Нет, она не может быть предательницей.
Хлопцы идут! раздается громкий голос Ревы.
На дороге Ларионов и Абдурахманов. Чапова нет.
За смертью вас посылать! набрасывается на них Рева.
Ларионов докладывает, что они благополучно добрались, хозяйка их хорошо встретила, усадила обедать
Смотри, комиссар! теперь уже не на шутку негодует Рева. Мы их ждем, пояса подтягиваем, а они обедают!.. Чапов где? допытывается он. Вареники доедает?
Ларионов все так же невозмутимо и обстоятельно рассказывает: когда они сидели за столом, хозяйка обмолвилась, будто сегодня видела на лесной дороге подорванную легковую машину с антенной. Чапов, услышав, даже есть бросил, тут же переоделся в гражданскую одежду и ушел с Таней. «Раз есть антенна, значит, и приемник», заявил он
Неужели мы скоро, наконец, узнаем о фронте? вырывается у Пашкевича.
А вы где задержались? спрашиваю Ларионова.
Хозяйка готовила вам гостинцы, отвечает он, протягивая небольшой мешочек. Когда же собрались уходить, видим немцы во двор входят. Мы назад. Хозяйка успела нас в конюшне запрятать. Там и сидели, пока немцы не ушли. Потом выпустила и говорит: «Скорей, скорей, они сейчас вернутся, молоко принесут кипятить». Мы и пошли На обратном пути маленько заплутали, сконфуженно добавляет он.
Мы еще не успели приняться за гостинцы, как является Чапов. На нем широченный, не по росту, пиджак и необъятные брюки. В руках прутик.
Це приемник, товарищ лейтенант? Чи только антенна? ехидно спрашивает Рева, показывая на прут.
Не успел. Сняли. Самые важные части сняли, с грустью говорит Чапов и зло отбрасывает прут в сторону. Потом садится рядом с нами и рассказывает. Понимаете, товарищ комиссар, возвращаюсь от машины, вхожу в хату, а за столом сидят два фашистских офицера. Хочу незаметно юркнуть из хаты, но один из них, высокий такой, уставился на меня и глаз не спускает. Стою, как пень, и вид у меня, надо думать, дурацкий. Что делать?
Вдруг подходит ко мне хозяйка и ни с того ни с сего ругаться начинает. «И в кого только такой уродился, прости господи! Весь день шлялся, а в хате воды нет. Ну чего стоишь?» И сует мне с Таней два ведра. Взяли ведра, вышли. Я воду набираю из колодца, а сам одним глазом смотрю назад. Вижу, высокий офицер стоит на крыльце и наблюдает за мной. Рука в кармане. Нет, не убежишь. А в хату страсть как не хочется возвращаться. Вылил воду из ведра, выругался грязная, мол, вода и снова набрал. Офицер по-прежнему стоит, не шелохнется. Ничего не поделаешь, вернулся, поставил ведра, а хозяйка снова на меня: «Дрова где? Господам офицерам, может, еще обед потребуется сварить, а в хате ни полена». Дает нам с Таней топор и веревку. «Сушняк, говорит, рубите. Сырья мне не надо». Идем к лесу. Таня бледная как смерть. Только за первую сосенку зашли, шепчет: «Беги!» Я так припустил, как за всю свою жизнь не бегал.
Эх ты, радист! дружески хлопая Чапова по плечу, замечает Рева. Садись, браток, подкрепись гостинцами: после бега оно дуже полезно.
Зачем, товарищ капитан? Пойдем к Еве обедать. Она ждет нас. А начнем есть только аппетит перебьем. Тетушка, небось, наварила, напекла.
Да ты что, в уме, землячок? К черту в пекло лезть?
А шинель моя? Автомат? Ведь все там. Не могу же я вот в этом, и Чапов растерянно показывает на свой костюм. Да и немцы давно ушли, уговаривает он. Не задержатся они: их двое, вокруг лес.
А может, правда, комиссар? говорит Рева. На пару фашистов счет дополним и по-людски выспимся?
*
К дому Евы подходим под вечер. Он стоит посреди окруженной сосняком полянки, одной стороной примыкающей к лесной дороге. Проторенная тропинка тянется от дороги к дому. У тропинки лежит расстеленный на траве холст.
Несколько минут мы ждем в сосняке. Тишина. Дом кажется нежилым.
Дверь, наконец, открывается. Из нее выходит женщина лет тридцати. Из-под короткого серого ватника видно платье синее в белый горошек. На ногах сапоги, измазанные глиной. В руках ведро и лопата.
Она неторопливо копает недалеко от колодца картофель и тихо поет:
Позарастали стежки-дорожки
Там, где ступали милого ножки
Накопав полведра, все так же медленно идет вдоль опушки, и я слышу уже не пение, а тихий речитатив:
Позарастали мохом-травою
Там, где гуляли, милый, с тобою
Хозяйка, очевидно, одна. Даю знак Чапову.
Ну вот, жив-здоров, значит, радостно приветствует его хозяйка. А мы с Таней уж всякое передумали. Заходи, заходи в хату.
Выходим из сосняка. Хозяйка приветливо здоровается с нами. Из хаты выбегает Таня, и они наперебой рассказывают нам, как переволновались за Чапова.
Уж я собралась было идти за товарищем лейтенантом, говорит Таня, да офицеры не пустили. Испугались, видно: наспех выпили молоко и укатили.
Да вы заходите, заходите, товарищи, приглашает хозяйка. Я сейчас.
Она отходит в сторону и начинает аккуратно перекладывать холст поперек тропы.
В сосняке раздается девичий голос:
Домой, Машка! Домой!
На полянке появляется Невысокая худенькая девушка и гонит перед собой козу: Заметив нас, не здороваясь, закрывает козу в сарае и уверенно входит в дом.
Родственница? спрашиваю Таню.
Она растерянно смотрит на меня:
Нет Первый раз вижу.
Странно. Уж очень по-хозяйски ведет себя эта девушка.
Да что вы стоите, товарищи? Заходите, снова приглашает хозяйка. Она кончила возиться с холстом и быстро взбегает на крыльцо.
Входим в хату: в первой комнате большая русская печь, белые занавески, на окнах ярко-красные цветы «огонька», клеенчатая скатерть на столе.
На лежанке, у печи, забравшись на нее с ногами, непринужденно полулежит девушка, пришедшая с козой. Она уже успела снять пальто и теперь читает книгу.
При нашем появлении девушка вскидывает на меня глаза. Большие, черные, пристальные, они опушены длинными ресницами, и над ними круто выгнутые брови. Темные косы тяжелым узлом собраны на затылке.
Чуть приподнявшись, девушка кивает головой и снова продолжает читать.
А вы уже як дома расположились, еле переступив порог, обращается к ней Павел Федорович.
Я дома, холодно отвечает девушка.
Вы дочь хозяйки? спрашиваю я.
Нет, сестра, бросает она, не отрываясь от книги.
Ева подбегает к ней, порывисто обнимает и, ласково гладя ее волосы, говорит:
Да тут все свои. Не скрытничай, хитрунья моя Знакомьтесь, товарищи: Муся Гутарева, учительница из Смилижа.
Девушка, сдвинув брови, удивленно смотрит на хозяйку. Таня растерянно переводит глаза с Евы на девушку и, не раздеваясь, садится на лавку у самого порога.
Располагайтесь, товарищи, приглашает хозяйка. Сейчас обедать будем.
Она суетится у печи и спрашивает:
Вы, слышала, к фронту пробираетесь?
К фронту, отвечает Пашкевич. Не знаете, где сейчас фронт?
На прошлой неделе немцы взяли Вязьму и Одессу.
Что это фашистская листовка? спрашивает Пашкевич, очевидно, удивленный и этим уверенным тоном, и этой осведомленностью.
Нет, зачем фашистская. Наша сводка.
Наша? Откуда?
Люди проходящие сказали.
Какие люди?
А кто их знает Я не спрашивала, они не говорили.
Хозяйка выходит в сени. Мы невольно переглядываемся.
Понял, комиссар? взволнованно шепчет Рева. Партизанский приемник работает, не иначе
Учительница сидит на лежанке. Она делает вид, что ей безразличен наш разговор, что она увлечена книгой, но время от времени вскидывает ресницы и быстро оглядывает нас.
Куда путь держите, гражданочка? спрашивает учительницу Рева.
В Хутор Михайловский.
Там у вас тоже знакомые? вмешивается Пашкевич.
Нет, дела, уклончиво отвечает она.
Какие дела, если не секрет?
Разные.
Таня, сидевшая у порога, начинает раздеваться.
Она все еще не успокоилась: пальцы ее не слушаются, когда она расстегивает пуговицы. Пытается повесить пальто на вешалку, но пальто падает, и из кармана высыпаются какие-то бумажки и фотографии. Она наклоняется поднять их. Чапов предупредительно бросается на помощь.
Это кто? спрашивает он, внимательно рассматривая одну из фотографий.