Стали думать, что делать с Гавриковым. В это время пришел комиссар. Послушал, что предлагают товарищи, и сказал:
А может быть, еще рано принимать решение? Давайте сначала проверим все заведование Гаврикова. Наверняка там не все в порядке. А потом уж подумаем
Гавриков перестал улыбаться. Почувствовал, чем дело пахнет.
Нет, нет, не надо! зачастил он. Я понял свою ошибку. Это точно. Слово даю, ничего такого не будет больше.
Заведование его мы все-таки проверим, сказал комиссар. А наказывать Гаврикова подождем. Ведь раскаивается человек
Раскаиваюсь, раскаиваюсь! ухватился Гавриков. Честно говорю!
В отсеке шумно. Смеются матросы. Этот смех для Гаврикова больнее любого взыскания. Смех может крепко воспитывать. Я знаю, теперь никто на корабле не прихватит книжку на вахту.
* * *
А противник все не показывается. Мы бродим в своем квадрате то над водой, то под водой, смотрим во все глаза, гидроакустики не снимают наушников, море пусто. Командир рискнул даже проникнуть в аванпорт Виндавы. И там никого
Я по-прежнему держу под постоянным контролем резьбу проклятого шпинделя руля, ворчу на Хрусталева, что приходится тратить время на штурманское хозяйство (хотя, по совести, сам понимаю, что отмахнуться от шпинделя не могу, потому что инженер наравне со штурманом отвечает за этот жизненно важный для корабля механизм). И вдруг беда сваливается совсем не оттуда, где мы ее ожидали. Авария происходит непосредственно в нашем заведовании.
В ночь на 29 июля во время зарядки аккумуляторной батареи внезапно остановился двигатель. Оставив за себя в центральном посту старшину Нахимчука, прибегаю в непривычно тихий пятый отсек. Над остановившимся дизелем курится дым. Брянский докладывает:
Вышел из строя наддувочный агрегат.
Размололо шариковый подшипник у газовой турбины, уточняет главный старшина Михайлов.
Пустили правый, исправный дизель. Грохочет так, что невозможно разговаривать. Веду Брянского и Михайлова в соседний отсек, продолжаем разговор там.
Вскрывайте сразу обеи газовую и воздушнуютурбины, говорю я своим помощникам. Подшипник воздушной турбины переставите в газовую, а запаснойв воздушную. Запасные подшипники есть?
Есть, отзывается старшина группы. Один-единственный.
Так всегда у Михайлова. Один-единственный. Но прижметеще несколько отыщется.
Брянский озабочен другим:
Зачем такая канитель? Разбирать исправную воздушную турбину Проще сразу поставить запасной подшипник на место испорченного
Нет, надо обязательно сделать, как я говорю. В газовую турбину поставим уже обкатанный подшипник. Вы же знаете, что температура вала этой турбины достигает нескольких сот градусов. Поставите туда новый, необкатанный подшипникего может «закусить» и размолоть.
Никогда бы не подумал
Подумали бы, размолов парочку подшипников, как это уже случалось у нас с Михайловым. Помните, старшина?
Такое не забудешь, подтверждает тот.
Ну а теперь быстро за дело!
Пришел комиссар. Сказал, что руководить ремонтом приказано лично мне. Понятно, командир хочет, чтобы двигатель как можно быстрее вступил в строй.
Перестановка подшипников в турбинахдело страшно канительное. Особенно осторожным приходится быть с лабиринтовыми уплотнениямив море с ними лучше не связываться. Работали всю ночь. В тесноте, жаре и духоте. Было уже около десяти утра, когда завернули последнюю гайку. Мы с Брянским поблагодарили уставших, но довольных мотористов. Предвкушая заслуженный отдых, все отправились мыть руки. Я прошел в кают-компанию, доложил Лисину, что оба дизеля в порядке. В это время в люк просунулась голова штурманского электрика Игнатова:
Товарищ командир, обнаружен одиночный транспорт!
Торпедная атака! приказал Лисин, и мы с ним побежали в центральный пост.
Годовщина Советской Латвии
Моряки занимают боевые посты. У манипуляторов горизонтальных рулей становится боцман, у вертикального рулявторой наш лучший рулевой, Александр Оленин. Бывший вахтенный офицер минер старший лейтенант Новиков стремглав убегает в первый отсек. Штурман чертит тонкую паутину курса и вполголоса ругается. Докладывает в боевую рубку:
Под килем семь метров. Глубина быстро уменьшается. Прямо по носу песчаная банка.
Комиссар Гусев спрыгнул в центральный пост и тоже рассматривает карту. Командир нетерпеливо спрашивает из рубки:
Ну как там? Можно ближе подойти?
Нет, командир, ближе глубины не позволят, вместо штурмана отвечает Гусев.
И все же командир решает атаковать. Стреляем с большого расстояния. С интервалом девятнадцать секунд выпускаем две торпеды. Ждем взрывов. Их нет. Мимо
Командир спускается к штурману, впивается глазами в карту:
Эти мели с ума сведут. Отбой торпедной атаки!
Лисин отрывает взгляд от карты, задумывается на мгновение и решительно натягивает на руки перчатки-краги.
Оба дизелятовсь! гремит его голос. Артиллерийская тревога!
В центральный пост вбегает Новиков с биноклем на груди. Не прошло и пяти минут, а он уже трижды перевоплощался. Был вахтенным офицером, по сигналу торпедной атаки стал командиром боевой части три, а по сигналу артиллерийской атаки готовится управлять артиллерийским огнем. Я тоже выступаю в новой роли: теперь я командир боевого поста подачи боезапаса. Моя обязанностьотдавать распоряжения в артпогреб, контролировать, какие снаряды вкладываются в элеваторный пенал: бронебойные или фугасные, зажигательные или осветительные. Я безошибочно разбираюсь в маркировке артиллерийских боеприпасов.
В носу! В корме! звучит команда. Расчету стомиллиметрового орудияв центральный пост!
Всплывай! приказывает командир, вбегая по трапу в боевую рубку.
Продуваем балласт. Палуба задрожала от работы дизелей. Слежу за тахометром левой линии вала. Как ведет себя турбовоздуходувка после замены подшипников? Кажется, нормально. Оба дизеля работают средним ходом.
Командир с артиллеристами уже на мостике. Развертываю свой боевой пост 32. Матросы с тяжелыми снарядами в руках стоят наготове у люка элеватора. Над головой слышны торопливые шаги по верхней палубе, громкие голоса. Команда Новикова:
Огонь!
Грохот выстрела настолько оглушителен, что ушам больно. Впечатление такое, что сидишь в железной бочке, по которой изо всех сил колотят кувалдой.
Перелет, улавливаю доклад наблюдателя-сигнальщика.
Четыре меньше! корректирует Новиков. Огонь!
Еще удар, еще
После четвертого выстрела слышим какой-то хруст и шипение.
Транспорт выбросился на камни!
Над верхним рубочным люком склонился Лисин.
Оба полный вперед! Приготовиться принимать раненых!
Их двое. Спустились по трапу без посторонней помощи и с такими радостными лицами, что, дай волю, пустились бы в пляс. Сейчас же стали рассказывать, как «здорово дали фашисту прикурить». Лекпом силком потащил их на перевязку. Ранения оказались легкими.
Отрывками до нас доходят подробности боя. Когда мы расстреливали транспорт, на горизонте показался вражеский сторожевик. Поэтому командир оставил выбросившееся на камни судно и полным ходом стал уходить от берега на большие глубины, где лодка смогла погрузиться.
Жаль, что не добили фашиста, сокрушается Новиков. Но загнали его на камнитоже неплохо. Наверняка он себе все брюхо распорол.
У Новикова появилась новая забота. Заело замок 100-миллиметрового орудия. Его так и не смогли закрыть. Ночью во время зарядки аккумуляторов матросы долго бились с пушкой. Рассвет уже наступил, а замок все не поддавался. Пришлось оставить его открытым.
Погрузившись, кратчайшим курсом направились к латвийскому берегу. Обедали позже обычного. Кок Шинкаренко сиял: давно уже мы не ели с таким аппетитом. Сказались часы на свежем воздухе. После сытного обеда все свободные от вахты заснули богатырским сном. Не зря шутят, что у подводников с последним глотком компота глаза закрываются автоматически. Но нам с Брянским было не до сна. Замерили оставшееся топливо. Теперь нужно беречь каждую тонну соляра, чтобы хватило и на обратный путь.