорошо знакомой Ведерникову Лае. Стук молотков и лязг железа там, впереди, это понятно: в доке идет работа. Но откуда взялась музыка, почему музыка? Неужели в рабочее время играют на судне?
«Не хватает, чтобы это безобразие услышал кто-нибудь из Управления пароходства! окончательно разозлился капитан, ускоряя шаг. Кабаре, а не корабль!»
Красный от возмущения, он не взошел, а взбежал по сходням на стенку дока и остановился, тяжело дыша. Остановился, да так и застыл, удивленно округлив все еще злые глаза: перед ним, в глубине дока, стоял пароход, но«Коммунар» ли это, не мерещится ли, не другое ли это судно?
Чистенький, словно только что спущенный со стапелей новорожденный красавец, пароход буквально сверкал черными, как бы отлакированными бортами и ярко-красным суриком подводной части, ослепительной белизной мостика, палубных надстроек и ботдека. Опытный глаз мог, конечно, заметить многое, что не успели еще моряки доделать, привести в образцовый порядок, но кто же станет их упрекать за эти мелочи, если главное, основное сделано так, как только и мгли сделать люди, влюбленные в свой пароход?
И Ведерников сразу остыл, улыбнулся, с шумом выдохнул воздух. Пусть хоть сегодня является приемочная комиссияне страшно, за такой ремонт даже самый придирчивый начальник скажет спасибо. Постарались ребята, молодцы. А то ли еще было бы, если б он не болел, если б сам командовал на ремонте
Музыку, конечно, надо убрать: не дело. И запретить матросам шляться по палубе в одних трусах: а вдруг кто-нибудь ненароком нагрянет из Архангельска? И не следует особенно хвалить Маркевича: может зазнаться. А это тоже не дело. В общемсейчас в каюту, вызвать к себе старпома и все поставить на свои места. На пароход явился командир, и все должны немедленно почувствовать это!
Алексей болтался на беседке под кормой, крася чернедью последние метры борта, и не видел, как Борис Михайлович поднялся на палубу и пошел в свою каюту. С удовольствием, слушая патефон, гремевший на всю Лаю, он думал о самом ближайшем дне, когда «Коммунар» покинет док и отправится на Архангельский рейд. Здорово поработали хлопцы, ничего не скажешь, здорово! Поработал и сам он в охотку, в полную силу, хотя мог и не делать этого. Но разве удержишься, чтобы не взять молоток и шкрабку, не начать отбивать ржавчину с бортов, если видишь, с каким увлечением трудится весь экипаж, если и твои собственные руки не могут не тянуться к работе? «Это как в пляске, подумал он, настоящий, лихой плясун любого вытянет на круг»
Многое, очень многое успел Маркевич и продумать, и прочувствовать за эти дни. Никто на судне не знал о его ночном разговоре с парторгом, а сам Григорий Никанорович ни разу не вспоминал о нем. На следующее после их разговора утро старший механик опять стал таким же, каким был всегда: молчаливым, немножко застенчивым, погруженным как будто только в свою работу. Но уж так почему-то всякий раз получалось, что стоило Алексею на минуточку ослабить внимание, поубавить энергию, как парторг оказывался рядом.
Может быть это и смешно, но такая поддержка делала Маркевича и вдвойне, и втройне сильнее. По-иному воспринимал он теперь и слова Глотова о молодости и неопытности своей. В самом деле, какой из него капитан, если нет еще наиболее главного, основного: умения работать с людьми? И чем больше думал об этом, тем больше убеждался: не будь на судне такого парторга, как Симаков, ни за что бы не справиться им с ремонтом. Да и только ли с ремонтом? О себе удалось забыть на все эти дни, о тревогах и боли своей
Восхищаясь Григорием Никаноровичем, Алексей понимал, что просто завидует ему. Да, завидует той хорошей завистью, от которой и сам становится умнее и лучше. Что ж пусть так: в этом нет ничего плохого. И, завидуя, он старался работать так, чтобы не осуждение, не укор встречать во взгляде старого моряка, а другое, чего и словами не выскажешь, но отчего необыкновенно легко и радостно становится на душе.
Сверху, с палубы, упала длинная тень и послышался чем-то встревоженный голос Яблокова:
Алексей Александрович, вас «старик» зовет. Велел передать: одна нога здесь, другая у него в каюте.
Явился-таки?
Пять минут назад. И уже бушует. Меня расчехвостил, на второго помощника рыкнул Вы бы оделись, а то и вас
К чертувыругался Маркевич, по штормтрапу взбираясь на корму. Я у нас не был, а ремонт. Может еще и галстук прикажет надеть?
Яблоков озорно блеснул раскосыми монгольскими глазами и умчался прочь, а старпом с сомнением окинул взглядом свои перепачканные краской голые ноги и грудь: может в самом деле одеться? Но для этого этого надо сначала вымыться: не натянешь же брюки и китель на грязное тело. «Буду я время зря тратить!»с нарастающим раздражением подумал он и, как был в одних трусах и в фуражке, сдвинутой на затылок, отправился к капитану.
Борис Михайлович гневно нахмурился, увидев старшего штурмана. Не здороваясь, не подав руки, отрывисто приказал:
Отправляйтесь и приведите себя в порядок!
«Как петух, подумал Алексей, Да и я хорош, на ощипанного гусака похож» От этой мысли стало смешно, и он улыбнулся.
А почему, собственно говоря, я дожжен выполнять ваше приказание? Разве вы уже отдали приказ о вашем возвращении к обязанностям капитана? Не видел, не читал
Борис Михайлович озадаченно посмотрел на него. «В самом деле, как это я о приказе забыл?»читалось во взгляде, и в выражении лица его. А Маркевич, без тени иронии поднеся руку к козырьку фуражки, вытянулся и отрапортовал:
Разрешите доложить, ремонт судна закончен. Завтра «Коммунар» покидает Лайский док и вступает в эксплуатацию.
Ведерников хмыкнул и сразу одобрительно кивнул:
Ясно. Постарались, вижу Я доволен вами, товарищ Маркевич. Вы отлично выполнили мое задание