Уже наклонившись к Нилу прошептать, чтобы он отвел меня домойпоцелует он меня еще раз или нет? я случайно бросила взгляд на входную дверь. В зал входила Фрэн.
Ее не сразу заметили, но скоро приливная волна шепотков обежала бар и схлынула, оставив зияющее молчание. В полной тишине Фрэн процокала каблуками к стойке. Люди расступались перед ней.
Она была прекраснее, чем обычно. Сияющая, как падший ангел, ее красота разила так, что было больно смотреть.
Случайно или нарочно, но она была одета не как вчерашняя девчонка, но как соблазнительная женщина: в облегающее черное вечернее платье и переливалась в искусственном освещении подобно черному опалу.
Ник тоже пришел, но за ней не последовал. Кивнул Нилу и встал у двери, скрестив руки, как мрачный пират: только попробуйте ее обидеть. Я попробовала посмотреть на Ника другим взглядом, взглядом влюбленной Фрэн: он был высокий, очень высокий и при этом широкоплечий, с широким, жестким, лицом. Он был красив, но никому бы и в жизни не пришло назвать его милым или смазливым. Это был мужчина, сильный и опасно притягательный, на самом деле довольно молодой- 25 лет. У них с Фрэн было 6 лет разницы: столько же и у моих родителей, вдруг поняла я. Перевела взгляд на маму и папу: крупный хищный брюнет и хрупкая тонкая блондинка: аналогия была такой явной, что я внутренне вздрогнула и стряхнула видение.
Ронни встретила Фрэн сухо. Скрестив руки на груди, она прямо смотрела ей в глаза:
Тебе тут не рады, девочка. Лучше бы вам с кавалером уйти.
Фрэн не дрогнула.
Сегодня пятница. Каждый может спеть все, что его душе угодно. Я хочу спеть. Или откажешь мне?
Ронни стояла в тени и нельзя было разглядеть выражение ее глаз.
Все затаили дыхание. Неписаным и нерушимым правилом было, что кто бы ты ни былмолодой, старый, нищий, богач, взрослый, ребенокты можешь выйти на сцену, как бы неумело или плохо ты не пел, и одна песня всегда принадлежала тебе. Вторую должны были попросить, но перваятвоя по праву.
Ронни взяла стакан со стойки и начала его тщательно протирать.
Пой.
Даже не дашь мне микрофон?
Нет.
Фрэн усмехнулась, но казалось, не огорчилась. Повернулась к залу лицом, оперлась руками о стойку и легко запрыгнула наверх.
Люди загудели: неслыханная наглость! Немыслимо! Эта девчонка вконец сошла с ума!
Фрэн начала петь легко, без всяких пауз и подготовок, совершенно не смущаясь отсутствием музыки.
Иди сюда, детка.
Знаешь, меня бесит,
Как ты пытаешься добрыми поступками загладить вину после своих шалостей.
По-моему, мы чаще занимаемся примирением, чем любовью.
Такое ощущение, что ты всегда думаешь о чём-то своём, только не обо мне.
Детка, лучше избавляйся от этих безумных привычек, слышишь меня?
Мое сердце пропустило удар. Эта песня! Сколько раз мы пели ее у камня, веселясь и пузырясь от собственной дерзости, ведь это явно было не то, что можно исполнить перед толпой знакомых и родственников. Мы притворялись, что мы Лив Тайлер и Алисия Сильверстоун, Нил, изображая Дина Келли, жеманно откидывал голову назад и призывно вилял бедрами, а мы с Фрэн извивались вокруг него и надували губы, пока смех не начинал душить нас и мы не валились на траву от дикого хохота.
Я посмотрела на Фрэн. Фрэн смотрела на меня.
«Она поет для меня, не для Нила» эта мысль обожгла, как кипящее масло, бабочки в животе камнем упалия тоже отвернулась от нее, я бросила ее, как и все остальные, я, которая называла себя ее подругойи я подхватила строфу в каком-то стихийном порыве, даже не успев осмыслить, какого черта сейчас делаю.
Скажи, что ты уезжаешь на семичасовом поезде
В Голливуд.
Детка, ты мне это уже столько раз говорила!
Я уже начинаю привыкать к мысли, что плохоэто хорошо.
Такая любовь превращает человека в раба.
Такая любовь загонит кого угодно в могилу.
И сразу стало легко. То, что мы делали, что пели, было вызывающим и неправильным, но одновременно самым правильным в данный момент. Я видела, как вспыхнули глаза Фрэн, как прежняя лукавая улыбка озарила ее лицо, вернув обратно прежнюю Фрэн, девчонку, влюбленную, напуганную, запутавшуюся, мечтающую о любви, как и все мы, но неожиданно ее получившую.
Я прошла через бар и запрыгнула рядом с ней на стойку и куплет мы допевали в унисон, болтая ногами в воздухе.
Я схожу с ума, детка, я схожу с ума.
Ты меня заводишь, а затемтебя и след простыл Да, ты сводишь меня
С ума. Я схожу с ума по тебе, детка!
Что мне сделать, любимая, мне так стрёмно!
Ни одна из нас не удивилась, когда после припева к нам присоединился еще один голос: Нил. Он лунной походкой появился из глубины зала, молодежь заулюлюкала и стала отчаянно ему хлопать. Сняв воображаемую шляпу, он протянул нам обе руки и ухватившись за наши ладони, легко вспрыгнул на барную стойку и запел в воображаемый микрофон, отчаянно вихляя бедрами:
Ты собираешь свои вещи и говоришь жестким тоном,
Что тебе пора.
На фразе
Но я-то знаю, что под этим пальто ты совершенно обнажённая,
Нил лихо задрал вверх майку и страстно погладил себя по животу, соблазнительно надувая губы трубочкой.
Люди начали переглядываться. Некоторые явно сердились на этот фарс, но большинство уже смеялось в голос.
Детские безумные выходкиэто было для них понятным злом, они знали, как на это реагировать и как с этим бороться. Нам стали хлопать и подпевать и когда закончилась песня, на мгновение все стало почти так, как было.
Но только на мгновение.
Фрэн взглянула на нас с Нилом печальной улыбкой, обняла сразу обоих и бросилась к выходу, в объятия Ника. Они ушли вместе, он держал ее за талию и его вид говорил, что он готов сражаться за нее со всем миром сейчас и потом.
Передо мной материализовались родители и я второй раз за вечер поразилась тому, как похожи эти две пары: Фрэн и Ник, Элена и Джек. А если сходство не только внешнее? «Когда-то у твоей мамы была другая жизнь. Когда-то у твоей мамы был другой муж» неприятно прошептал коварный голосок внутри меня. Мама была очень серьезной и смотрела на меня так, как будто читала мои мысли, мне стало неуютно.
Я, пожалуй, пойду.
Да, пожалуй, тебе пора. в папином голосе была насмешка и еще он сердился. Немного, но сердился.
Вы тоже идете?
Нет, мы с мамой придем позже. Ложись, не жди нас. Нил, ты проведешь ее? Папа даже не спрашивал, он утверждал, как будто то, что Нил меня проведет, было делом утвержденным.
Да, мистер Райан. Конечно, я проведу. Не волнуйтесь насчет этого.
Мы шли домой дорогой, которой ходили целое лето, но в этот раз все было по-другому. В нашем молчании появилось напряженное ожидание, каждый хотел сделать первый шаг и ни один не осмеливался. Мы попробовали было обсудить произошедшее в баре, но разговор не клеился, оба думали о другом. Скоро стал виден наш дом, до него оставалось не более пяти минут медленным шагом. Как по команде, мы остановились.
Я пойду.
Хорошо. Пока.
Оба не двигались с места.
Мы потянулись друг к другу одновременно. Этот поцелуй был уже совершенно другим, не таким робким, как утренний. Оба были уверены, что хотим одного и того же. Стоя на крыльце, мы обнимались, целовались, шептали разные глупости, которые всегда шепчут влюбленные.
Больше часа пролетело как один миг, но время было уже позднее и скоро должны были вернуться мои родители. Нехотя мы разомкнули объятия.
Я зайду завтра вечером.
Я буду ждать.
Нил повернулся, чтобы уйти, но через несколько шагов вернулся и снова меня поцеловал. Я вдыхала его запах: свежий ветер, стиральный порошок, яблоки, ароматное сено. Хотелось зарыться в его кожу и остаться в ней навсегда, хотелось засунуть его в карман и унести с собой, одно только было нестерпиморасклеить свои тела и распрощаться до завтра.
Нет, расстаться было совершенно невозможно.
Давай, отпусти меня. Тебе пора.
Я не держу.
Держишь.
Держу.
Тогда отпусти.
Не отпущу.
Глупости, дурацкие глупости. Самые важные глупости на свете.
Прощай, прощай, а разойтись нет мочи! Так и твердить бы век: "Спокойной ночи"герои Шекспира знали, что говорили, когда не могли остаться друг без друга ни на секунду. Чувство нахлынуло на нас в одночасье, еще вчера мы вполне спокойно жили друг без друга, но сегодня нас пронзила стрела Амура и мы сдались без боя. Любовь накрыла нас с головой, и никто не собирался ей противиться.