Это не я, вставил Алексей, а команда судна. Весь экипаж старался.
Но Борис Михайлович будто не расслышал, продолжал, медленно и важно шагая по каюте:
В награду за ваше старание можете с завтрашнего утра считать себя в очередном отпуску. Приказ будет отдан сегодня же. Так что вечером со спокойной душой отправляйтесь в город, к семье. Можете идти!
И все. Повернулся, шагнул к двери в каютку-спальню, разговор окончен. А Маркевич еще с минуту постоял, прикованный к месту неожиданным этим распоряжением: вот так отблагодарил, в отпуск! «Да я же не заикался об отпуске, не просил» Но вдруг поняв, чем вызвана внезапная «милость» Ведерникова, усмехнулся: Борис Михайлович верен себе. Завтра на борт судна прибудет приемочная комиссия из Управления пароходства. Ремонт проведен отлично и гораздо быстрее, чем можно было предполагать в условиях Лайского дока. Кого за это будут благодарить? Конечно же хозяина корабля, капитана! И никому в голову не придет вспомнить о старшем помощнике, тем более, что старпома-то и на судне уже не будет. Значит, «ура» Борису Михайловичу, честь и слава прекраснейшему из капитанов!
«Черт с ним! Алексей чуть было не плюнул на ковер. В отпуск так в отпуск. Поеду к маме».
* * *
Маргарита Грирорьвна встретила его целым градом сердитых, почти истерических упреков:
Наконец-то изволили явиться! И это называется муж, отец! Чуть не месяц глаз не показывал домой! Изверг, наказание господне, а не человек
Да что случилось? опешил Маркевич. В чем дело?
Он еще спрашивает! теща в ужасе всплеснула руками. Дома несчастье, Мусенька умирает, а ему хоть бы что Неужели у вас камень вместо сердца, неужели не мучает совесть за бесчеловечную вашу черствость? Бедная моя доченька, за что только господь карает тебя?
Алексей встревожился не на шутку, виновато забормотал:
Я был очень занят, не мог ни на день отлучиться с судна Но что же случилось? Где Муся?
В больнице, вот где! сквозь слезы выпалила теща. Позавчера на скорой помощи увезли. Может, заворот кишок, а может Да куда же вы? вскрикнула она, заметив, что зять взялся за ручку двери. Постойте
Но Маркевич уже выскочил в коридор, сбежал по лестнице на улицу. Какой толк выслушивать все эти упреки и вопли? «Мадам» не может обойтись без преувеличений. «Поеду в больницу, узнаю, в чем дело. Заворот кишок, а? Оперировали ее, что ли? Фу, ты, какая ерунда получается»
Трамвай удивительно долго тащился до клинического городка. Соскочив на остановке, Алексей чуть не бегом направился в хирургическое отделение.
Дежурный врач полная седая женщина со строгими глазами, хмуро выслушала сбивчивые объяснения его.
Да, у нас, не скрывая своей неприязни, сказала она. Чем больна? Будь моя воля, я бы приказала судить за это!
Позвольте! отшатнулся Маркевич. Кого судить?
Вас, молодой человек! женщина даже стукнула костяшками пальцев по столу. Вас и вашу жену. Молодые, здоровые, только бы жить да радоваться, а вы что делаете? Второй самоаборт в течение года! Да если бы мы опоздали хоть на час
Они встретились спустя неделю, в воскресное утро, кода похудевшая, с синими тенями под глазами, почти прозрачная Муся вернулась домой. Алексей не поднялся навстречу ей, не помог добраться до постели. Как сидел на стуле возле окна, так и остался сидеть, наблюдая за женой холодными, полными ненависти глазами. Вместо него как-то пришибленно и трусливо засуетилась Маргарита Григорьевна. Уложила дочь в кровать, укрыла ее одеяло и, пододвинула столик с какао, конфетами и печеньем. Она ни разу не взглянула в сторону зятя, не решилась взглянуть, все время ожидая неизбежного взрыва. Глорочка как вошла в комнату, так и застыла у порога, придавленная непонятным, а поэтому очень страшным молчанием взрослых. Будто спасаясь от этого молчания, она вслед за Маргаритой Григорьевной выскользнула за дверь, когда у старухи не нашлось больше сил оставаться здесь.
И вот наступило мгновение, о котором Маркевич не раз думал в последние дни: он и Мусянаедине, глаза в глаза, когда и лгать, и изворачиваться больше нельзя, потому что оба знают всю правду, до конца.
Неужели ты не можешь подойти ко мне? услышал Алексей тихий, как шелест атласного одеяла, голос жены. Я так измучилась, страдала, а ты
В соседней комнате вовсю гремело радио: видно, теща и там не чувствовала себя в безопасности. А может, хотела заглушить их голоса?
Алексей тяжело поднялся со стула, подошел и присел на край постели. Муся смотрела на него огромными, страдальческими глазами, и то ли виноватая, то ли умоляющая о пощаде улыбка трепетала на ярко-красных ее губах. Черная челка сползла на сторону, открыв матово-мраморный, без единой морщинки лоб. Маленькая розовая ямочка разделяла по-детски мягкий, беспомощный подбородок. Даже в эту минуту Муся была необыкновенно красива!
Я мог бы тебя избить, шепотом, одними губами заговорил Алексей. Мог бы задушить: я ненавижу тебя так, как не ненавидел никого на свете
Только на миг в бездонье глаз жены мелькнуло подобие страха. Только на миг испуганно дрогнули губы, но тут же поджались и стали холодными, каменно-жесткими.
Продолжай, сказала она, покосившись на дверь, и по мимолетному этому взгляду Маркевич понял, что Маргарита Григорьевна стоит там, на страже, готовая броситься на помощь своему чаду.
Но я не трону тебя, сказал он тем же свистящим, сквозь зубы, шепотом, нет, не трону. Ты сама выбрала себе дорогу, а мы с Капелькой завтра уедем к маме, в Минск. Завтра же, инавсегда.
Он поднялся шагнул к двери, и дверь сразу захлопнулась плотно-плотно. Алексей вернулся к жене.
Ты не посмеешь явиться туда, слышишь? Клянусь: если ты попытаешься встать на моей дороге, я убью тебя. Убью! и поднял руку, сжатую в кулак.
Муся не успела ни вскрикнуть, ни отшатнуться: дверь распахнулась, и в пустом квадрате ее вытянулась бледная, с перекошенным лицом теща.
Война! прохрипела она. Слушайте радио: война
Рука Алексея, помимо воли занесенная для удара по этому прекрасному, а сейчас перекошенному ненавистью и страхом лицу, разжалась и бессильно повисла вдоль тела.
Глава третья
Совещание у начальника пароходства было назначено на необычно позднее время, на десять часов вечера, и это не могло не встревожить капитана Ведерникова.
С какой стати такая позднота? хмурился он, вертя в руках бумажку с вызовом. Разве нельзя дождаться утра? Так нет, приспичило, спешка! Люди устали за день, кому и домой надо, а тут Борис Михайлович сложил извещение вчетверо, отбросил на стол и поднял на Маркевича озабоченные глаза. вы-то знаете, зачем нас вызывают?
Откуда? пожал Алексей плечами. Вас зовут, не меня.
В том-то и дело, что и меня, и вас, мотнул капитан тяжелым подбородком в сторону бумажки. Вы же с Глотовым, вроде, приятели, неужели он ничего не говорил вам?
Нет, Маркевич отрицательно покачал головой, настолько далеко наши взаимоотношения не заходят.
Гм! сердито хмыкнул Ведерников. То фотографии дарит, а то«не заходят». Будь я на вашем месте он осекся, как бы боясь сказать лишнее, и закончил с заметным неудовольствием, словно делая выговор:Не опаздывайте. Я загляну домой и оттуда в пароходство. Все, можете идти.
«И чего волнуется человек? думал Алексей, одеваясь у себя в каюте. Гадает, строит предположения, а сам трясется весь. Ну, вызывают. Понадобились, вот и вызвали. Что же в этом особенного? Война»
Это слововойнатеперь часто объясняло многое, еще вчера казавшееся и непонятным, и необъяснимым. Войнаи отменены отпуска, всем морякам приказано немедленно возвратиться на свои корабли. Войнаи не только многие товарищи-моряки, но и многие пароходы, особенно тральщики, за несколько дней изменили самую сущность свою: Штурманы, механики, капитаны стали командирами Военно-Морского Флота, а вчерашние тихоходные рыболовы-«тральцы» превратились в боевые корали. «Может и нас для этого вызывают? мелькнула мысль. И нас в военный флот?»
Маркевич усмехнулся: «Похоже, что Веделников заразил и меня, я тоже начинаю гадать и строить предположения»