Какой на редкость удачливый день!..
Наши выгружают из телеги ящики с консервами, патроны, два ручных пулемета, а мы с Ревой и Пашкевичем входим в хату.
Ну, рассказывай, прокурор.
Рассказывать нечего, устало говорит Пашкевич. Вышло так, как вы мне говорили: пробиться к фронту не смог. Во всяком случае с оружием и в форме.
Подожди, беспокоюсь я, заметив, как поморщился Пашкевич, ступив на правую ногу. Что с тобой? Ранен?
Вот напророчил мне Павел смертей с три короба, улыбается прокурор. Смерть миновала, а царапнуть царапнули.
Так чего ж ты молчишь? Посмотреть надо. Перевязать.
Ерунда. Все уже сделано.
Мы садимся вокруг Пашкевича и слушаем его
Пашкевич прав: рассказывать нечего. Все было так, как мы предполагали. Десятки тяжелых километров. Ночевки в копнах. Ракеты. Встречи с патрулями. Перестрелки. И опять патрули, ракеты, мучительные переходы Возвращение назад и встреча со Стрельцом и Приходько
Стрелец перед войной кончил Киевское пехотное училище. Когда бои шли у Брянских лесов, был ранен. Его приютила старушка в селе. С лейтенантом остался военфельдшер Приходько и выходил Стрельца. Решили пробираться к фронту. Претерпели то же, что выпало нам, вернулись к той самой старушке, от которой начали свой путь, и встретили Пашкевича с Чаповым
Как же вы нашли нас?
Очень просто. Пришли на Брусну ведь сюда последний раз мы заходили вместе Откровенно говоря, надежды было мало, но когда хозяйка сказала, что поджидает вас с минуты на минуту, у меня, кажется, сердце перестало биться от радости.
Говорил я тебе, дурню, с ласковой укоризной замечает Рева. Говорил
Нет, я не жалею, что пошел, твердо перебивает Пашкевич. Не жалею. Я сделал то, что должен был сделать. Собственными глазами увидел, на собственной шкуре испытал прорваться к армии очень сложно. Подчас невозможно. Надо знать места перехода. А идти так, на ощупь глупо: чуть оступишься, и конец Теперь всем сердцем, всей душой я с вами Кстати, комиссар, желая, очевидно, переменить тему разговора, говорит Пашкевич, ты обещал Еве Павлюк быть у нее двадцать четвертого?
Нет. А что?
Она говорила, будто ей Ларионов заявил: комиссар непременно придет слушать радио двадцать четвертого утром так чтобы был приемник.
Да це ж Ларионов, бисов сын! недовольно замечает Рева. Ты ему приказал, комиссар, поторопить Татьяну с приемником, а он уже от себя брякнул о твоем приходе. Перестарался хлопец. Черт знает что получилось. Ты только послушай, комиссар, прокурора.
Пашкевич рассказал, что к Еве снова приходил человек со шрамом на щеке и наговорил ей всякой всячины: дескать, он на большой подпольной работе, связан рацией с Москвой, завтра же запросит о судьбе ее мужа и Ева растаяла. Тут же он огорошил ее тем, что ему известно о нашей ночевке в ее доме, и просил Еву устроить ему встречу с нами: «Я командира свяжу с Москвой нечего ему болтаться беспризорным в лесу». Ева, зная от Ларионова, что мы будем у нее 24-го утром, согласилась, и встреча назначена на вечер в Брусне, у Богачева.
Это кто такой?
Мне удалось навести о нем справки у местной учительницы, продолжает Пашкевич. Живет он на отшибе в поселке и сам на отшибе держится от всех. Лет ему за шестьдесят. Поселился здесь года четыре назад. Жена умерла. Одна дочь живет с ним, ведет хозяйство, вторая училась в Киеве, кончила институт, поступила инженером на завод в Шостке. Не так давно ее арестовали, судили, обвинили как будто в шпионаже и, говорят, расстреляли. Самого же Богачева не тронули. Незадолго до войны он стал завхозом школы в Буде, директором которой был Сень, и продолжал работать до прихода немцев
Подожди, может быть
Нет, ничего другого быть не может. Решительно перебивает Пашкевич. Слушай дальше. Встреча была назначена на двадцать четвертое. А вчера, двадцать пятого, явилась учительница и сказала, что в вечер встречи в стогах сена у дома Богачева засела фашистская засада и ушла только на рассвете. Как будто ясно?.. Но и это не все. В тот самый момент, когда я говорил с учительницей, а беседу мы вели с ней в сосняке, снова к Еве пожаловал тот, со шрамом. Спросил, почему сорвалась встреча, Ева уже знала о засаде и, решив раз навсегда отделаться от него, не подумав, заявила, что вы ушли через линию фронта. Он сурово бросил: «Хорошо. Посмотрим» и был таков. Их разговор длился минуту, и я, к сожалению, не застал этого субъекта. Разумеется, Ева волнуется.
Вот так и влипнуть могли, задумчиво говорит Рева и закуривает незнакомую мне трубку.
Откуда у тебя трубка, Павел?
Трубка? Так це ж Ева дала, когда мы у нее в прошлый раз были. Сказала: «От Михаила осталась. Когда смутно будет, закурите, Павел Федорович. Авось полегчает».
Смутно, Павел?
Смутно. Якась сволота гестаповская ходит по земле, на добрых людей замахивается.
Так Что же нового о приемнике?
Оказывается, Пашкевич виделся у Евы с Татьяной. Она рассказала, что ходила недавно в поселок Заводской, к своему знакомому, Ваське Волчку. По словам Тани, это парень бедовый, языкастый, певун, толковый, с головой. Отправилась потому, что краем уха слыхала, будто Васька связан с радиоприемником. Самого Ваську в хате не застала, разговорилась с его матерью, и та проговорилась, что у Васьки есть дружок в поселке Бошаровском, какой-то Скворцов. У Скворцова запрятан приемник. Ребята слушают сводки, переписывают их, и второй Васькин дружок он до войны работал агентом по сбору кожсырья, у него бельмо на глазу и живет он тоже в Бошаровском разносит эти сводки. Когда же явился Васька и Таня заговорила с ним о приемнике, он начисто ото всего отперся. Однако Татьяна поняла, что Васька знает о приемнике, и, если мы вместе с ней придем к нему, Волчок, быть может, не станет отнекиваться.
Своей властью я распорядился, добавляет Пашкевич, чтобы Таня пока ушла от Павлюк и ждала нас сегодня в условленном месте.
Вот все, что принесли наши в Ляхов.
Итак, Таня ждет нас сегодня. Встреча с Сенем назначена на завтра. Значит, немедленно мы выходим добывать радиоприемник, потом повидаем Сеня и, наконец, Еву Павлюк: надо лично разобраться в обстановке и, если удастся, разгромить богачевское гнездо.
*
Поздним вечером Таня приводит нас в поселок Заводской. Фашистов нет. Кое-где в хатах горят огоньки. Окно в хате Волчка тоже светится. За столом сидят парни, девушки и горячо беседуют.
Открываем дверь и картина мгновенно меняется. Красивый стройный парень с длинными светлыми волосами, откинутыми назад, уже играет на гитаре. Высоким голосом он запевает:
Вот мчится тройка почтовая
По Волге-матушке зимой
Все дружно подхватывают.
Что за веселье? резко бросает Рева. Война кончилась? Делать нечего?
Парень с гитарой медленно поворачивается к нам. Вижу его озорные глаза и понимаю: передо мной сам Васька Волчок.
А что же делать прикажете? говорит он, и в его голосе явная издевка.
В хату входят Таня с Пашкевичем. Татьяна что-то шепчет Ваське и опять будто подменили хозяев.
Здравствуй, Татьяна!.. Что же ты сразу не показалась? звучат доброжелательные голоса. Садитесь, садитесь, товарищи. Вот сюда
Осторожно начинаю говорить о фронте, о сводках, которых нет и никак не получишь.
Васька Волчок авторитетно объясняет: Ленинград держится, Воронеж наш, фронт восточнее Орла и Таганрога и западнее Харькова
Откуда сведения? быстро спрашиваю Ваську, надеясь выведать у него правду о приемнике.
Старичок сводки приносит. Из Суземки, не моргнув глазом, отвечает Волчок. У его дочери приемник работает.
Пристально смотрю в глаза Волчку. Он не отводит глаз. Васька явно врет, но его едва ли заставишь отказаться от этой лжи
Мы к вам, ребята, по дороге забрели, говорю я. Нам в Бошаровский надо. Проводите?
Конечно, проводим, охотно соглашается Волчок. Даша! обращается он к одной из девушек. Анатольку сюда. Мигом!
Через несколько минут в хате появляется Даша и с нею высокий нескладный парень с бельмом на глазу!
Здорово, друже! очевидно, тоже заметив это бельмо, радостно приветствует его Рева. Ты из Бошаровского, землячок?