У меня идея! воскликнул Захар. А не пойти ли нам в клуб и не растрясти там животики?
Ребята единогласно одобрили идею парня и понемногу начали собираться.
Ты хочешь пойти? едва слышно спросил меня Реми, усевшись напротив.
Честно? Не очень. Но сегодня твой вечер, и я буду с тобой, с улыбкой, искренне ответила другу. Идти в клуб у меня не было ни малейшего желания. Все, что мне хотелось, это спрятаться в своей квартире и позволить себе отдаться слезам и всепоглощающей жалости к себе.
Я тоже не хочу никуда идти. Может, сбежим и немного погуляем? Когда еще удастся? Реми заглянул мне в глаза своим добрым и печальным взглядом. Ему, как и мне, не хотелось танцевать, пить и веселиться. Его что-то беспокоило, и ему нужен был рядом друг.
Под предлогом, что мне нужно заехать домой перед клубом, мы с Реми на такси доехали до центрального парка, а оттуда вдоль ярко освещенного проспекта Гагарина пошли гулять. Поначалу Реми говорил о разной ерунде: о каких-то рецептах, о своих уроках по французскому, о том, что с детства боялся летать. Я слушала его, не всегда вникая в смысл слов, и просто пыталась запомнить эти мгновения. Мы были вдвоем, нам было уютно друг с другом и свободно. Уже завтра такие прогулки обещали стать для нас лишь мечтой.
Когда ты вернешься? Нет, точнее, я помню, что учеба у тебя на год, но неужели не будет перерывов? Каникул? Отпуска? Ну, не знаю Целый год без Реми меня пугал и немало огорчал.
Пока не планируется, пожал плечами Реми. Но, знаешь, я все еще храню надежду, что ты прилетишь ко мне.
Все еще? Реми часто в шутку звал меня с собой, но ровно до того момента, пока я не призналась ему в симпатии к Тимуру.
Ты не выглядишь счастливой рядом с ним. И я уверен, что тебя что-то беспокоит, но раз ты не говоришь, значит, на то есть причины. Я не буду настаивать. Просто хочу, чтобы ты знала: там, в Париже, я буду ждать тебяв гости на пару дней или навсегда. Реми замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Просто помни, что я буду рядом, стоит только захотеть.
Его слова больше не казались мне шуткой, и от этой мысли стало неловко. Я никогда раньше не воспринимала наши отношения как-то иначе. Только дружба. Но разве друзья так говорят?
Я рассталась с Тимуром, подлила масла в огонь. Мне важна была реакция Реми. Я хотела убедиться, что верно поняла его посыл.
Он обидел тебя? Реми оторвался от разглядывания луж на асфальте и посмотрел на меня.
Нет, солгала я. Просто мы из разных миров.
Тогда что держит тебя в этом городе?
Не знаю. Мама, Миронов, отецс каждым словом я понимала, что все это не то. Но что-то или кто-то меня держал. Я до сих пор не хотела никуда уезжать.
Я сейчас, наверно, буду грубым, но все же скажу. Голос Реми стал резче и тверже. Здесь без тебя им всем будет легче. Миронов твой наконец-то вздохнет с облегчением, мама спокойно продолжит лечение, Горскому не придется переживать за брешь в своем панцире, а Тимур знаешь, наплевать, что с ним будет. Главное, он больше не причинит тебе боли. Я не знаю, Ксюша, за что наказал тебя Бог, послав таких родных, но могу сказать одно: если ты хочешь быть счастливой, тебе нужно строить свою жизнь вдали от них.
Слова Реми были близки к истине и часто приходили мне на ум, но, произнесенные вслух, они больно царапнули по сердцу. Жалостьвот что испытывал ко мне Реми.
Я не уеду, тихо ответила я и поспешила домой.
До «Шаляпина» на такси дорога заняла не больше двадцати минут, но все это время слова Реми звенели в ушах, накладываясь на события вчерашней ночи и сегодняшнего утра. Я была настолько потерянной, испуганной и загнанной в угол, что мне захотелось исчезнуть. Не знаю, почему, но едва я переступила порог квартиры, как руки сами потянулись к телефону и набрали до боли знакомые десять цифр.
Да! Грубоватый мужской голос разорвал тишину. Двенадцатый час ночи. Я его разбудила.
Гена, это Ксюша. Помоги мне убежать. Пожалуйста!
Ксюша, где ты? Что случилось? Тимур обидел? услышала я взволнованный голос Миронова, обрушившего на меня кучу вопросов.
Да что же вы все считаете, что мне может быть плохо только из-за Черниговского?! сорвавшись, крикнула в трубку. Мне просто плохо, Гена. Вы все добились своего! Я хочу испариться! Исчезнуть! Убежать!
Тише, Ксюша, тише! Скажи, где ты? Я приеду, и мы поговорим. Ну же, девочка! В голосе моего «крокодила» в эту секунду звучала нешуточная тревога.
Я на съемной квартире, в «Шаляпине». Гена, не бросай меня! почти рыдала в телефонную трубку.
Сейчас буду, Ксюша. Сейчас.
Гена отключился, а я, уткнувшись горячим лбом в ледяное оконное стекло, стала его ждать. Шпунтик терся о мои ноги, все время заунывно мурлыча свою песню, пока фары автомобиля Миронова не осветили двор. И даже потом, чувствуя мое опустошение и растерянность, он не отходил от меня далеко.
Едва открыв дверь, я бросилась к Миронову в объятия и, наконец, дала волю слезам. Не отпуская Гену ни на секунду, переместилась с ним в гостиную на диван. Он молчал и просто ждал, когда закончатся мои слезы и я смогу ему все рассказать. А мне не хотелось говорить. Как оказалось, мне просто не хватало крепкого плеча рядом. Я закрыла глаза и позволила себе быть слабой и беззащитной.
Когда я вновь открыла глаза, за окном было уже утро. Я лежала на диване, укрытая пледом. Миронов же стоял неподалеку и что-то листал в телефоне. Заметив, что я проснулась, он оторвался от гаджета и с улыбкой заявил:
Я сейчас не буду тебя спрашивать, что случилось, почему ты в этой квартире и зачем посреди ночи ты мне позвонила. Но одно я хочу знать здесь и сейчас! Миронов сделал несколько шагов мне навстречу. Почему в твоем холодильнике, кроме кошачьих консервов, совершенно нет никакой еды?
Я нерешительно пожала плечами.
Через квартал отсюда есть неплохое кафе. Можем там позавтракать и заодно поговорить.
Несмотря на то, что небо было серым, утро выдалось теплым и безветренным, поэтому до кафе мы с Мироновым решили пройтись пешком. Наверно, тот факт, что была суббота и достаточно раннее утро, побудил жителей микрорайона подольше понежиться в кроватях. На улице практически не было ни машин, ни прохожих, что давало нам с Геной возможность спокойно поговорить обо всем.
Я рассказала Гене об аукционе, о встрече с Горским, о предательстве Тимура. Миронов не ругался, не нервничал, а просто слушал, изредка задавая мне уточняющие вопросы. Мы практически дошли до кафе, когда мой рассказ дошел до самого главного. Я знала, что если расскажу об этом в самом начале, Гена остальное даже слушать не станет.
За день до того, как я приехала к тебе домой за вещами, кое-что произошло. Мы остановились метрах в пяти от кафе. Миронов встал напротив меня, лицом к заведению. Я же стояла к кафе спиной и смотрела за плечо Гены, на проезжую часть, на которой совершенно не было машин.
И что же случилось? озадаченным голосом поторопил меня с рассказом Гена.
Вечером к Тимуру пришел отец. Он видел меня. И я думаю, что узнал.
Лицо Миронова исказила гримаса недоумения и негодования.
И ты все это время молчала?! Он почти сорвался на крик.
Он начал отчитывать меня, как нашкодившего котенка, а я, зажмурив глаза, ждала, когда он успокоится.
В этом его потоке брани в мою сторону я не сразу расслышала звук притормозившего рядом автомобиля. Открыв глаза, я заметила огромный белый внедорожник с наглухо затонированными стеклами. Постепенно заднее стекло начало опускаться, открывая вид на отталкивающую мясистую физиономию Черниговского-старшего. Все, на что у меня хватило сил от испуга, это еле слышно, не своим голосом произнести:
Федор, Федор Черниговский.
Но Гена меня не слышал. Он все еще находился в возмущенных чувствах и не прекращал меня ругать.
Черниговский несколько мгновений сверлил меня своим рыбьим взглядом, а потом, улыбнувшись мне омерзительно слащавой улыбкой, резко поднял свое стекло. Но не успела я выдохнуть, как тут же открылось переднее стекло, и на меня уставился человек в черной маске и с оружием в руках.
Время остановилось. Я смотрела в лицо палача и не могла вымолвить ни слова. А Гена, словно ничего не замечая, продолжал воспитывать во мне сознательность, ругая за безответственность. Ощущение безысходности заставило меня закрыть глаза и принять то, что было мне суждено.