Позвонил Кипиани, доложил, что противник занял Максимилиановку, но брошенная в бой резервная рота и бойцы тыловых подразделений отбили село.
Так что, еще помощь нужна? спрашиваю.
Держусь на честном слове, товарищ полковник
Вот и держись, Шалва Иванович. Взводаи того дать не могу.
Я вас понял
Помощь Командиры полков ждут ее от меня, яот командарма. Ну а что мне даст командарм? У него-то тоже, наверное, ничего нет. А может, есть? Тот же Зайцев!
Приказываю радисту связаться со штабом армии. Ему удается это неожиданно быстро. И вот уже разговариваю с генералом Колпакчи.
Слушаю, Провалов, говорит он.
Если есть возможность, прошу прислать Зайцева.
Он не потребуется. Немедленно сверни свое хозяйство и отходи. Даю координаты
Дивизия должна отойти на рубеж Горняк, Красногоровка, Рутченково, Мандрыкино, Авдотьино. Отойти средь бела дня, под непрерывным воздействием немецко-итальянских войск.
Вряд ли удастся, товарищ Семнадцатый. Не слезет он с моей шеи.
Ладно. Посылаю Зайцева. Но как только он отработаетсразу же отходи. Это приказ
Между тем положение на стыке флангов 696-го и 691-го стрелковых полков восстанавливалось. Обе отошедшие роты одновременно контратаковали вклинившегося в нашу оборону противника и отбросили его. Потом стало известно, что организовал там контратаку первый помощник начальника штаба 696-го полка лейтенант М. В. Подавильников, посланный на левый фланг Мартыновым. Лейтенант был кадровым командиром. До прибытия в 383-ю дивизию он уже успел повоевать с немецко-фашистскими захватчиками, и этот опыт позволил ему действовать твердо, хладнокровно, умело.
Во время работы над этой книгой я получил письмо от Михаила Васильевича Подавильниковастаршего инженера отдела технического обучения машиностроительного завода имени Ленинского комсомола Украины в городе Донецке. Приведу одну выдержку из этого свидетельства. Михаил Васильевич пишет: «Я был послан в третий батальон капитана Гоголева. Фашисты психической атакой потеснили одну из рот, в которой были убиты и командир, и политрук, и начали заходить в тыл полка. Я взял командование ротой на себя. Мы контратаковали и большую часть фашистских автоматчиков уничтожили, а часть из них отступила в направлении Ново-Михайловки. Мы заняли свои позиции»
В тот момент, когда мы восстановили линию обороны по всему фронту, противнику, видать, потребовалась некоторая передышка, и он прекратил атаку. Мы тотчас же использовали это. По моему приказу полки, оставив заслоны, по-возможности незаметно, применяясь к местности, начали организованный отход на северо-восток. Я надеялся выиграть какое-то время, чтобы оторваться от гитлеровцев.
Но незаметно отойти нам не удалось. Первым опомнился командир немецкой горнострелковой части, наступавшей до этого на Марьинку. Он бросил нам вслед две роты на бронетранспортерах. Заслон 696-го стрелкового полка встретил противника дружным пулеметно-ружейным огнем и заставил его спешиться.
Снова предоставляю слово самому М. В. Подавильникову, который остался командовать арьергардным подразделением. В своем письме он пишет: «Нас стали преследовать немцы, которые двигались за нами на бронетранспортерах. Оторваться было невозможно, так как среди нас находилось много раненых. Я приказал занять оборону и без моего сигнала огня не открывать, потому что мы оказались уже почти без патронов. Но все равно мы дали бы фашистам последний бой»
Сомневаться не приходится: дали бы. «Но вдруг, это снова из письма М. В. Подавильникова, со стороны Старо-Михайловки раздался какой-то странный по звуку залп, и над нашими головами пронесся огненный смерч Это и спасло нам жизнь».
После огневого налета по скоплению живой силы и техники в Марьинке, произведенного реактивным дивизионом, над передним краем снова повисла тишина. Опять, как и накануне, на всем фронте обороны дивизии ни вечером, ни ночью противник не предпринимал никаких боевых действий, даже не вел разведку. Майор Зайцев прибыл со своими «катюшами» очень вовремя. 383-я дивизия организованно, по приказу командарма-18 отошла на указанный рубеж. И этот рубеж проходил по рабочим шахтерским окраинам города Сталино (Донецк). Отсюда мы уходили в бой, сюда вернулись. Вернулись, чтобы завтра, с рассветом, вступить в новую схватку с ненавистным врагом.
Огненные рубежи
К рассвету 19 октября передний край обороны 383-й стрелковой дивизии растянулся по окраинам Сталиноот Горняка до Авдотьино. На карте вырисовалась глубокая подкова, обнимавшая город с трех сторон: с северо-запада, запада и юго-запада. На левом фланге к шахтерам примыкали боевые порядки 30-го полка НКВД, прикрывавшего самую южную окраину, а за ними к юго-востоку уходил передний край обороны спешившейся 38-й кавалерийской дивизии генерала Кириченко. Правый фланг нашей дивизии по-прежнему оставался оголенным, и здесь таилась та из наибольших опасностей, которые существуют для войск, опасность глубокого обхода наших боевых порядков наступающим противником. К одной роте, которую держал у себя в резерве командир 694-го стрелкового полка капитан Кипиани, надо бы добавить еще по крайней мере три, да артиллерийский дивизион, тогда можно было рассчитывать на успех контратаки в случае обхода нашего правого фланга. Но у нас не было и взвода
Оборону занимали ночью под нудным осенним дождем, который начался еще с вечера. За пять дней упорных боев, за пять бессонных ночей, которые уходили на то, чтобы оторваться от противника и закрепиться на новом рубеже, люди были измотаны до предела. И вот теперь, уставшие и злые, они рыли ячейки и щели метрах в ста пятидесяти от шахтерских хат, в которых многие жили еще два месяца назад. Одноэтажные окраинные поселки с их бесконечными заборами огласились криками и плачем проснувшихся женщин и детей, истошным, с подвываниями, лаем собак.
Оставшиеся редко в каких семьях мужчины, в основном старики, брали заступы и шли в боевые порядки батальоновпомогать рыть окопы. За ними потянулись подростки, а потом и женщины.
Удивительные, бесценные люди! Через три-четыре часа здесь будет жестокий бой, им надо уходить, а они вот копают и копают эту трудную, но оттого еще более родную землю
Мне уже была известна директива командующего Южным фронтом об отходе войск фронта на линию Красный Лиман, Артемовск, Горловка, Иловайск, Амвросиевка, Матвеев Курган, Таганрог. Из содержания этого документа вытекало, что Сталино мы сдадим. Приказ есть приказ. Разумом я понимал все. Но душа восставала против сдачи этого города, уже ставшего родным.
На что же настраивать бойцов, товарищ полковник? спросил меня начальник политотдела батальонный комиссар С. Ф. Олейник. Он испытующе смотрел мне прямо в глаза, и горькие складки в уголках его рта пытались разойтись в невеселой улыбке. А улыбки не получалось. Хотя Семен Федорович и не знал содержания последней директивы командующего войсками фронта, но и он, видать, думал так же, как и я: коль дивизии суждено быть заслоном и коль в этомее воинский долг, то зачем отходить на какие-то другие рубежи? Шахтеры будут драться за родной город, а это удесятерит их силы и, значит, умножит потери противника.
Сталино будем защищать до последнего, Семен Федорович, твердо сказал я.
Вот теперь Олейник улыбнулся.
Эх, и дадим же мы ему жару, Константин Иванович! И тут же он вскинулся по-уставному:Разрешите идти, товарищ полковник?..
Начподив, круто повернувшись, вышел. А через минуту он уже ставил задачу политотдельцам, которые, я знал, дожидались Семена Федоровича в палисаднике хаты, ставшей в эту ночь моим НП. Я не видел, кого из инструкторов привел с собой Олейник, не слышал, что говорил он им, но был совершенно уверен, что для мобилизации физических и духовных сил людей на победу в завтрашнем бою будет сделано все. Через инструкторов политотдела Семен Федорович сейчас поднимет весь партийный и комсомольский актив, поднимет всех коммунистов, и до каждого красноармейца и младшего командира будет донесено то решение, которого все ждали: «Сталино не сдавать!»
Почему я так верил в Олейника?
Он не был «удобным» человеком. Не раз начподив настойчиво доказывал целесообразность того или иного распоряжения и не отставал от меня до тех пор, пока не был удовлетворен моим решением. Сказать больше, Семен Федорович не всегда щадил и мое командирское самолюбие, но не было случая, чтобы это повредило делу. Я слишком хорошо знал, что начподив черпает сведения не из третьих рук и не только из политдонесений комиссаров полков. Большую часть суток он находился в боевых порядках и этого же требовал от всех работников политотдела. Под Марьинкой мне даже пришлось вызвать Семена Федоровича на свой НП и строго предупредить его за то, что он недопустимо часто рискует своей жизнью. Тот попытался возражать, но возражения эти приняты не были, и Олейник до конца боя оставался на наблюдательном пункте командира дивизии.