Небо на востоке порозовело, и Гарри направился в ванную. Постоял, изучая свое отражение в зеркале: впалые щеки, голый череп с жалкими пучками седых волос над ушами, выпирающий кадык, нос, кончик которого загнулся вниз, словно клюв попугая. Бледно-голубые глаза расположены несколько асимметрично, один выше другого, взгляд выражает усталость и одновременно то, что еще осталось от юношеского задора. Когда-то Гарри был мужчина хоть куда: у него были жены, романы. До сих пор где-то хранится стопка любовных писем и фотографий.
В отличие от многих других иммигрантов, Гарри Бендинер приехал в Америку, имея уже и некоторые сбережения, и образование. В своем родном городке он до девятнадцати лет ходил в иешиву, знал иврит и тайком читал газеты и светские книги. Он брал уроки русского, польского и даже немецкого. В Америке в течение двух лет он посещал Союз Купера в надежде стать инженером, но влюбился в американку Розалию Штейн, женился, и ее отец Сэм Штейн взял его к себе в строительный бизнес. Розалия умерла от рака тридцати лет от роду, оставив ему двоих маленьких детей. Смерть отбирала у него все с той же легкостью, с какой к нему шли деньги. Его сын Билл, хирург, умер в сорок шесть лет от инфаркта. Он оставил двоих детей, но ни один из них не хотел быть евреем. Их мать, христианка, жила где-то в Канаде с новым мужем. Дочь Гарри Сильвия умерла от того же вида рака, что и ее мать, и в том же самом возрасте. У Сильвии детей не было. Гарри не захотел больше производить потомство, несмотря на уговоры второй жены Эдны, умолявшей его завести одного, а лучше двоих детей.
Да, ангел смерти все у него отнял. Сначала внуки хоть и редко, но все-таки звонили из Канады и присылали открытки на Новый год. Но постепенно перестали и звонить, и писать, и Гарри вычеркнул их имена из завещания.
Бреясь, Гарри мурлыкал себе под нос какую-то мелодиюоткуда она взялась, он не знал. Может быть, он слышал ее по телевидению, а может быть, давно забытая польская песенка ожила в его памяти? У него не было музыкального слуха, он фальшивил, но привычка петь в ванной осталась. Сходить в уборную было целой проблемой. Уже несколько лет он принимал таблетки от запора, но они не очень-то помогали, и Гарри через день приходилось ставить себе клизмудолгая и непростая процедура для человека в его возрасте. Гарри старался регулярно делать зарядку: сидя в ванной, задирал вверх тощие ноги и хлопал по воде руками, как веслами. Все это ради продления жизни, но, даже делая упражнения, Гарри часто спрашивал себя: «А зачем?» Для чего ему жить? Нет, его жизнь не имела теперь никакого смысла, но разве жизнь его соседей была более осмысленной? В доме проживало много стариков, состоятельных или даже очень богатых. Кое-кто уже совсем не мог ходить или едва-едва передвигался, другие опирались на костыли. Многие страдали артритом или болезнью Паркинсона. Не дом, а больница какая-то! Люди умирали, а он узнавал об этом лишь через несколько недель, а то и месяцев. Хотя он поселился в этом доме одним из первых, он почти никого из жильцов не знал в лицо. В бассейн он не ходил, в карты не играл. В лифте и магазине с ним здоровались, а он часто понятия не имел, кто перед ним. Иногда его спрашивали: «Как поживаете, мистер Бендинер?»на что он обычно отвечал: «Какая жизнь в моем возрасте?! Каждый деньподарок».
Этот летний день начался как обычно. Гарри приготовил себе завтрак: рисовые хлопья со снятым молоком и кофе без кофеина с сахарином. Около половины десятого спустился на лифте за почтой. Дня не проходило, чтобы он не получил сколько-то чеков, но сегодняшний день оказался особенно урожайным. Хотя акции падали, компании продолжали выплачивать дивиденды. Гарри получал проценты по закладным, квартирную плату из своих домов, выплаты по облигациям и много чего ещеон сам уже толком не помнил. Ежегодно он получал ренту от страховой компании и ежемесячночек от организации социального обеспечения. Сегодняшнее утро принесло ему более одиннадцати тысяч долларов. Да, конечно, значительная их часть уйдет на оплату налогов, но все равно около пяти тысяч у него останется. Делая подсчеты, он прикидывал, стоит ли идти в офис Меррилл Линч выяснить положение на бирже. Нет, незачем. Даже если утром акции поднялись, к концу дня они все равно упадут. «Не рынок, а сумасшедший дом», пробормотал он. По его представлениям, инфляции должен был сопутствовать бычий, а не медвежий рынок. Но сейчас падали и доллар, и акции. В общем, единственное, в чем можно быть уверенным, так это в собственной смерти.
Около одиннадцати он отправился депонировать чеки. Банк был маленький, все служащие его знали и пожелали доброго утра. У него был свой сейф для хранения ценных бумаг и драгоценностей. Так вышло, что его жены все оставили ему; ни одна не подготовила завещания. Он сам точно не знал, сколько у него денег, но вряд ли меньше пяти миллионов долларов. Несмотря на это, он носил рубашку и брюки, какие мог бы позволить себе даже нищий. Он шел мелкими шажками, опираясь на палочку. Время от времени оглядывался, не увязался ли кто-нибудь следом. Может быть, какой-нибудь негодяй узнал, как он богат, и собирается его похитить. Хотя день выдался ясный и на улице было полно народу, он знал, что никто бы не вмешался, если бы его схватили, втолкнули в машину и увезли в какой-нибудь заброшенный дом или пещеру. Никто не заплатил бы за него выкуп.
Закончив дела в банке, он направился домой. Солнце ослепительно сияло высоко в небе. Женщины, стоя под навесами у магазинных витрин, разглядывали платья, туфли, чулки, бюстгальтеры, купальники. На их лицах отражалась внутренняя борьба: купить или не купить? Гарри покосился на витрины. Нет, ему тут покупать нечего. С этой минуты и до пяти часов вечера, когда пора будет готовить ужин, ему ничего не понадобится. Он знал, чем займется, когда придет домой, ляжет вздремнуть.
Слава Богу, никто его не похитил, не напал и за время его отсутствия не влез к нему в квартиру. Кондиционер и водопровод были в исправности. Он скинул туфли и прилег на диван.
Странно, он все еще мечтал о будущем: о каких-то неожиданных победах, успехах, любовных приключениях. Мозг не признавал старости. Гарри обуревали те же страсти, что и когда-то в молодости. Он часто говорил сам себе: «Не будь глупцом. Уже слишком поздно на что бы то ни было рассчитывать». Но видно, так уж мы устроены, что все равно, несмотря ни на что, продолжаем надеяться. Кто это сказал: «Надежда умирает последней»?
Гарри уснул и проснулся от звонка в дверь. Странно! К нему никто никогда не приходил. «Наверное, это дезинсектор», решил он. Приоткрыв дверь на длину цепочки, он увидел маленькую женщину с нарумяненными щеками, желтыми глазами и соломенного цвета волосами, уложенными в стиле «помпадур». На ней была белая блузка.
Гарри открыл дверь, и женщина произнесла по-английски с иностранным акцентом:
Надеюсь, я вас не разбудила. Я ваша новая соседка слева. Позвольте представиться: Этель Брокелес. Правда, смешная фамилия? Это фамилия моего покойного мужа. Моя девичья фамилия Голдман.
Гарри уставился на нее в недоумении. Его соседкой слева была одинокая старушка. Он даже вспомнил ее имя: миссис Хелперт. Он спросил:
А что случилось с миссис Хелперт?
То же, что со всеми, пожала плечами женщина.
Когда это произошло? Я ничего не знал.
Больше пяти месяцев тому назад.
Да вы входите, входите. Люди умирают, а ты и не знаешь, пробормотал Гарри. Хорошая была женщина держалась на расстоянии
Я ее совсем не знала. Я купила квартиру у ее дочери.
Пожалуйста, садитесь. Извините, мне даже нечего вам предложить. Была где-то бутылка ликера, но
Не беспокойтесь. А ликер я вообще не пью. Тем более днем. Можно я закурю?
Конечно, конечно.
Женщина села на диван. Она мастерски прикурила от дорогой зажигалки. Ее ногти были наманикюрены, и Гарри заметил на одном из ее пальцев большой бриллиант.
Женщина спросила:
Вы живете один?
Да.
Я тоже одна. А что делать? Мы прожили с мужем двадцать пять лет, и за все эти годы ни разу не поссорились. Наша жизнь была сплошным погожим днем без единого облачка. Вдруг его не стало, и я сразу почувствовала себя такой одинокой и несчастной. Климат Нью-Йорка мне вреден. У меня ревматизм. Придется жить здесь.