За полчаса успеваем подружиться с хозяином. Зовут его Никитой Самошкиным. До войны он работал лесником, фашистов ни в Ляхове, ни в округе до сих пор не видел.
И, надо полагать, до зимы не увижу, пока болота не замерзнут. Сами знаете дорога к нам немощеная.
А партизаны? спрашиваю я.
Никита оглядывается на хозяйку она возится у печи, готовя обед, и, наклонившись ко мне, шепчет:
Есть, и глаза у него такие, как у парнишки, сообщающего такую радостную, такую волнующую новость, о которой можно или кричать или говорить шепотом. Сам видел. В лес шли. Трубчевцы.
Связаться с ними можно?
Куда там! Такое творится вокруг. Да разве найдешь их в нашем лесу?
Хозяйка радушно приглашает к столу. Рева приносит сумку от противогаза и, явно рассчитывая на эффект, медленно вынимает одну за другой консервные коробки с яркими заграничными этикетками.
Хозяйка удивленно оглядывает все это богатство, переводит глаза на Реву и сразу же мрачнеет. Куда девалось ее радушие! Рывком сует она обратно в печь только что вынутый чугунок с кашей, молча ставит на стол вареную картошку и отходит к печи.
А ты что же, хозяюшка? недоумевает Рева. Сидай с нами. Попробуй заморский харч.
Благодарствуйте, не оборачиваясь, бросает она через плечо. Чужое нам без надобности. Уж мы как-нибудь своим пропитаемся. Свое-то хоть и без разносолов, зато честное, и она решительно направляется к двери.
Стой! гремит Рева, вскакивая из-за стола. Стой! О якой чести говоришь? Да ты что же, хозяйка, меня за подлеца считаешь? За Иуду? Думаешь, честь свою продал за эти баночки, будь они неладны?.. Нет, погоди! Рева берет хозяйку за плечи и резко поворачивает к себе. Дивись в мои очи! Дивись!.. Ну? Такие очи у Иуды?.. Да як же ты
Долго приходится нам убеждать хозяйку, что консервы трофейные, что они добыты в бою, что мы свои, советские люди.
Наконец, поверив, она садится за стол. Рева накладывает ей полную тарелку, мешая сардины, плавленый сыр, пшенную кашу, картофель. Смущенно улыбаясь, она пробует это странное месиво, а Рева ораторствует:
Цей сыр из Голландии, це рыбки из Франции. Мясо из Австралии. Сало наше. А своего, немецкого, ничего. Разумеешь, якие бандюки?
Хозяйка неожиданно отодвигает от себя тарелку и настороженно смотрит на Реву.
Шо? удивляется тот.
А те бандюки за баночками не придут? тихо спрашивает хозяйка.
Ни! весело смеется Рева. Ну, як такое может быть, чтобы мертвяки ходили?.. Ни! Кушай себе на здоровьице, хозяюшка
*
Следующий день выдался ясный и солнечный. Я сидел у окна. Передо мной на подоконнике лежала тетрадь. В окно была видна полянка около дома, сосняк и единственная дорога, ведущая в Ляхов.
Ночью, очевидно, ударил крепкий заморозок, он сковал щедро напоенную влагой землю, и осеннему солнцу оказалось не под силу разморозить ее полянка подсохла, и только посредине блестела небольшая лужица. Солнце медленно поднималось над лесом, словно ему некуда торопиться: в эту осеннюю пору его путь по небу был действительно короток. Приближалась зима.
Утром хозяйка нагрела воду, я долго мылся, брился, приводил себя в порядок и вот сейчас сижу у окна и намечаю первые вехи нашей партизанской борьбы.
Еще вчера первоочередной, главной задачей были поиски базы. Сегодня это уже позади: на первых порах едва ли можно найти лучшее место, чем Ляхов этот поистине медвежий угол. У нас уже есть кое-какой запас продуктов и боеприпасов. Ларионов и Абдурахманов хранят наши трофеи у «Вороньей деревни», и сегодня на рассвете Рева с Никитой отправились за ними, чтобы привезти сюда наше богатство.
Теперь нам нужен план план организации отряда, план боевых действий, если, конечно, можно назвать боевым планом то, что под силу нашей четверке, затерянной в неведомом, далеко еще не обжитом Брянском лесу, наводненном вражескими засадами, среди пожарищ, виселиц, в обстановке расстрелов, жестокого фашистского террора.
Не легко дается мне этот план. Никак не уживаются друг с другом время, которое не ждет, мои мечты с мало-мальски серьезных боевых операциях и наши ничтожные возможности. На каждом шагу возникают, кажется, неустранимые тупики.
Я намечаю боевые операции. Мы бьем врага на большаках, в селах, на железной дороге и упираемся в первый тупик: нас четверо, всего лишь четверо. Энергично собираем отряд, он численно вырастает уже в солидную, ощутимую силу и второй тупик: чем вооружить бойцов, чем накормить их? Исподволь, систематически начинаем готовиться к борьбе, подбираем людей, налаживаем разведку, параллельно в мелких операциях добываем оружие и продовольствие Опять тупик: мы не можем без меры растрачивать время.
Пытаюсь сузить свои мечтания, сжать сроки, найти новые возможности и постепенно все четче и четче вырисовывается план.
Мы должны связаться с Сенем, а через него с подпольными райкомами. Это сразу же выведет нас на широкую дорогу, мы станем зрячими, обретем силу, людей, связи.
Мы обязаны с Таней или без Тани найти радиоприемник. Он позволит нам чувствовать пульс Большой земли. Мы начнем распространять сводки среди народа, поднимать его на борьбу, обрастать своим активом и подпольем.
Не теряя времени, будем бить врага. Первая операция на одном из лесных большаков: практика показала это под силу нам. Вторая на железнодорожной ветке Суземка Трубчевск. Об этой ветке нам рассказал Попов, старик-железнодорожник из Суземки. Наша армия при отходе разрушила ее. Трубчевский бургомистр Павлов решил восстановить эту ветку: он выгоняет на работу железнодорожников тех, кто связан семьей, старостью, болезнями, кому трудно уйти в лес. На ней уже поставлены два деревянных моста, уже кончают ремонтировать паровоз. «Снимите с нас этот грех, говорил Попов, разорите нашу работу». Вот мы и разорим их работу.
Вести об этих операциях, как эхо, разнесутся по лесу тому порукой рассказ старика-перевозчика на Неруссе. Они вольют новые силы в народ, и к нам придут те, кто ищет руководства для борьбы. Они пополнят нашу базу оружием и продовольствием.
Наконец, мы свяжемся с Иванченко в Смилиже и сержантом, который нес лекарство раненым в Челюскин. Пусть даже Иванченко окажется не тем, кем он нам представляется, пусть «мудреный старик» в Челюскине будет не таким уж мудреным, но бойцы Красной Армии, вышедшие из плена, и раненые, оставленные в Челюскине, наш боевой резерв, наши будущие соратники и друзья.
И я коротко записываю:
1. Сень. Райкомы.
2. Радиоприемник.
3. Операция на большаке; операция на ветке Суземка Трубчевск.
4. Иванченко в Смилиже; сержант и «мудреный старик» в Челюскине.
В конце записи ставлю дату «1 декабря»: это крайний срок выполнения.
Так выглядел наш первый боевой план партизанской борьбы
Военные идут! Много! неожиданно врывается в комнату хозяйка.
Смотрю в окно. По дороге медленно въезжает на поляну телега. На телеге Никита. Рядом шагают Рева, Ларионов, Абдурахманов и трое незнакомых мне военных Нет, один среди них знакомый Не может быть Но это его шинель, его такая характерная, подтянутая фигура, его лицо
Пашкевич! Прокурор! кричу я и выбегаю навстречу.
Мы крепко обнимаемся.
Здравствуй, комиссар, говорит, наконец, Пашкевич. Здравствуй, повторяет он, и в голосе его радость встречи и безмерная усталость.
А Чапов? спрашиваю я и оглядываюсь на двух военных.
Лейтенант Чапов прибыл в ваше распоряжение, товарищ комиссар! весело докладывает лейтенант, выходя из кустов.
Знакомься, смущенно улыбается Пашкевич, показывая глазами на военных. Мои спутники и товарищи по неудаче.
Лейтенант Филипп Стрелец, вытягивается передо мной молодой стройный офицер с худым продолговатым лицом.
Лекпом Приходько, представляется его товарищ, низенький, полноватый, с оспенными ямками на щеках.
Разрешите доложить, товарищ комиссар, отзывает меня в сторону Ларионов. Ваше приказание выполнено. Товарищ Кутырко передает, что нашла человека, который может привести к приемнику. Товарищ Кавера просил сказать: вечером двадцать седьмого у «Вороньей деревни» назначена встреча с товарищем Сенем.