В такой тишине хорошо думается, когда у человека легко и спокойно на сердце: закончил работу, вымылся, переменил одежду и, пошире открыв иллюминатор в каюте, ложись на диван, отдыхай с любимой книгой в руках ил мечтай о том, с чем хотелось бы тебе встретиться в ближайшие дни. Ну, а если сердце неспокойно? Если гложут и гложут тебя тревожные думы, заботы, от которых начинает трещать голова? Ненавистной и душной становится тишина в такие часы, и не только себе самому, но и всем, кто живет и работает вместе с тобой на судне, поставленном на ремонт в эту дыру!
Так случилось и с Маркевичем уже на третий или четвертый день стоянки «Коммунара» в Лайском доке. Вечера, свободные от работы, стали неимоверно долгими. На берег не сойдешь, потому что здесь нет ничегони кино, ни хотя бы захудалого ресторана, ни улиц. Не уедешь и в город, нельзя. Книги сразу вдруг надоели, не хотелось притрагиваться к ним. Не хотелось болтать с товарищами по судну, переливая из пустого в порожнее. Обо всем, решительно обо всем успели и переговорить, и наговориться на десять лет вперед за время недавнего трампа.
«Что же дальше будет, с тревогой думал Маркевич, когда мне уже сейчас невмоготу? Дурак я, безмозглый дурак, что же не попросил Васильича прислать временную замену Борису Михайловичу!»
В самом деле, кто-кто, а уж он-то знает, что означают три недели, на которые по плану поставили «Коммунара» в док. Глотов сам говорил, что судоремонтный завод «Красная Кузница» забит ремонтирующимися судами. Значит, им и снабжение, и рабочая сила в первую очередь: навигация начинается и надо как можно скорее вводить в эксплуатацию все готовые корабли. А «Коммунар» подождет: три дня, неделя, десять дней задержкивелика ли беда для одного внепланового парохода? Недаром уже сейчас, то сжатый воздух для компрессоров, то цветные металлы, то олифу подвозят не вовремя. Дальше будет и того хуже: «Подождите не до вас! Вы вне плана!» Вот и торчи в этой ссылке, и кусай себя за локоть.
Алексей с неприязнью поминал Ведерникова: увильнул, хитрец, от такого «счастья», чаевничает дома да муштрует свою Марфу. И хоть знал, что отнюдь не во всем этом кроются причины его раздражительности и неудовлетворенности, а признаться в натоящих причинах не мог. Только чаще поглядывал на фотографию, подаренную Василием Васильевичем, да старался поменьше думать о своем доме
Он не очень удивился, когда однажды вечером, в конце первой недели ремонта, в каюту к нему явился Григорий Никанорович Симаков. Видно, и старшему механику стало тошно, вот и пришел. Маркевич встретил его без особой приветливости, но и без сухости: все же легче, когда рядом живой человек. А Симаков, не замечая пасмурного лица старшего штурмана, сел за стол, вытащил из кармана и положил перед собой основательно потрепанный блокнот.
Посоветоваться пришел, сказал он. Не нравится мне
Что? буркнул Алексей, нисколько не удивляясь такому вступлению.
Все не нравится. И что с подвозкой материалов у нас перебои, и что нормы едва выполняем, и что водку хлопцы раздобывают где-то А больше всего не нравишься ты.
Ч?!
Ага, Григорий Никанорович кивнул тщательно выбритой головой и поверх сдвинутых на кончик мясистого носа очков внимательно посмотрел на Маркевича немного выпуклыми близорукими глазами. Я и говорю: ты. Не персонально, так сказать, персонально ты парень хороший. Но вот в роли исполняющего обязанности капитана
Слова старшего механика, а еще больше тон, каким они были произнесены, и, главное, взъерошенный, петушиный вид его не на шутку задели Алексея. Григорий Никанорович никогда не любил вмешиваться в чужие дела, тем более вот так, ни с того ни с сего выпаливать в лицо человеку далеко не приятные откровения. Даже с подчиненными он не разговаривал резко, не повышал на них голоса, хотя среди машинистов и кочегаров встречаются разные люди. Маркевич не раз удивлялся, каким образом пожилому, молчаливому и, пожалуй, излишне застенчивому стармеху удается поддерживать прямо-таки замечательную дисциплину среди машинной команды. Он вдруг вспомнил, что без малого год назад Симакова и парторгом-то выбрали на судне в основном за его молчаливость и скромность, за умение так работать, что глядя на старшего механика, не усидит без дела и самый отъявленный лодырь. Правда, парторгом он оказался отличным, никому из коммунистов и в голову никогда не приходило не прислушаться к его мнению, не воспользоваться дельным, всегда продуманным советом. Уважали, ценили опытного моряка и беспартийные члены экипажа. Но, почему-то всем казалось, что, кроме судна и машинного отделения, Григорию Никаноровичу нет больше ни до чего никакого дела. И вдругна тебе: «Ты мне не нравишься!»
Так, значит, не нравлюсь? не то переспрашивая, не то подтверждая, повторил Алексей. А чем, если не секрет? Или, может, с Ведерниковым на ремонте было бы лучше?
Лучше! кивнул Симаков и, на лету подхватив свалившиеся очки, водрузил их на место. Матерщинник, бурбон, слово без крика не скажет, алучше! Спросишь, почему? Изволь: Борис Михайлович трусоват, к начальству ни с каким делом не сунется. Но он бы из тебя и из нас душу вымотал, а заставил укладываться в сроки. Не прав я?
Прав
И я говорю: прав! А что делаешь ты? Тебе пароход доверен, люди Представь себе, что завтра война. Сам знаешь, как наш «Коммунар» понадобится. И вот вместо того, чтобы поднять людей, сплотить их на быстрейшее окончание ремонта, ты или ходишь весь день с таким видом, будто деревню продал и деньги пропил, или забираешься, как сейчас, в каюту, и«знать ничего не знаю, ведать не ведаю». Скажешь, не так?
Нет, не так! вскочил Маркевич, уязвленный до глубины души. Не так! Я дал Глотову слово, что справлюсь что мы справимся с ремонтом, и я сдержу его! Но разве моя вина, что нам не доставляют то одно, то другое? Или что лучшие бригады судоремонтников забрали отсюда на «Красную Кузницу»? Да будь я хоть семи пядей во лбу
Григорий Никанорович замахал руками, сморщился так, что коричневое от загара лицо его стало похожим на печеное яблоко.
Эх, заякал «Я-ста, да мы-ста» Ты не о себе, о команде думай. Разве в тебе одном дело? Не ты, так другой будет: пришлют, не оставят судно без капитана. А вот тебя
Попрут?
Могут. Очень даже свободно! Только заранее предупреждаю: в таком случае, Алексей Александрович, без выговора ты от нас не уйдешь. Это я тебе гарантирую на ближайшем же партбюро.
У Маркевича дыхание перехватило от обиды.
За что? Что ты такого наделал?
Симаков ответил шутливо, но без улыбки:
Что наделал? Давай посчитаем. От графика с ремонтом отстали? Раз! он загнул крючковатый палец. Хлопцы начали выпивать? Два! Работаемлишь бы день прошел? Три! А кто за все в ответе? В первую очередь ты, временный капитан: не возглавил людей, не организовал, ждешь, пока о нас в пароходстве подумают. Не так? Нет, ты скажи, прав я или не прав?
Хватит! снова вскочил Алексей с дивана, на который только было опустился. Можешь ставить вопрос на бюро!
Погоди, погоди. Ишь, распрыгался! Я тебя ни пугать, ни запугивать не собираюсь, а ответ перед коммунистами, если понадобится, держать заставлю. Садись, говорю! Вот так Это, брат, все присказка была, а сказка впереди
Он опять пододвинул к себе блокнот, глянул на одну, на другую страницу его и, сведя брови так, что между ними залегла глубокая синеватая складка, продолжал, обращаясь к старпому на «вы», как всегда это делал в чисто служебных разговорах:
Думать надо, товарищ Маркевич. Думать, работать. А все лишнее, Алексею показалось, что Симаков бросил быстрый взгляд на фотографию на столе, побоку, чтобы не мешало! Вот и давайте думать. Я тут кое-что набросал. Предложения, значит. Хотите послушать?
Прошу вас, в тон ему, тоже очень серьезно согласился Алексей, начиная понимать, ради чего явился к нему этот далеко не застенчивый, как казалось раньше, человек.
Так вот! Григорий Никанорович уселся поудобнее, отодвинул блокнот в сторонку. В первую очередь надо вызвать из города, с отгула всех коммунистов. Всех до единого! Закончим ремонтотгуляем, а пока не до отдыха.
Согласятся?
Я говорю: ком-му-нис-тов! поднял палец старший механик. завтра в обеденный перерыв закрытое партсобрание: ваш короткий доклад о ходе ремонта. Что уже сделано, что еще надо сделать, что мешает работе и почему. Тут уж не стесняйтесь: все выкладывайте о пароходстве, поподробнее, побольше! Чтобы потом политотделу было с чем вмешаться.