Ходили с Брянским от цистерны к цистерне. В отсеках сонное царство, и мы завидовали счастливцам. А зависть оказалась напрасной. Только мы пришли в центральный пост, командир поднял перископ и обрадованно присвистнул:
На ловца и зверь бежит! Запишите в вахтенный журнал: «По пеленгу сто шестьдесят восемь обнаружены мачты и трубы кораблей».
А как глубины? спросил Гусев.
Малые, вздохнул командир. Подкрасться трудно будет, но попробуем.
Гидроакустики доложили о шумах винтов. В центральном посту все рассмеялись: молодцы, услышали наконец-то!
В отсеках зазвучал ревун.
Командир смотрит в перископ и говорит громко, чтобы все слышали:
Четыре транспорта идут одной кильватерной колонной. Для атаки выбираю второй от головногосамый большой. Дистанция тридцать пять кабельтовых. Штурман, прикиньте по карте, куда они идут.
Хрусталев, орудуя циркулем и линейкой, наносит на карту курс противника.
По-видимому, к поворотному бую.
Хорошо. Подождем их здесь.
На вертикальном руле в боевой рубкеАлександр Оленин, сосредоточенный, чуткий. Командир приказывает ему начать циркуляцию: стрелять будем кормовыми аппаратами. Но не успеваем завершить маневр, как гидроакустики докладывают, что один из транспортов отделился от колонны и быстро удаляется влево. Командир торопливо поднимает перископ:
Да, головной транспорт изменил курс, не дойдя до поворотного буя. Похоже, что за ним последуют и остальные. А дистанция двадцать кабельтовых. Далеко Штурман, какие тут глубины?
Хрусталев взглянул на циферблат эхолота. Черточка импульса мерцает на цифре «12».
А, черт, никуда не годятся такие глубины! говорит комиссар, вынимая изо рта трубку. (В лодке курить нельзя, но Гусев не расстается со своей трубкой, держит ее в зубах незажженной: «Хоть запах табака чую, и то ладно».)
Командир встряхивает головой:
Другого выхода нет, комиссар. Будем атаковать из надводного положения.
Комиссар колеблется. Риск огромный.
Не забывай: на маяке наблюдательный пункт. Едва всплывем, как сразу же сюда пошлют корабли. Через полчаса они будут здесь и
Получаса нам вполне достаточно, чтобы пустить на дно одну из этих посудин.
Командир твердо стоит на своем. Комиссар кивает:
Давай!
Не дожидаясь распоряжений, я по переговорной трубе приказываю Брянскому перейти из шестого в пятый отсек и срочно готовить оба дизеля к пуску.
Лодка стремительно всплывает на поверхность и с каждой секундой набирает скорость. На мостике командир, комиссар и два наблюдателя. По их репликам мы догадываемся, что транспорты пытаются удрать, но лодка быстро нагоняет их. Стрелять будем кормовыми аппаратами. Командир решил атаковать одновременно два транспорта.
Лисин торопит, требует прибавить ход. Оба дизеля пущены на полную мощность. Из дальнейших разговоров становится понятной нервозность командира: из Павловской гавани на выручку к транспортам вышел большой катер.
Гляжу на часы. Погоня продолжается уже пятнадцать минут. Штурман включает эхолот и просит меня доложить на мостик, что под килем семь метров. Гусев молча выслушивает доклад и отмахивается: сейчас не до этого.
Прикидываю время, которое понадобится для того, чтобы уйти на достаточно глубокое место, где лодка могла бы погрузиться. Видимо, Хрусталева занимает та же мысль, потому что он говорит мне:
Если нападут самолеты или катера, на таком мелководье нам достанется.
Командир, несмотря на малые глубины и на то, что вражеский катер все приближается, упорно продолжает атаку. Кормовые аппаратына «Товсь». Старпом в боевой рубке с нетерпением ждет команды, чтобы нажать рукоятку прибора управления торпедной стрельбой. Склонившись над рубочным люком, командир бросает отрывистые распоряжения:
Лево руля! Стоп левый дизель! Правый малый вперед!
Дистанция до ближайшего транспорта пять кабельтовых. Подводная лодка кренится от крутого поворота.
Пли!
Через минуту новое «Пли!»по второму транспорту.
Командир и комиссар, громко переговариваясь, следят в бинокли за движением торпед. У нас вначале складывается впечатление, что первая торпеда проскользнет перед носом транспорта, но могучий взрыв рассеял сомнения. В просвете рубочного люка появляется возбужденное лицо командира.
Транспорт потоплен, говорит он. Торпеда попала в кормовую часть.
Наблюдая за второй торпедой, комиссар был убежден, что и эта попадет в цель. Но в последний момент транспорт отвернул, и она, пройдя вдоль левого борта судна, взорвалась у берега.
С мостика командуют дать средний ход обоими дизелями. Спешим уйти с опасного мелководья. Пробыв в надводном положении почти сорок минут, лодка наконец погрузилась. Вражеский катер нас не преследует: спасает команду потопленного судна. Пользуясь этим, Сергей Прокофьевич, подняв зенитный перископ и установив его на пятикратное увеличение, приглашает старпома, Хрусталева и меня взглянуть на результаты атаки. Из воды одиноко торчит труба с двумя синими полосами. Транспорт затонул почти у самого входа в Павловскую гавань. Позднее выяснилось, что это был немецкий транспорт «Кете» водоизмещением 1599 брутто-тонн. Он оказался меньше, чем нам тогда думалось. Но вез ценнейший грузоружие. Поэтому его потопление было большой нашей победой.
Снова торжествуют моряки, поздравляют друг друга. Командир и комиссар обходят отсеки, благодарят подводников и приказывают всем отдыхать. Бодрствует только вахта.
Уже десятый час. В ушах у меня шум от усталости. Но мне еще надо удифферентовать лодку, чтобы компенсировать вес выпущенных торпед. Еле волоча одеревеневшие ноги, добираюсь до своей койки. Последний звук, который я еще услышал, был стук падения моих расшнурованных ботинок. Подушка, словно магнит, притянула голову, и я мгновенно «потерял управление».
* * *
«С-7»на пути между Либавой и Виндавой. Знакомые места: в мирное время мы много раз здесь проходили в учебных плаваниях. В Либаве и Виндаве я побывал в первые дни войны: меня командировали сюда за запасными частями для подводных лодок. Это были тревожные и страшные дни. Либава уже была окружена, и мои товарищи с ремонтировавшихся лодок, лишенные возможности выйти в море, подорвали свои корабли и сражались на суше, на подступах к городу. Один из матросских отрядов возглавил инженер-капитан-лейтенант Федор Михайлович Олейник. Последней его позицией был военный городок. Олейник и матросы дрались здесь до конца, прикрывая отход наших частей, прорывавшихся на восток. А мы с мичманом Иваном Михайловичем Нефедовым погрузили на утлую баржу запчасти из уже горевшего склада, с трудом раздобыли буксир и вышли в море. Долгим и тяжелым был наш путь, но все-таки доставили груз в Ленинград. Он здорово пригодился во время блокады.
Было послеобеденное время, когда каждый из нас после напряженной ночной работы заслужил долгожданный отдых, но командир попросил офицеров задержаться. Вошел старший лейтенант Хрусталев с повязкой вахтенного офицера на рукаве и доложил:
Товарищ командир, подводная лодка проходит над местом гибели «С-3».
Смирно! скомандовал Лисин и тихо добавил: Прошу почтить память наших товарищей минутой молчания.
Одна минута. Всего шестьдесят секунд. Но за это время многое промелькнуло в мыслях. Я вспомнил своих однокашников, с которыми учился пять лет. Потом вместе служили. Подружились крепко. Теперь они лежат на дне морском. Когда враг подошел к Либаве, моряки «С-3» вывели свой корабль в море, хотя лодка была неисправна и не могла погружаться. Вот на этом месте ее настигли фашистские катера. Подводники вступили в бой. Неравный и безнадежный. Вражеские катера потопили лодку. Никто не спасся Здесь погибли мои лучшие друзьяинженер-капитан-лейтенанты Алеша Толстых и Саша Свитин. Первый командовал пятой боевой частью «С-3», второй служил на «С-1» (ее пришлось подорвать в базе, и команда перешла на «С-3»). По суровым лицам товарищей вижу, что у каждого из них на этой лодке были друзья, у всех нас одни и те же мысли.
Вольно!
Мы разошлись на отдых, но вряд ли кто-нибудь смог заснуть в эти часы.
Как обычно, в 20.00 я заступил вахтенным офицером. Жизнь на корабле течет своим размеренным порядком. За полчаса до всплытия приказываю разбудить старшего лейтенанта Хрусталева. Он появляется сразу же, видно, и не спал совсем. Молча взял мои черновые записи и уселся за свой столик. Смотрю, как он цифры превращает в линии на карте. Закончив работу, Миша оборачивается ко мне и достает из кармана кителя сложенный листок из отрывного календаря: